Когда зима окончательно вступит в свои права, сюда наверняка сбегутся все окрестные ребятишки, чтобы покататься на льду…
Если, конечно, к тому времени напряжение между президентом и Гоминьданом не приведёт к перестрелкам.
Ветер, немилосердно щипавший его за щёки, слегка утих, и Эшер снова ощутил знакомый запашок – невзирая на холод, достаточно отчётливо.
Как минимум один из яо-куэй прятался под мостом.
Джеймс развернулся и пошёл обратно той же дорогой.
И замер, не смея вдохнуть. Весь бугристый тёмный склон, от самой водной кромки и до стен, тянущихся вдоль верхнего края, буквально кишел крысами.
Ужас ледяной рукой сдавил горло. Джеймс никогда в жизни не видел столько крыс разом. Серо-бурая масса мельтешила среди тростника, укрывая землю отвратительным бурлящим ковром. Стоило ему повернуться, крысы замерли – все до единой. Их многочисленные глаза блестели в темноте, и казалось, что холм затянут паутиной, покрытой каплями росы…
«Господи Иисусе».
Они смотрели прямо на Джеймса.
Запах Иных стал сильнее – он доносился откуда-то сзади. В лунном свете было трудно разглядеть наверняка, но, кажется, что-то двигалось вдоль берега в сотне шагов от того места, где стоял Джеймс.
Да, вот оно… нечто ростом с человека, чёрное пятно на фоне блестящей наледи… Эшер попятился назад, но тут крысы сорвались с места и устремились к нему. От мысли, что его сейчас захлестнёт эта мохнатая волна, Джеймсу стало дурно.
Но тут он вспомнил, что, получив рану – или ранив в схватке яо-куэй настолько сильно, что кровь твари попадёт в его жилы в достаточном количестве, – он и сам станет одним из Иных. «Нет. По крайней мере, до тех пор, пока в барабане револьвера есть хотя бы одна пуля».
Потому что существовали вещи и пострашнее смерти.
Джеймс поспешил к озеру – под ногами захрустел лёд, сменившийся жгучим холодом, – и прикинул, в какой стороне находится переулок Великого Тигра, уходивший на юг, к более оживлённым улицам. Яо-куэй в это время неуклюже хромал вниз по склону – он, судя по всему, прятался в другом хутуне, лежавшем дальше в темноте.
Эшер зашёл в воду поглубже – теперь та доставала ему почти до пояса. Под ногами скользил и ворочался мусор. Отчаянно стараясь не упасть, Джеймс отмахнулся от подступающих крыс посохом-алебардой.
В эту секунду яо-куэй широко распахнул пасть, полную острых зубов, бросился к нему в воду и забарахтался, размахивая когтистыми руками. Эшеру достаточно приходилось драться шестами и посохами, так что он знал, как ловчее взмахнуть алебардой, чтобы нанести как можно больший урон. Первый же удар срубил твари три четверти головы…
… но не до конца. Обрубок повис на лоскуте плоти, из артерий хлынула кровь, яо-куэй пошатнулся, продолжая размахивать когтями в попытках добраться до противника. Эшер подобрался поближе – настолько, насколько хватило духу, – и перерубил сухожилия на обеих ногах, а затем снова постарался отойти подальше, одновременно оглядывая берега.
Ему повезло: нечто – похоже, стая собак, хотя в темноте, разгоняемой лишь светом луны, нельзя было сказать наверняка, – учуяло необыкновенное скопище крыс на берегу и решило поохотиться. Во мраке с трудом удавалось разглядеть, как мелкие чёрные тени разбегаются в разные стороны, как поблёскивают крохотные красные глазки. Подняв заглушку фонаря, Джеймс швырнул его в самую гущу крысиной стаи, преграждающей путь к чёрному прямоугольнику в стене, молясь изо всех сил, чтобы тот оказался проходом в переулок Великого Тигра. Весь берег покрывала жидкая грязь, но скудный запас масла в жестяном корпусе фонаря вспыхнул от удара о землю. Крысы бросились врассыпную, и Эшер рванулся вверх так быстро, как не бегал никогда в жизни. Краем глаза он заметил вдалеке двух яо-куэй, бегущих вдоль берега, словно направляемых чьей-то невидимой рукой. Отметив эту странность, Джеймс нырнул в сизый сумрак переулка и побежал вперёд, спотыкаясь и постоянно касаясь рукой стены, чтобы не заблудиться.
Он бежал и бежал, пока не добрался до задних ворот Запретного города, окружённого стеной, превосходящей по высоте рядовой лондонский дом; Эшер обогнул его по широкой дуге с востока, чтобы ни в коем случае не приближаться к стенам Дворцовых озёр – те лежали на западной стороне.
Дворцовые озёра соединялись с «Остовами», равно как и рвы Запретного города, и канал, что протекал чуть восточнее. Промокший по пояс, окоченевший и трясущийся, Эшер наконец-то сумел отловить рикшу возле нового Университета, однако всё равно невольно вздрагивал всякий раз, когда повозка проезжала через очередной канал.
На улицах в это время не было ни души, и Эшер подумал о Лидии, устроившейся в безопасности среди кружевных подушек в гостинице «Вэгонс-Литс». Интересно, следит ли за ней кто-нибудь?
Наверняка. Возможно, семья Цзо, возможно, те, кто ей служат – и, может быть, сейчас крепко держат под уздцы Гранта Гобарта. А может, и не держат. Или же за Лидией приглядывает посольская полиция, которая всего лишь хочет выполнить свой долг и засадить предполагаемого изменника родины за решётку – где до него легко доберётся какой-нибудь подчинённый клана Цзо.
Растирая озябшие пальцы, Эшер гадал, сколько ещё сможет безопасно укрываться в переулке Дракона-Свиньи.
И не вляпается ли Карлебах в неприятности до того, как удастся безопасно передать ему весточку.
И не грозит ли опасность Лидии.
И куда запропастился Исидро…
Прошло три дня, прежде чем Лидия поняла, что Исидро куда-то пропал.
В воскресенье, на следующий же день после того, как она получила от Мизуками очередную стопку полицейских отчётов, граф пожаловал в «Вэгонс-Литс» собственной персоной, чтобы заверить миссис Эшер в том, что он непременно поможет ей всем, что будет в его силах, а также – к некоторому удивлению Лидии – предложил организовать путешествие домой.
– Благодарю вас, – Лидия протянула руку и коснулась пальцев японца, обтянутых белой перчаткой. Они устроились в той самой отдельной гостиной «Вэгонс-Литс», примыкающей к вестибюлю, где окна закрывали синие шторы. – Но я чувствую, что могу ещё принести некоторую пользу здесь. Дело, ради которого Джейми приехал сюда, ещё не закончено. – Она взглянула Мизуками в глаза, даже с расстояния в два фута казавшиеся слегка размытыми, и откинула с лица вуаль – изысканный аксессуар из чёрной шёлковой сеточки и перьев, чтобы та не мешала видеть собеседника. – И это дело не из тех, что можно взять и запросто бросить.
– Уважаю вашу решимость, мадам. Значит, вы намерены и дальше исследовать полицейские донесения? Так как я, в свою очередь, начинаю подозревать, что эти тенма – эти твари – обитают и в самом Пекине тоже.
– Спасибо. Да, я намерена продолжить работу, – ответила Лидия, – хотя весьма непросто отслеживать какие-либо схемы в незнакомой стране, где всё не так, как я привыкла. Вы не могли бы… если вам не сложно… – она замялась, – … скажите, по силам ли вам будет выхлопотать для меня доступ также и к банковским архивам?
– Нет ничего проще, – граф вытащил маленький планшет из кармана простого синего мундира и сделал в нём пометку. – Вы ведь понимаете, что китайцы – в особенности более консервативные семьи – используют другую систему?..
– Меня интересуют западные банки, – уточнила Лидия. – Франко-китайский, Гонконгский золотоналичный банк, Индокитайский…
– Почту за честь помочь вам, доктор Эшер.
Лидия поняла, что нечто из сказанного ею возбудило любопытство графа. Он слегка наклонил голову, и она чувствовала – хотя и не могла рассмотреть выражение его лица как следует, – как его глаза, скрытые за толстыми стёклами очков, внимательно изучают её.
После этой беседы Лидия отправилась к себе в номер – и в вестибюле столкнулась с одним из самых назойливых потенциальных ухажёров, мистером Эдмундом Вудривом – высоким, сутулым, пузатым и одетым в пальто, уже достаточно повидавшее на своём веку.
– Миссис Эшер, – начал мистер Вудрив, шагая ей наперерез так быстро, что Лидии, вздумай она уйти от разговора, пришлось бы бежать к лестнице бегом, – прошу вас, позвольте мне выразить вам мои наиглубочайшие соболезнования…
– Ох, прошу вас… – Лидия старательно изобразила одно из фирменных выражений лица «я-сейчас-упаду-в-обморок» тётушки Лавинии.
– Конечно, – Вудрив взял ее за руку, – я прекрасно всё понимаю. Я лишь хотел сказать, что искренне сочувствую тому положению, в котором вы оказались, поэтому знайте – я полностью к вашим услугам.
– Благодарю вас, – протянула Лидия самым тихим и жалобным тоном из всех возможных.
– Если пожелаете… – Вудрив стиснул её руку крепче. – Надеюсь, вы понимаете, что можете обратиться ко мне за любой помощью, в любое время. Конечно, мы с вами не так близко знакомы, но я хорошо знаю, что это такое – неожиданно остаться совершенно одному…
– Я вовсе не…
– … так что готов оказать вам любую возможную услугу, в любое время дня или ночи – вам стоит лишь прислать записку в мой дом в посольстве…
Только строгий наказ, полученный Лидией от няни, четырёх тёток и мачехи перед тем, как её начали выводить в свет ещё там, в Лондоне, запрещавший при любых, абсолютно любых обстоятельствах орать «оставьте меня в покое», даже если собеседник этого более чем заслуживал, а ещё понимание того, что отказ от общения с утешителями может навести кого-нибудь на подозрения, что миссис Эшер вовсе никакая не вдова, а Джейми просто где-то прячется, помогли ей молча выдержать последующие полчаса, пока мистер Вудрив распинался о том, как ужасно существование вдовы и как он будет рад ей помочь.
По возвращении в номер Лидии опять-таки пришлось принять поток сочувствующих, пришедших засвидетельствовать своё почтение. Первыми явились мадам Откёр и баронесса Дроздова – конечно же, именно та и вышвырнула наконец-то Вудрива из вестибюля гостиницы, – и возглавили собиравшуюся за чайным столиком компанию, взяв на себя обязанности поддерживать разговор, а рядом с миссис Эшер устроилась Паола Джаннини, преданная и, слава богу, молчаливая. При мысли о том, что сейчас ещё явится и леди Эддингтон, Лидии становилось жутко.