Между тем они дошли до стены Имперского города – её тёмная тень уходила на тридцать футов вверх на противоположном краю улицы. В свете фонарей железнодорожной станции смутно угадывались зубцы верхнего края. Откуда-то издали доносились хриплые крики уличного торговца, приглашавшего угоститься лепёшками и арбузными семечками.
– Что удалось выяснить о пекинских вампирах?
– Ничего. – Исидро спрятал руки в карманы длинного чёрного пальто, почти сливаясь с темнотой. – Я даже тени их нигде не видел. Однако их присутствие ощущается в воздухе, как запах дыма. Я прогулялся вдоль насыпи и даже недалеко заходил в город, прислушиваясь, но так и не услышал их голосов. При этом всякий раз, когда я засыпаю, мне снится, что за мной наблюдает нечто, недоступное моему пониманию. Нечто жуткое, холодное и молчаливое.
Эшер сообразил, что вампир впервые сознался в том, что видит сны.
Антея Фаррен, вампирская графиня – сгинувшая в том константинопольском пожарище – как-то сказала Эшеру, что для тех, кто убивает других, пытаясь украсть побольше жизни себе, Господь избрал такую кару – он наделил их жаждой ко всему, что присуще смерти, кроме покоя. Превращение в вампира влекло за собой постоянную нужду в надёжном укрытии, в жёстком контроле собственного окружения – и с каждым годом эта не-жизнь становилась всё более замкнутой, более скучной, потому как любую мелочь, способную усложнить её, требовалось контролировать. Большинство вампиров не решалось путешествовать, а многие и вовсе не отходили дальше чем на пару миль от места, где хранился их гроб, опасаясь, что в критический момент не смогут вовремя вернуться.
– Это как в той сказке, – рассказывала графиня в темноте венской ночи, – где человеку волшебным образом заменяли одну конечность за другой на такие же, но из металла – пока однажды он не сообразил, что у него нет сердца, а значит, он больше не человек. Мне страшно, – сказала она тогда. – Но мне стоит бояться ещё сильнее. Ведь я могу умереть в один миг просто потому, что не смогу найти подходящего укрытия, потому что не знаю, куда идти…
Впрочем, смерть графини растянулась не на один миг.
Эти же мысли, судя по всему, беспокоили сейчас и Исидро.
– Будет ли вам проще искать их, – осторожно поинтересовался Эшер, – если мы пойдём вместе? По крайней мере, я смогу поговорить с ними, если они всё-таки покажутся.
– Вы умрёте, – просто ответил Исидро. – Возможно, и я тоже – за то, что спутался с живым. Вероятно, вы уже обрекли себя на гибель от их рук – просто потому, что сейчас мы с вами разговариваем. Я не ощущаю их присутствия здесь, в Посольском квартале, но вполне возможно, что это они затуманивают мой разум иллюзиями. Не знаю. Могу лишь сказать одно – будьте осторожны и принимайте все защитные меры. Потому что я кожей чувствую, что их удар будет быстрее мысли. Простите меня, – добавил он с искренним сожалением.
Ветер швырнул Джеймсу в лицо горстку пыли. Проморгавшись, он понял, что уже некоторое время стоит совсем один на берегу возле канала, там, где вода уходит под городскую стену. В бледном свете луны он разглядел, что в пыли улицы Мэйдзи тянется лишь одна цепочка следов – его собственная.
Глава десятая
Пэй Чжэн Кан, по словам сэра Джона Джордана, считался самым надёжным из китайских работников британского посольства. Когда Кану было восемь лет, его родители эмигрировали в Индию, и впоследствии молодой человек получил образование в Кембридже.
Однако у него имелась родня в Пекине, и не так давно Кан женился на девушке, выбранной ими, так что он весьма обрадовался, когда Эшер попросил его помочь с разбором графиков работы шахты в Миньляне, оставленных компанией «Си Фань-тэ Синь», пообещав платить по десять шиллингов за вечер.
Сама горнодобывающая компания обанкротилась несколько лет назад, и Эшер, взглянув на увесистую стопку желтоватых листов, присланных Мизуками, быстро понял почему. Одного беглого взгляда хватило, чтобы понять, что карты неполные, и даже когда Эшеру удалось отыскать на них ущелье Миньлянь, стало ясно, что масштаб указан неверно, а местность даже близко не похожа на ту, где ему довелось побывать в пятницу.
– Нет, сэр, всё верно, это Миньлянь, – заверил Пэй, когда Эшер вопросительно пододвинул к нему карту. – По всей видимости, человек, занимавшийся составлением этой карты, никогда не бывал в тех краях лично и просто постарался свести воедино информацию со всех предыдущих карт.
Они устроились в одном из кабинетов посольства – Эшеру совершенно не хотелось, чтобы кто-то посторонний узнал излишние подробности о его семье или месте проживания без крайней на то необходимости. Кабинеты располагались в старинном здании, изначально бывшем княжеским дворцом, поэтому здесь не было даже газопровода, не говоря уже об электричестве. Так что помещение освещали лишь парафиновые лампы, алые колонны, возвышавшиеся между простыми рабочими столами чиновников, окутывали причудливые тени, а узорчатые своды потолков тускло поблёскивали облезлой позолотой.
В процессе изучения карт Эшер обнаружил, что за прошедшие годы не так уж сильно забыл китайский, однако помощь Пэя всё равно оказалась кстати.
– Вот эта отметка – «склон»? А вот здесь иероглиф «десять» – это градус наклона?
– Это «кэнь» – «яма». По всей видимости, «десять» – это количество бу[35], указание глубины, хотя… когда там была сделана эта карта? Потому что это могут быть и метры.
– А когда компания перешла на метрическую систему, не указано?
Пэй покачал головой.
– Если на шахту устанавливали немецкое или французское оборудование, то в планах периодически могли использоваться метры – даже тогда, в тысяча восемьсот восьмидесятом. Но это зависит от того, кто тогда числился бригадиром – кому-то могло быть привычнее считать в бу и чи. К тому же некоторые бригадиры происходили из тех краёв, где в одном бу было пять чи, а некоторые – из тех, где шесть.
– Ага, – про себя Эшер подумал, что прекрасно понимает несчастного императора Гуансюя, собиравшегося реформировать систему мер – до того, как умер в заточении, отравленный своей злобной старой тёткой, вдовствующей императрицей Цыси. – А куда ведёт вот этот путь? Тут написано «старый тоннель».
– «Старый тоннель» может означать шахту, вырытую в эпоху династии Тан, сэр. Эта часть хребта испещрена старыми шахтами. Некоторые тоннели зарыты или затоплены, а иные и вовсе ведут боги знают куда. Компанию обманули, когда она выкупила эти рудники, вот она и попыталась покрыть расходы из жалованья работников. Никто никогда не заботился о том, чтобы устанавливать достаточное количество подпорок и следить за состоянием водных насосов.
Эшер взглянул на молодого человека, опрятного, как любой клерк-кокни, в синем костюме и накрахмаленном воротничке, с остриженными на французский манер усиками.
– Ты когда-нибудь бывал в этих шахтах?
Пэй покачал головой:
– Нет, но именно на руднике Ши-лю работал один из соседей моей матери – и перед тем, как компания «Си Фань-тэ» их выкупила, и после того. Он рассказывал, что по некоторым коридорам можно добраться даже до совсем старых рудников, выработанных ещё до того, как… – он осёкся, явно проглотив слова «длинноносые дьяволы», – европейцы пришли в Китай.
– А он никогда не рассказывал тебе страшилок о всяких существах, населяющих шахты?
– В смысле, о демонах? – Пэй усмехнулся. – В своё время он нас с братом до икотки запугивал, рассказывая о куэй, похожем на гигантского сома, с шестью парами человеческих рук и светящимися в темноте глазами. Якобы тот бродит по тоннелю и поёт нежным женским голосом, заманивая шахтёров и пожирая их.
И ни слова про яо-куэй, отметил про себя Эшер. Пэю на вид было лет двадцать с небольшим, может, тридцать – а значит, судя по всему, доктор Бауэр не солгала – яо-куэй появились здесь совсем недавно.
«Но как? Откуда они сюда явились? И зачем? И имеют ли к этому отношение пекинские вампиры?»
За прошедшие три дня, помимо изучения карт, Эшер также навестил остальных друзей Ричарда Гобарта – Кромвеля Холла, работника Министерства торговли, и немецкого переводчика-модника Ганса Эрлиха. Оба подтвердили то, что Эшер и так уже понял: в тот злополучный вечер, когда вся компания отправилась в Восемь переулков, на шее младшего Гобарта был вовсе не тот галстук, которым задушили Холли Эддингтон. Становилось совершенно ясно – молодого человека незаметно и аккуратно разлучили с его товарищами, накачали наркотиками – его пропуск, должно быть, показывал караульным рикша, тащивший повозку, – а затем выбросили в саду рядом с телом убитой невесты. Даже департамент, пожалуй, не смог бы сработать изящнее.
На третий вечер Эшер аккуратно поинтересовался – где «почтенный» господин, обладающий средним достатком и специфическими вкусами, мог бы развлечься в Пекине.
– Один мой друг интересуется, – пояснил он.
– Что интересует вашего друга – юноши или дети? – поинтересовался Пэй таким же равнодушно-услужливым тоном, каким официанты в пекинских харчевнях интересовались, какой рис желает гость – варёный или жареный?
– Девушки, – ответил Эшер. – Молоденькие девушки. У кого мне следует спросить?
Клерк пару мгновений молчал, внимательно глядя ему в лицо, хотя сам Эшер уже давно понял, что по внешнему виду далеко не всегда удаётся определить пристрастия человека в спальне.
– Я бы пошёл к Толстому Ю или к Ан Лу-таню, – наконец ответил Пэй. – Если вашего друга интересуют совсем юные девочки, то лучше обратиться к Ю. А если он не хочет проблем с законом в том случае, если девочки как-то… пострадают, то лучше к Ану.
– Я ему передам, – ответил Эшер, заметив, как в глазах клерка мелькнула тревога и отвращение – как будто он подозревал, что никакого «друга» у Джеймса нет. – И уточню, чего именно ему хочется. Большое спасибо.
Пэй вернулся к изучению архивов горнодобывающей компании и, разложив очередной лист под светом лампы, добавил: