Удар щита в правое плечо толкнул влево – на выставленное копье, но Славка пригнулся – и удар лишь чиркнул по маковке шлема.
Тут, очень вовремя, в шею копейщика попала стрела, он захрипел, выронил щит. В стене образовалась брешь. Славка тут же ринулся в нее, подпрыгнул высоко, крутнув меч в кисти на обратный хват, ударил сверху, за ключицу. Меч увяз, но Славка успел ввинтиться между двумя лехитами, резнул одного саблей (кровь обрызгала щеку), ногой подсек колено второго и толчком сбросил врага с мостков во двор. Лехит заорал, с лязгом и звоном рухнул на камни.
Но это был последний Славкин успех. За этими лехитами оказались другие. Среди них – знакомая рожа. Тот самый сотник, с которым Славка пьянствовал, возвращаясь из Сандомира.
Сотник тоже узнал Богуслава. Осклабился и «поприветствовал» знакомого сабельным ударом.
Славка принял его на жалобно зазвеневший клинок, но ударить в ответ опять не успел – пришлось уклониться от удара в спину.
Какое-то время невероятными усилиями Славке удавалось отбиваться от двух сабель и двух копий. Одному из копий он даже снес навершие, но оружия у врагов хватало.
Пот заливал глаза, Славка прыгал и вертелся, как живой карась на сковородке. Не думал ни о чем, не слышал и не видел ничего, кроме мелькающего в опасной близости железа. Счастье, что сабля у него была замечательная: можно было принимать ею даже маховые удары копий. Клинок держал. А вот Славке удерживать его было всё труднее и труднее…
И всё-таки он продержался. Помощь пришла. Позади лехитов возник островерхий, сверкающий золотом шлем – и все кончилось в считаные мгновения.
Знакомый сотник погиб первым: узкий клинок снес ему руку по самое плечо. И на том же махе прошел под щитом и отрубил ногу другому лехиту. Миг – и рядом со Славкой оказался сам великий князь.
– Славно, Серегеич! – закричал он весело. – Ай, славно! Ты был первым! Слышишь? Ты первым взошел! – И отодвинув Славку со словами: «Дай-ка и другим повеселиться!», набросился на сбившихся вместе троих лехитов, вмиг разбросал их, как тур – деревенских псов, и, пренебрегши лесенкой, спрыгнул с двухсаженной высоты прямо на толпящихся внизу врагов. А за князем, мимо Славки, посыпались вниз вои из старшей гриди: как волки за вожаком.
Славка за ними не пошел. Сил не осталось. Он тяжело опустился на мостки, откинулся на бревна стены и мысленно возблагодарил Бога, что спас и сохранил. Смерть в очередной раз взяла других. Например, вот этого лехитского сотника, истекающего кровью в шаге от Славки. А его пощадила… А может, Славке следовало поблагодарить за спасение не мирного Иисуса, а грозного Перуна? Может, это Перун, любящий битву и тех, кто собирает для него кровавую жатву, помог Славке выжить?
Глава шестая,В КОТОРОЙ ЧЕРВЕНСКАЯ ЗЕМЛЯ МЕНЯЕТ ХОЗЯИНА
Церковь пылала. Оглушительно трещали бревна, шипела и пузырилась смола. Внутри страшно кричали люди. Но толпа вокруг орала еще громче, орала и веселилась.
Богуслав до боли сжал кулаки. Ему будто вживую увиделась объятая пламенем фигура Спасителя.
Крики внутри смолкли задолго до того, как охваченное пламенем здание пало, взорвавшись снопами углей и искр. Кто-то завопил, обожженный. Но вопли боли утонули в ликующем реве.
Откуда-то приволокли черного монаха, ударили дубьем по голове, швырнули в огонь.
Монах в огне очнулся, закричал, выскочил, горящий, ослепленный, заметался… От него с хохотом уворачивались…
– Гори, гори! – орала толпа.
Славка выдернул из колчана стрелу…
Монах упал.
Яростные, безумные лица обратились к стрелку, однако, увидев конного руса, тут же сменили гнев на радость. Мол, какой славный выстрел. Раз – и наповал.
Русам в эту ночь в Червне позволялось всё.
– А ведь ты его пожалел!
К Богуславу подъехал Устах. С ним – Кулиба и еще несколько полочан.
– Зря! За наших, которых лехиты жгли, заступиться было некому! А дом твоего бога всё равно не спасти!
Бывший воевода Роговолта сказал правду. Вспомнить хотя бы историю Лучинки… Но Славка всё равно был уверен, что поступил правильно.
– А ты уверен, Устах, что, когда лехиты жгли червенских жрецов и родовых вождей, эти смерды вот так же не орали от радости? – процедил Богуслав. – Не потому ль эти – живы, а те – мертвы?
– Ты что, варяг? – Устаха Славкина ярость, похоже, удивила. – Это же смерды! Овцы для стрижки!
– Овцы не радуются, когда собаки рвут волка.
Устах неожиданно расхохотался.
– Славные сыны у моего побратима Серегея! – воскликнул он. – Одна беда: умствуют много! На, сотник! – Устах протянул Славке флягу. – Выпей доброго меда и возрадуйся: мы победили! Червень-то – наш! А сегодня-завтра батька твой и Перемышль возьмет. И тогда, почитай, вся Червенская земля под русью будет. То есть под нами, варягами! Радуйся, Богуслав Серегеич! Думаю, за доблесть сегодняшнюю сделает тебя князь подтысяцким в своей ближней дружине.
– Смотри, Илюха, – сказал Сергей. – Вот он, наш Перемышль.
– Маленький какой-то! – заявил Гошка.
Сергей засмеялся.
Год назад мальцу и пограничный городок большим показался бы. А нынче город на три тысячи жителей – маленький.
Впрочем, паренек прав. Для восьми сотен Серегиной гриди – и впрямь маленький. Но поставлен грамотно. На реку выход хороший, стены, хоть и деревянные, а метра на три поднимаются. А вот внутренний кремль, согласно имеющимся сведениям, недостроен. И гарнизон лехитский – копий двести. Так что Сергей не просто так сказал «наш Перемышль». Воинской работы – часа на три.
Сергей прищурился, пытаясь разглядеть выражения лиц воев, выглядывающих меж зубцов. Не сумел.
– Йонах, – Сергей глянул через голову Гошки на хузарина. – Что там, на стене?
– Боятся, – весело сообщил зоркий Йонах. – Сейчас еще больше забоятся! – И гарцующей рысцой пустил коня к городу.
Когда до ворот осталось шагов четыреста, в городе что-то грохнуло, и в небо взвился каменный снаряд. С грозным воем он описал высокую дугу и треснулся оземь в пяти шагах от Йонаха. Хузарин легко удержал заплясавшего коня, громко засмеялся и продолжал ехать всё той же легкой рысцой.
– Криворукие, – пренебрежительно вякнул Гошка.
– Глупость сболтнул, – одернул приемного сына Сергей. – Очень хороший выстрел. Видно, заранее пристрелялись. Это, Илюха, баллиста, а не самострел. Непростая штука.
Йонах тем временем неторопливо извлек из налуча лук, накинул тетиву, проверил, как гнутся «рога», вытянул из колчана пучок стрел…
Гошка аж дышать перестал, предвкушая…
Йонах, рисуясь, привстал на стременах… И тетива защелкала быстрей, чем щегол на ветке. Руки Йонаха так и мелькали: рванул – отпустил. Рванул – отпустил… Стрелы, будто сами по себе, возникали в сложном изгибе лука и тотчас пропадали в небе.
Еще один пучок – и еще три стрелы ушли ввысь раньше, чем самая первая отыскала цель.
Стрелять в цель, которая выше тебя на три сажени, – это надо уметь. Йонах умел.
Гошка увидел, как первая стрела ударила в глаз стоявшего на стене лехита – и лехит исчез. Вторая пробила горло второго, третья, правда, оказалась неудачной – влепила по шлему. Но лехит все равно пропал из виду. Всё это – быстрее, чем за три удара сердца.
И тут же прилетела следующая тройка. Одна стрела ударила в изумленно открытый рот четвертого лехита… Но остальные пропали зря – завязли в поднятых щитах.
Йонах, рисуясь, вскинул над головой лук. Серегины гридни радостно заорали.
На стене сообразили, что испугались единственного стрелка, и тоже взялись за луки.
Лишь несколько стрел долетели до Йонаха. На излете. Одна воткнулась у конского копыта. Это был лучший выстрел. Йонах опять засмеялся. И выпустил еще три стрелы. Тут снова грохнула баллиста. Вот этот выстрел был метким. Наверняка заранее пристреляли.
Однако Йонах на сей раз пренебрегать опасностью не стал – конь его скакнул в сторону. Вовремя. Каменное ядро в три кило весом хряпнулось оземь как раз там, где только что касался травы роскошный хвост Йонахова жеребца.
Сергей успел заметить, что это была другая баллиста.
К огорчению Гошки, батя не отдал приказ немедленно идти на штурм.
Более того, весь день русы оставались вдалеке от стен. Лучшие стрелки метали стрелы в лехитов. Те отвечали, но – криво. Попали только один раз, да и то в лошадь. Правда, одного хузарина насмерть приложило камнем баллисты.
К вечеру одних стрелков сменили другие, подобрались поближе, а стрелы стали огненными.
Гошка смотрел, смотрел… И сам не заметил, как уснул, привалившись к лежащему на траве седлу.
И едва не проспал самое интересное.
Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь обычными ночными звуками да отдаленным шумом со стороны города.
– Пожары тушат, – сказал Гошке отец. – Но это – недолго.
– А потом? – Гошка сонно потер глаза.
– Молока хлебни. – Отец сунул Гошке бурдюк.
Молоко было теплое, парное. Откуда взялось, Гошка спрашивать не стал. Напился вдоволь и с хрустом вонзил зубы в пшеничную лепешку. Настоящий воин покушать никогда не откажется.
– Тише! – строго сказал отец. – Представь, что ты в дозоре.
В дозоре так в дозоре. Ночь была безлунная, потому от глаз толку не было. Гошка жевал осторожно, не забывая прислушиваться. Звуков было много. Главными были те, что доносились из темноты шагах в тридцати. Гошка прикинул: там собралось не меньше сотни воев. Ждали тихо, но когда вместе столько народу, то шум все равно будет. Кто-то пошевелился, кто-то почесался. Да и дышат все…
Когда Гошка дожевал лепеху, в городе совсем стихло.
– Начинаем, – сказал батя.
Рядом шевельнулась тень, и Гошка с удивлением обнаружил, что рядом с отцом все это время кто-то сидел.
Тень потерялась в темноте.
Затем всё вокруг пришло в движение. Звуков сразу стало много. Все они были знакомые, потому Гошка легко их узнавал. Подальше седлали коней, поближе – готовились к бою. Поскрипывали ремни, с легким шелестом двигались в ножнах клинки…