– Если бы я слышала нечто подобное только от мадам Дроздовой или Аннет Откёр, – второе имя принадлежало жене помощника французского министра торговли, – то решила бы, что это досужие сплетни… Вы не представляете, какие жуткие сплетни регулярно витают по Посольскому кварталу, мадам! Но о сэре Гранте мне рассказал муж.
– У меня есть основания полагать, что мужчины промеж себя сплетничают ничуть не меньше женщин, – уклончиво ответила Лидия, но молодая итальянка снова покачала головой.
– Нет-нет, сплетни – удел женщин, но даже если бы мужчины и сплетничали, Тонио – то есть сеньор Джаннини – вовсе не такой человек.
Они остановились возле магазина тканей, самого крупного во всём переулке. У самых дверей трудился старый китаец. Он замешивал в кадке некую массу, напоминавшую тесто, то и дело присыпая её белым порошком, то поднимая и растягивая тонко-тонко, то складывая пополам и снова отправляя в кадку, присыпав очередной порцией порошка.
– Как только я приехала в Пекин, – продолжила Паола, – муж практически сразу же предостерёг меня от дружбы с сэром Грантом. А когда я спросила о причине такой осторожности, он рассказал о китайских девушках и доме госпожи Цзо в переулке Великого Тигра, куда сэр Грант регулярно наведывается. Моя матушка, пожалуй, сказала бы, что мужу не пристало беседовать с женой о таких вещах, однако мы, члены посольских делегаций, все здесь в одной лодке, так что я рада, что он предупредил меня, от кого стоит держаться подальше. А позже я услышала от мадам Откёр, что недавно произошёл большой скандал – по слухам, в доме госпожи Цзо погибла одна из девушек.
Между тем старик разделил массу на пучки отдельных соломинок не толще швейной иглы, и постепенно возле его тележки собралась толпа, почти перегородившая улицу.
– Что там такое? – изумлённо спросила Лидия, но Паола недоумённо пожала плечами. Тогда Лидия повторила вопрос прохожему, указав на тележку, но ответ – «а, данго!» – ничуть не прояснил ситуацию. Старик в это время растянул массу в длинную колбаску, состоящую из припылённых нитей, а потом шлёпнул на стойку ближайшей лавки, взметнув облачко белой пудры, и, отцепив с пояса острый как бритва резак, принялся кромсать колбаску на кусочки. Лидия попыталась спросить у старика, что он делает и сколько это стоит, но тот, судя по всему, не понимал её вопросов. Наконец она протянула ему несколько медяков, и китаец, отсчитав ей в ответ четыре кусочка, подхватил кадушку и тележку и направился в соседний переулок, чтобы там продолжить своё странное занятие.
– Не вздумайте это есть! – Мадам Дроздова, выскочившая из лавки, выхватила липкий комочек из пальцев Лидии. – Это может быть отрава!
– Чепуха, местные ведь покупают эти штучки детям, – возразила Лидия. В самом деле, стайка из четырёх-пяти мальчишек поглощала эти «данго» с большим аппетитом. Но госпожу баронессу это не убедило.
Завернув данго в бумажку, она швырнула его в канаву, однако ребятишки мигом вытащили комок оттуда и убежали.
– А что это такое?
– Боже праведный, дитя, мне-то откуда знать? – Мадам решительно потащила обеих девушек обратно к рикшам. – Опиум, скорее всего!
Следом за ними покорно плёлся Меншиков (или всё-таки Корсиков), обеими руками придерживая огромные охапки завёрнутых в бумагу покупок – после посещения всех лавок в переулке их набралось так много, что пришлось нанимать четвёртую повозку, чтобы отвезти всё в русское посольство.
– В общем, как вы сами видите, – заключила Паола, забираясь в повозку, – несмотря на то, что Ричард Гобарт производил впечатление человека весьма благовоспитанного и именно поэтому считался желанным гостем в любом посольском доме, где имелись девушки на выданье, – мне всё равно не стоило отпускать Холли поговорить с ним совсем одну. Тем более что он опоздал – и, как я уже тогда догадалась, напился. Всё-таки он истинный сын своего отца.
Лидии подумалось, что, если бы о её характере судили по характеру её отца, ни один мужчина в здравом уме и твёрдой памяти не посватался бы к ней.
Она уже занесла ногу над ступенькой повозки, когда кто-то едва слышно окликнул её:
– Мисси…
Лидия обернулась – старенький рикша, заговорщически улыбаясь, протягивал ей маленький белый квадратик данго, завёрнутый в обрывок бумаги.
Это оказалась конфета из сахарной пудры, напоминающая рахат-лукум. И, пока повозки тряско неслись сквозь вечерние сумерки к Посольскому кварталу, пудра перепачкала руки и Лидии, и Паоле, выдавая обеих шалуний с головой.
– Что это было? – Уиллард поднял руку, веля остальным прислушаться.
Эшер услышал звук ещё раньше и остановился, вслушиваясь в звенящую тишину, воцарившуюся, как только замолк вой ледяного ветра.
Но расслышал только хриплое дыхание стоящего рядом Карлебаха.
Проклятье. Проклятье, только бы ему показалось…
– Вот уж будет удача, если это очередные бандиты, чёрт возьми, – проворчал Барклай. – У нас и так уже лошадей отобрали.
– Вряд ли это грабители, – откликнулся Гиббс. – Да и по нам видно, что нас уже разок ограбили.
– Ну, сапоги свои я им точно без боя не отдам, – молодой солдат угрожающе взмахнул крепкой бамбуковой палкой.
Эшер – единственный из отряда, у кого нашёлся припрятанный в сапоге нож, – углядев в ущелье бамбуковую поросль, тут же спустился вниз и нарезал побегов, чтобы обеспечить спутников каким-никаким оружием. К тому времени уже почти стемнело. Срезав пять палок около шести футов в длину, Джеймс вернулся на дорогу и принялся их затачивать. Весь процесс занял у него не больше получаса, но даже это время было не лишним, учитывая, какой долгий путь ждал впереди. Когда он закончил возиться с палками, темнота уже сгустилась, однако луна ещё не взошла.
Поэтому теперь они стояли, отчаянно напрягая слух и гадая – вправду ли что-то шелохнулось в кустах там, внизу, или это просто шелест веток на ледяном ветру?
– Как скоро тропа повернёт за скалы, Джейми? – негромко уточнил Карлебах. – Так мы окажемся подальше от реки.
– А они держатся строго у воды или при желании могут выбраться на более сухую землю? – спросил в свою очередь Эшер.
– Понятия не имею. Честно говоря, я видел их всего несколько раз. Маттиас… – старик осёкся, впервые упомянув имя последнего ученика – того самого, чей отъезд по каким-то там причинам, насколько понимал Эшер, и сподвигнул Карлебаха отказаться от привычного образа жизни.
– Фу! Господи! – закашлялся Барклай, когда переменившийся ветер принёс с собой резкую вонь, похожую на запах сгнившей плоти и прелых тряпок. – В какой выгребной яме эти бандюги отсиживаются?
– В шахте, тупая башка, – огрызнулся Уиллард. – Ты разве не чувствовал эту вонь там, в пещере?
Барклай подошёл к краю обрыва поближе и крикнул:
– Эй, китаёзы! У нас ничего нет, смекаете? Мэй цянь – вообще без гроша, слышите? Профессор, – обернулся он к Эшеру, – как будет по-китайски «у нас даже горшка нет, чтоб нужду справить»?
В свете звёзд было видно, как дыхание вырывается изо рта рядового облачком белёсого пара, мигом уносимого ветром.
Ну вот, подумалось Джеймсу, а он так старался убедить окружающих в том, что вовсе не знает китайского…
– А ну, заткнулись все, – шепнул Гиббс. – Они вон там – видите пятна на фоне неба?
– Возле тропы хватало валунов, – так же тихо ответил Эшер, – шагов примерно сто назад. – За прошедший час путешествия он только и занимался тем, что высматривал возле дороги любые подходящие укрытия или места, подходящие для обороны. – Если у нас будут прикрыты тылы…
– Уже не успеем, – Уиллард указал куда-то в темноту. Звёзды светили тускло, но и этого сияния хватило, чтобы позади на тропе – по крайней мере, Эшеру так показалось – блеснули чьи-то глаза. – Что за чертовщина?..
– Не разбегаемся! – велел Эшер, и все пятеро встали в круг, спина к спине, выставив бамбуковые копья. Кусты, покрывавшие склон до самой реки, затрещали во тьме – кто-то ломился навстречу путникам.
– Да сколько же их там, мать их… – начал было Гиббс, но в этот момент на тропу выскочили тёмные силуэты.
Эшер ударил палкой – остриё воткнулось во что-то мягкое. Раздался вопль – жуткий, хриплый, похожий на рёв раненого верблюда. От вони кружилась голова. Где-то рядом послышалась ругань Уилларда.
– На ши шей? Ни яо шэ мо?[28] – наугад крикнул Эшер во тьму, хотя и сомневался, что кто-то из нападавших откликнется. Тварь, наткнувшаяся на его копьё, продолжала напирать, сучила руками, пытаясь дотянуться, и один раз длинные когти, пусть и едва ощутимо, но всё-таки задели Джеймса по лицу. Рядом снова послышались вопли.
– Какого?!.. – вскрикнул Барклай, и следом тут же донёсся хруст – кажется, в кого-то угодил камень.
Темнота вокруг буквально кишела тёмными неуклюжими силуэтами. «Господи Иисусе, да сколько же их здесь, в самом деле?..»
А потом откуда-то издали рявкнула винтовка, но противник Эшера продолжал напирать, не обращая внимания ни на копьё, вонзающееся в плоть всё глубже, ни на выстрел…
И Джеймс наконец-то сумел разглядеть его лицо – да, это оказался не кто иной, как яо-куэй; даже в темноте были видны искажённые черты лица, светящиеся глаза и пасть, полная острых зубов…
Грянул ещё один выстрел, а затем послышался топот, вопли Иных – яо-куэй – и что-то сверкнуло в свете звёзд, как лезвие меча… но откуда здесь взяться мечу? Почти сразу же в темноте блеснули круглые стёкла очков и раздался громкий мужской голос. Японский боевой клич, понял Эшер. Значит, это и впрямь был меч…
Яо-куэй дёрнулся, и его голова – бледная, лысая, с огромной пастью, больше приставшей псу, а не человеку, – в мгновение ока слетела с плеч.
В нос ударил запах крови, хлынувшей из обрубка шеи. В темноте промелькнул чей-то белый сюртук или мундир, забрызганный кровью, снова блеснуло стальное лезвие и стёклышки очков.
«Полковник граф Мизуками. Вот кто следовал за нами. Ему пришлось ввязаться в рукопашный бой, потому что для стрельбы слишком темно».