С.М. Каштанов, анализируя сделки с дворами в Казани 1552–1554 гг. в среде несущих здесь службу детей боярских, отмечал преобладание принципа «корпоративной близости», когда контрагентами и свидетелями в них выступали представители одной корпорации[723].
Чаще всего подобные связи совпадали с поземельными (соседскими), скреплялись браками и крестным родством соседей-землевладельцев в рамках того или иного уезда. Их значение применительно к реалиям службы для середины XVI в. видно на примере кратковременного взлета А.Ф. Адашева. Возвышение этого выходца из Костромского уезда благотворно сказалось на его родственниках и соседях. Разрядные назначения в середине века получали неизвестные прежде И.Ф. Шишкин, Т.Г. Тыртов, Д.Д. Порховский, И. Пелепелицын. Некоторые из них определенно находились под покровительством этого временщика[724].
Последующая расплата также оказалась жестока. По свидетельству князя А.М. Курбского, после смерти А.Ф. Адашева Иван IV «начал сродников Алексеевых и Селивестровых писати имяна и не токмо сродных, но о ком послышал ото лжеклеветников своих, и друзей, и суседов, и знаемых, аще мало знаемых, многих же отнюдь и незнаемых». Многие костромичи были отправлены в казанскую ссылку, а затем стали жертвами опричного террора[725].
Для последующих десятилетий подобная ситуация была уже нетипичной. Анализ личного состава коломенцев по десятне 1577 г. показывает значительное «опровинциаливание» местной корпорации, которая лишилась своих, пусть даже формальных, лидеров и потеряла нужные связи для карьерного роста своих членов. Эта ситуация была характерной в рамках всего Московского государства. Подобное «очищение» уменьшало возможности протекции и помощи «сильных людей», хотя и не сводило их окончательно на нет. Обратной стороной этого процесса являлось увеличение значения внутрикорпоративных связей и создание предпосылок для создания на их основе новой системы взаимоотношений внутри служилых «городов».
Недостаточно было связать в рамках той или иной корпорации несколько десятков или сотен детей боярских. Долговременная совместная служба должна была опираться на налаженные горизонтальные связи, которые позволяли бы автоматически «перезагружать» запущенный механизм без постоянного вмешательства и контроля со стороны правительства. При создании служебной системы в конце XV в. в значительной степени была сделана ставка на использование сложившейся на отдельных территориях – бывших княжествах Северо-Восточной Руси иерархии. Распространение поместной системы и постоянное обновление состава местных землевладельцев приводили к разрывам поземельных связей и отношений. Особенно от четливо эта особенность должна была проявляться при создании новых корпораций на окраинах страны.
Уровень развития внутрикорпоративных связей в середине XVI в. получил не слишком подробное освещение в историографии. По мнению В.О. Ключевского, правда, без конкретизации для определенного десятилетия, «местные дворянские общества были уже готовы в XVI в.». Характеризуя практику «разбора», он отметил роль выборных окладчиков в верстании и определил общие подходы к системе поручительства: «Порука складывалась в цепь поручителей, охватывавшую весь служилый уезд»[726].
Емкую картину связей, которые действовали внутри служилых городов доопричного времени, обрисовал в одном из очерков, посвященных опричнине, С.Б. Веселовский. «Поуездные организации служилого люда», сложившиеся на основе бытовых и хозяйственных связей местных землевладельцев, по его мнению, были оформлены еще во время правления Ивана III. Подчеркивая сплоченность поуездных организаций дворянской конницы, он рассматривал опричнину как инструмент, в результате действий которого были разрушены необходимые в походах «спайка и организованность»[727].
В.Н. Козляков, посвятивший специальное исследование «служилому городу» XVII в., на основании «Записок о Московии» Сигизмунда Герберштейна считал возможным говорить о выделении «сословной группы уездного дворянства» уже в первой четверти XVI в. Близкую позицию занимал и М.Г. Кротов, опиравшийся на сведения «Повести о победах Московского государства»[728].
Важной составляющей оформления сословных и корпоративных интересов служилых людей (дворянства) признается их участие в делах местного управления. В зависимости от взглядов того или иного историка на характер власти в Московском государстве менялись представления о степени их вовлеченности в этот процесс. Для сторонников идеи сословно-представительной монархии важно было подчеркнуть раннее формирование, в том или ином виде, сословных групп[729]. В.О. Ключевский в продолжение рассуждений о «местных дворянских обществах» подчеркивал значение городовых приказчиков, уполномоченных выборных представителей местного военного и землевладельческого общества, «своего рода предводителей уездного дворянства», которые вели текущие дела местного управления, затрагивавшие интересы «дворянского общества и служилого землевладения». С.Б. Веселовский также отмечал значение городовых приказчиков, губных старост и судных голов в процессе становления «поуездных организаций»[730].
В более широком ключе рассматривал городовых приказчиков и губных старост Н.Е. Носов. Его исследование при преобладании объективного комплексного подхода содержало тем не менее оценку городовых приказчиков и губных старост как представителей интересов «поднимающегося дворянства». Институт губных старост был охарактеризован как «аппарат насилия для удержания власти помещика над крепостным крестьянством». Позднее он отказался от столь резких оценок, подчеркивая элементы сословного представительства при проведении губной реформы[731]. Почти без изменения оценка роли городовых приказчиков и губных старост была повторена А.А. Зиминым, который видел в их появлении (расширении функций для городовых приказчиков) свидетельство укрепления политической роли дворянства на местах и постепенное складывание элементов сословного представительства в местном управлении[732].
«Классовый» характер губных учреждений был в последующие годы справедливо подвергнут критике, в то время как признание сословной составляющей в реформах местного управления продолжает регулярно встречаться в современной исторической науке[733].
Давние традиции, впрочем, имеет и более скептическое отношение к «дворянским» органам местного управления. По мнению Н.А. Рожкова, выборность не превращала их в орган местного самоуправления. Городовых приказчиков он сравнивал с земскими старостами. И в том и в другом случаях эти должностные лица после избрания переставали зависеть от своих избирателей (детей боярских и кресть ян соответственно), превращаясь в инструмент центрального правительства. Дети боярские, выбирая городового приказчика, «просто ручались за благонадежность избранного». С.А. Шумаков отмечал всесословность губных учреждений, которые, по его мнению, возникли во время, когда сословия еще не успели обособиться[734].
Для большинства историков существование территориальных служилых корпораций признается априори, без надлежащей оценки динамики их внутреннего развития и определения маркерных точек, позволяющих выявить качественные изменения в тот или иной период[735].
Комплексное исследование корпоративности как явления, включающего совокупность служебных, родственных (в том числе крестородственных), поземельных, патронклиентских и иных связей, внутри объединений провинциального дворянства, «служилых городов», в последние годы получило большое количество исследователей, специализирующихся на материалах XVII в.[736], для предыдущего столетия остается неизученным или получило слишком общие определения.
Недостатком подобных подходов является частое смещение хронологических рамок. Неоднократно цитируемый С.Б. Веселовский, создавший яркий образ организации служилых миров доопричного времени, например, одной из важной ее составляющей рассматривал деятельность окладчиков. Анализ сохранившегося комплекса десятин показывает, что окладчики, однако, впервые упоминаются в составе служилых «городов» лишь в начале 1570-х гг., в разгар опричного террора[737]. Общая идиллическая картина взаимодействия служилых людей, созданная этим историком, не находит в итоге должного подкрепления в источниках.
Несмотря на долговременные традиции совместной службы, территориальные корпорации в целом были беззащитны перед лицом центральной власти. Вплоть до середины XVI в. неизвестны случаи их коллективного волеизъявления, направленные на защиту собственных интересов. Первым и единственным примером такого рода (исключение, подтверждающее правило) является уже приводимая «челобитная» новгородцев во время казанского похода 1552 г.[738]
Служилые «города» не имели возможности влиять на процесс перераспределения земель на территории своих уездов. Это приводило к регулярному обновлению их состава, инициируемому московским правительством (переселения из новоприсоединенных территорий, включение в круг детей боярских выходцев из новокрещенов и других социальных групп). Показательно, но вплоть до 1550-х гг. представители местных корпораций не привлекались к проведению писцовых описаний в своих уездах.