Верстания служилых людей и писцовые переписи были взаимосвязаны: перед проведением переписей обычно производились общий смотр и верстание. В начале 1550-х гг. была проведена серия писцовых описаний, затронувшая в том числе Рязанский, Серпуховский, Каширский, Коломенский и Тульский уезды. Несколько позднее перепись охватила Калужский и Вяземский уезды. Для некоторых же других уездов перепись началась только в последующее десятилетие. Уже отмеченный Новоторжский и Костромской уезды были описаны в начале 1560-х гг. Писцовые книги валового описания конца 30-х – начала 40-х гг. XVI в. использовались даже при наличии более поздних приправочных описаний. В челобитной грамоте 1566 г. вдова С.Н. Нелединского говорит о поместье мужа – 93 четвертях земли. При розыске по этой челобитной использовались писцовые книги Рычко Плещеева описания начала 1540-х гг., по которым указанное поместье составляло те же 93 четверти[652].
Безусловно, работа по систематизации поместных окладов и проведению верстаний была упорядочена и активизирована после выделения Поместной избы – будущего Поместного приказа.
Поместные оклады 1550-х гг. имели вполне реальное значение, и их обладатели должны были со временем получить причитающееся им земельное обеспечение. Серпуховский городовой приказчик В. Ситчин, производивший в 1555 г. отделение поместий, очень добросовестно относился к своему заданию: практически все фигурировавшие в списке лица получили земельные наделы в точном соответствии с их окладами. Столь же тщательно был организован процесс испомещения в Звенигородском уезде бояр и детей боярских Симеона Касаевича. Эта работа отражала планы правительства по приведению в порядок окладной системы: «поверстати по достоиньству безгрешно… ино недостаточного пожаловати»[653]. На унифицированные оклады было ориентировано Уложение о службе 1556 г., предписывавшее выставлять одного воина со 100 четвертей доброй земли.
Реализовать это положение на практике в рамках всей страны было практически невозможно. Свободных земель для новых поместных раздач в центральных уездах осталось немного. Это обстоятельство, видимо, парализовало проведение тысячной реформы 1550 г., которая должна была создать кадровое ядро для реформирования Государева двора. Подмосковные поместья так и не достались помещикам Северо-Запада. Отсутствие сделанных помет в списках самой Тысячной книге косвенно свидетельствует о том, что этот документ не использовался в делопроизводственных целях и, вероятно, его положения так и остались на уровне проекта.
Анализ писцовых книг Ярославского и Рузского уездов 1567–1569 гг. показывает, что размеры поместий большинства старых помещиков по-прежнему существенно не дотягивали до минимальной нормы, не говоря уже о качестве принадлежавшей им земли. Аналогичная ситуация, судя по данным полоцкой писцовой книги, существовала среди помещиков Невельского уезда, большинство из которых до пожалования полоцких поместий довольствовалось наделами в 30–40 четвертей (при окладе в 200–250 четвертей). Невысокие размеры поместий (60 и 40 четвертей) были отмечены у некоторых Любовниковых в отрывках из мещерской десятни 1561/62 г.[654]
Проведенная унификация окладов предполагала возможность фиксированного вознаграждения за успешную службу. Так, новгородский помещик князь Кудеяр Мещерский в 1568 г. должен был получить 50 четвертей земли за «невелскую послугу». В итоге же из его оклада в 350 четвертей (с учетом выслуги) ему «не дошло» две трети – 247 четвертей. Уложение о службе 1556 г. было выстроено в соответствии с номинальными поместными окладами, что приводило к противоречию: требуемое число воинов не было подтверждено необходимым количеством земли. Именно это обстоятельство привело к быстрому нивелированию его норм. По наблюдениям О.А. Курбатова, уже к началу 1570-х гг. «Уложение» было практически отменено, а проведение верстаний отдано в руки окладчиков – представителей служилых корпораций[655].
Общий процесс верстания и переход к системе унифицированных поместных раздач растянулся на полтора десятилетия и заканчивался уже в других внутриполитических условиях, что не могло не отразиться на его характере.
Испомещение «сполна» стало, скорее, исключением. «Недодачи» получили системный характер и рассматривались уже как норма. Анализ полоцкой писцовой книги начала 1570-х гг. показывает, что в полном соответствии с окладами были обеспечены земельными наделами лишь командиры стрелецких и казачьих отрядов (головы, сотники и пятидесятники). Полный оклад получили и переселяемые новгородские дети боярские (26 человек). Хуже обстояло дело с невельскими помещиками. Несмотря на наличие в Полоцкой земле существенных запасов земель после проведенных конфискаций, практически никто из них не получил причитающегося им по окладу количества земель. Значительная часть земель была оставлена «впрок», для будущих раздач.
В 1567–1568 гг. после перехода Костромского уезда в опричнину переселения затронули большую часть местной корпорации. Грамота Улану и П.А. Немировым на поместье в Деревской пятине позволяет уточнить порядок этой процедуры: «А по государеву наказу велено за ними поместья учинити в половину их меры живущего, а в другую половины их меры пусто». Отдельные книги К.И. Морина показывают, что так же наделение поместьями костромичей производилось и на территории Бежецкой пятины[656].
Незначительные участки земли («худая» земля и перелог) достались казанским ссыльным в 1565–1566 гг. В условиях опричного террора вряд ли кому-то из невольных переселенцев пришло бы в голову «докучать» челобитными об их несогласии с принятыми решениями, как это было прежде с казанскими «нетчиками» 1550-х гг.[657]
«Де-факто», таким образом, несоответствия поместных окладов их реальному содержанию были узаконены для большинства «земских» уездов. Впоследствии эта традиция нашла продолжение в исключительно высоких, хотя и не подкрепленных реальным содержанием, окладах, раздаваемых в популистских целях в конце XVI – первые десятилетия XVII в.
Процесс становления и окончательного оформления системы унифицированных окладов затянулся на несколько десятилетий, что было обусловлено объективной слабостью делопроизводственного аппарата для проведения масштабных ревизий и последующего контроля за функционированием служебной системы, а также существовавшими различиями в организации службы в разных частях страны. Недостаток людей и индивидуальный характер многих пожалований не давали возможности претворять в жизнь намеченные планы. Поэтому начавшееся при поместных раздачах в Новгородской земле складывание единых стандартов поместных окладов долгое время не находило прямого продолжения на других территориях. В самих новгородских пятинах унифицированные оклады также были практически сведены на нет истощением фонда земель для новых раздач, отсутствием до определенного времени механизма перераспределения имеющихся поместных земель и, самое главное, неготовностью правительства изымать «лишки» у помещиков. В общероссийском масштабе необходимость проведения унификации окладов приобрело, видимо, в конце 1530-х гг. в связи с проводимыми реформами службы, которые в условиях «безвластия» не получили должного продолжения. Реформы 1550-х гг. продолжили это начинание, которое было успешно закончено уже в годы опричного «террора», наложившего отпечаток на последующее развитие окладной системы.
Со всеми недостатками и недоработками единая унифицированная система поместных окладов начала функционировать в рамках всей страны со второй половины XVI в. Трудно переоценить значение этого факта в организации страты «служилых землевладельцев», организованных и упорядоченных в соответствии с их военным потенциалом.
Вне зависимости от места нахождения их поместий, происхождения и существовавших традиций службы все они были соотнесены друг с другом в единой чиновно-иерархической системе. Окладная система была своеобразной «табелью о рангах» и именно в этом качестве воспринималась московским правительством. Показателен случай с разменом пленных в 1566 г. Вопрос о равно ценности размена был весьма болезненным. В обмен на Д. Корсакова, находившегося в московском плену, литовской стороной предлагались дети боярские Темка Трубников и Митка Оладьин. Размен не состоялся после личного вмешательства Ивана Грозного, указавшего на их невысокое положение: «А верстаны поместьем оба по осьмидесяти чети, и те дети боярские молотчие». В этом случае именно оклад рассматривался как критерий статуса[658].
Не менее важную роль проведение унификации имело при проводимых переселениях служилых людей. Поместный оклад имел личный характер, что позволяло сравнительно безболезненно (по мнению ведавших этим процессом дьяков) переводить служилых людей из одного уезда в другой, получая на новом месте причитающийся им надел. Во ввозной грамоте Думашу Сумарокову, перешедшему с удельной службы в 1566 г. и пожалованному поместьем в Каширском уезде, прямо оговаривалась будущая судьба предыдущего владельца – Я.А. Черного, который еще не успел покинуть свое поместье «испоместят инде»[659].
В этом отношении широкое распространение окладной системы дало основу для опричных и последующих «дворовых» переселений «городом» и обусловило активизацию поместной колонизации новых уездов. Не случайно введение окладов совпало с масштабным количественным ростом поместий на окраинах страны.
Поместная колонизация была направлена на восточные уезды, примыкавшие к завоеванному Казанскому ханству, в первую очередь на Нижегородский уезд. В.Б. Кобрин обратил внимание на свидетельства В.Б. Петлина в одном из судных дел. Этот переславский вотчинник получил в 1558 г. поместье в Нижегородском уезде. Он красочно описал процедуру получения им своего поместья: «Написался в жилцы… в Новгород в Нижней. И бояре наборзе сослали в Новгород поместий имати». Подобная процедура, видимо, была типичной для 50–60-х гг. XVI в. Быстрыми темпами рос арзамасский «город», который к началу XVII в. превышал 300 человек. Аналогичные процессы шли в Мещерском и в Курмышском уездах