«По крайней мере, до тех пор, пока его не объявят предателем, продающим информацию немцам», – мысленно закончил Эшер. Линь явно повторяла чужие реплики, наслушавшись разговоров мужа сестры с друзьями, но тем не менее в её глазах горел искренний гнев – гнев на тех мужчин, что маршировали по Цзянмынь Та-цзе в девятьсот первом, на немецких солдат, оккупировавших сейчас Шаньдунь, на японцев, захвативших Формозу и теперь облизывающихся на Маньчжурию со всеми её запасами угля и железа…
Джеймс вспомнил того побитого оспой командира ополчения, встретившегося ему в горах, оборванцев, отнявших у него одно из лучших пальто, тощих австралийских лошадей, на которых ездили британские солдаты, фермеров, изгнанных с собственных земель голодом и непомерными налогами… А потом ему на ум пришёл тот лощёный молодой секретарь по имени Хуан Да-фэн, распускавший хвост перед офицерами Запада на приёме у Эддингтона, и элегантная женщина, которую этот секретарь держал под руку…
«Она заправляет половиной пекинских борделей…»
Неудивительно, что сидевшая рядом с Джеймсом девушка кипела гневом.
Шэнь Ми Цин. А Гобарт, наверное, так и не узнал её имени.
Эшер почувствовал, как и его самого охватывает злость на этого человека, захлёстывает, как жгучая алая волна, и задумался, а что бы сделал он сам, если бы кто-то навредил Миранде или Лидии, – да хотя бы его невыносимым, истеричным, избалованным племянницам и кузинам, ей-богу! – но при этом по каким-то причинам оказался недосягаем для справедливого возмездия законным путём…
И сам содрогнулся от первой пришедшей в голову мысли: «Я поговорил бы с Исидро. Потому что он бы точно отомстил не раздумывая».
Позже, когда Линь ушла, Эшер перебрался в дальний угол своего чэньфаня, куда перетащил жаровню и одеяла и где царил практически такой же колючий холод, как во дворике снаружи.
«Вот именно поэтому Карлебах и стремится уничтожить любого вампира, где бы тот ни объявился, – думал Джеймс. – Ради спасения душ тех живых, кому не грозит смерть от руки немёртвых. Ради спасения всех душ мира, если вдруг какой-то из них вздумает использовать немёртвых ради собственной выгоды, в обход закона».
Не по этой ли причине и сам Исидро решился на опаснейшее путешествие в Китай, когда узнал о появлении Иных?
Кто его знает – сложные интеллектуальные игрища всегда увлекали Исидро больше, чем простая охота. Возможно, он, как умелый шахматист, просто наперёд просчитал, чего смогут достичь правительства живых, обретя власть над подобными существами. А может быть, им двигали совсем иные причины.
В конце концов, Дон Кихот, как помнил Джеймс, тоже был испанцем…
Он надеялся, что Исидро заглянет к нему этой ночью – с весточкой от Лидии, или с новостями об Иных, или о пекинских вампирах, – и потому долгое время лежал, глядя на то, как сквозь дыры в старой крыше льётся лунный свет, пока наконец не уснул.
Самым сложным для Лидии оказалось не проболтаться Эллен или Карлебаху.
Полиция обнаружила окровавленные пальто и пиджак Джейми в северо-западном районе так называемого Татарского города, недалеко от обмелевших озёр, которые местные звали Каменными остовами моря. Это произошло поздно днём, тридцать первого октября, в четверг. А на следующее утро из ближайшего канала выловили голого утопленника, искалеченного так жутко, что нельзя было даже определить, азиат это или европеец, хотя рост в шесть футов совпадал с ростом Джейми. Лидия заперлась в спальне гостиницы, изображая приступ горя, и целые сутки не впускала туда ни старого профессора, ни собственную горничную.
Она знала, что они найдут силы друг друга утешить. Но не могла смотреть им в глаза.
Как не могла и отогнать вопрос, вертящийся у неё в голове: что стало причиной смерти утопленника, найденного в канале? Он уже был мёртв и просто удачно попался под руку или Симон нарочно убил этого человека просто потому, что тот оказался нужного роста?
«И сознается ли Симон, если я спрошу его об этом напрямую?»
Большую часть времени Лидия возилась с Мирандой, которую забрала к себе. Она тихо читала дочери, играла с ней в простенькие игры, а когда Миранда засыпала, принималась за разбор архивов, полученных из полицейского управления. Последнее, что сейчас требовалось малютке – причитания и слёзы миссис Пилли.
На следующее утро, уже в субботу, за завтраком, Лидия тихо попросила остальных по возможности избавить Миранду от зрелища скорбных слёз.
– Я сама ей обо всём расскажу, когда она подрастёт и сможет понять, – решительно заявила миссис Эшер, глядя на старика и двух женщин, составлявших сейчас всю её семью. – Но я вас умоляю – не нагружайте её этим прямо сейчас.
Эллен и миссис Пилли тут же обняли её с двух сторон. Лидия терпеть не могла эти сочувственные объятия.
Спустя час на пороге её номера возникла баронесса Дроздова в полном траурном облачении – позаимствованном у первой модницы Посольского квартала, мадам Откёр, жены французского министра торговли, – с тарелкой «блинов» (Паола оказалась совершенно права насчёт повара Дроздовых), и следующие два часа посвятила непрошеной юридической консультации о том, как следует улаживать дела супруга в случае его неожиданной кончины. Затем баронесса ещё сорок пять минут рассказывала байки о различных тяжёлых утратах в семье Дроздовых, включая тётку Ирину, чей муж угодил под комбайн во время поездки по Соединённым Штатам, а после пригласила (вернее, судя по тону, приказала) отправиться вместе с ней, мадам Откёр и Паолой Джаннини к своей личной портнихе, чтобы подогнать по фигуре ещё пару траурных комплектов.
Судя по всему, они с мадам Откёр ещё вчера днём наведались в Шёлковый переулок и приобрели достаточно чёрного шёлка для пошива необходимой одежды.
– Мы хотели избавить вас от лишних хлопот.
Портниха-китаянка, у которой заказывала одежду баронесса, уже выкроила и сметала все детали.
Тем же вечером, когда Лидия вернулась с примерки – и последовавшего за ней позднего обеда во французском посольстве, – она обнаружила, что скорбь Карлебаха переплавилась в намерение завтра же отправиться к шахте Ши-лю.
– Небольшая вечерняя прогулка, пичужка, не более того, – старый профессор погладил её по руке, изобразив на измождённом лице убогое подобие улыбки. – Возьму в сопровождение парочку солдат из американских казарм и буду идти по вот этой замечательной карте, – указал он на схему, составленную Джейми и Пэем из британского посольства.
– Я собственными глазами посмотрю на входы в шахты, чтобы понять, сколько и куда закладывать взрывчатки. А потом мы сразу же поедем обратно и вернёмся ещё до того, как солнце зайдёт…
– В прошлый раз вы тоже рассчитывали вернуться до заката! – возразила Лидия. – А в итоге вас чуть не убили…
Карлебах помрачнел.
– Этих тварей надо давить сразу в логове, мадам. Давить окончательно и бесповоротно. Это моя вина, – добавил он, заметив, как Лидия открыла рот, – это моя дурацкая слабость привела к тому, что они расплодились здесь, в этой стране, и убили его. Я виновен перед ним. И должен искупить эту вину собственными руками.
«Каким образом вы вообще пришли к мысли, что это Иные убили Джейми? Ведь если бы китайцы убили европейца, они бы точно позаботились о том, чтобы труп нельзя было опознать!» – чуть не вырвалось у Лидии, и она судорожно зажала рот рукой. Это точно не те слова, которые пристали вдове, искренне убитой горем.
Вместо этого она сказала:
– Вы не можете отправиться туда один! Вы ведь совершенно не знаете китайского!
– Ну, значит, я найму того парня, Пэя, с которым работал… который помогал составлять карту, – Карлебах помахал бумагами, зажатыми в скрюченных пальцах, явно стараясь не упоминать имени Джеймса Эшера и не смотреть Лидии в глаза. – А что же до китайского… пичужка, я хорошо знаю своих врагов. Ты уже нашла чем занять разум, чтобы не мучиться болью потери, – он указал на стопку полицейских отчётов, присланных из японского посольства в то время, пока Лидия примеряла шесть чёрных прогулочных костюмов, четыре дневных платья и одно вечернее. – Позволь же и мне отвлечься чем-то.
Лидия на мгновение пожалела, что позволила Карлебаху увидеть её письмо к Мизуками: «… я нахожу это занятие действенным способом вырваться из бесконечного круга скорби, к тому же мне хотелось бы думать, что я в силах продолжить дело своего мужа и выяснить истинные причины этих чудовищных событий».
Интересно, не слишком ли напоминает пафосную речь героини какого-нибудь остросюжетного романа?
Или Настоящая Женщина – тётушка Лавиния обожала это выражение, как будто матки и груди было недостаточно, чтобы классифицировать Лидию как таковую, – будет в этой ситуации убита горем настолько, что сможет только лежать весь день на кровати и рыдать?
Лидия этого не знала.
Когда умерла её мать, попытки остальных родственников «смягчить удар» бесконечным враньём настолько сбивали Лидию с толку, что даже теперь, вспоминая те годы, она не могла точно описать свои чувства. Что касается отца, тот умер неожиданно, от сердечного приступа, через полтора года после её свадьбы с Джейми. К тому моменту Лидия не видела старика уже три года – он отрёкся от дочери после её поступления в Сомервилльский колледж. Тогда это казалось чудовищным – но позже обернулось к лучшему, ибо, лишившись звания «богатой невесты», Лидия получила возможность выйти за Джейми. На первое письмо, отправленное отцу после того, как её вычеркнули из списка гордых носителей фамилии Уиллоуби, пришёл столь резкий ответ, каких Лидия доселе не получала ни от кого. А последующие письма, включая сообщение о замужестве, и вовсе остались без ответа.
Известие о смерти отца немало потрясло её, однако эти чувства точно так же перекрывало изумление, вызванное другой новостью; к немалому удивлению Лидии – и ещё большей досаде её мачехи, – обнаружилось, что отец так и не изменил завещания, и после его смерти Лидия превратилась из нищей отщепенки в невероятно состоятельную молодую особу.