. В 1252 г., в условиях конфронтации с Куремсой, монгольским наместником в степях западнее Днепра, галицкий князь вновь завязал переговоры с Римом, получил в 1253 г. королевскую корону, но реальной помощи опять не было (и не могло быть, поскольку папа и европейские светские правители не были тогда способны организовать соединенный крестовый поход против монголов), и к середине 1250-х годов Даниил прекратил сношения с папским престолом, а затем и окончательно подчинился ордынской власти[184]. Распространенное представление, что политика Даниила привела к поглощению Галицко-Волынской земли католическими соседями (и соответственно противопоставление его в этом плане Александру Невскому), не имеет оснований. Даниил, как и Александр, остался православным правителем, планы унии 1240-1250-х годов не были реализованы и не возобновлялись ни при сыновьях Даниила, ни при его внуке Юрии Львовиче, ни при правнуках. Раздел Галицко-Волынской земли между Польшей и Литвой (кстати, еще не католической, а языческой в то время) произошел только в середине XIV в., столетие спустя со времени Даниила, после прекращения его династии, в совершенно иных исторических условиях. Никакой связи с политикой Даниила в отношении Рима 1240-1250-х годов это событие не имело.
Таким образом, постановка вопроса о так называемом «выборе Александра Невского между Востоком и Западом» неосновательна сама по себе. Реальной альтернативы не было. Разница между Александром и Даниилом только в том, что первый принял решение отказаться от идеи церковной унии быстрее, чем второй. Здесь мог повлиять как его личный опыт войн с крестоносцами, поддерживаемыми Римом, так и впечатления от поездки в Каракорум 1248–1249 гг., когда князь должен был убедиться в мощи Монгольской империи, подчинившей большую часть Евразии, а также, собственно, пример Даниила (около 1249 г., как раз когда Александр вернулся из Монголии, прервавшего на время отношения с папой по причине отсутствия от него помощи). Зависимость же от монгольских правителей была признана ведущими русскими князьями (включая Даниила) до того, как Александр вышел на первые роли, и ему приходилось действовать, исходя из уже сложившейся ситуации.
Дело было не в том, кто опаснее – «Запад» или «Восток», а в том, кто сильнее. Монголы уже завоевали Русь ко времени, когда Александр стал претендовать на наследие своего отца. Крестоносцы же не имели сил для того, чтобы политически подчинить всю Русь или даже всю Новгородскую землю. Церковная уния с Римом была теоретически возможна, но от утверждения монгольской власти она бы не спасла. Собственно, даже с присоединением западных и южных русских земель к Литве и Польше в XIV в. зависимость их от Орды не исчезла (вопреки, кстати, еще одному упорно тиражируемому представлению): на эти территории продолжали выдаваться ханские ярлыки, с них выплачивалась дань[185].
В 1252 г. Александр поехал в Орду. После этого Батый направил на князя владимирского Андрея Ярославича рать под командованием Неврюя. Андрей бежал из Северо-Восточной Руси, а Александр после ухода Неврюя прибыл из Орды и сел во Владимире[186].
В исторической литературе часто высказывалось мнение, что Александр поехал в Орду по своей инициативе с жалобой на брата Андрея, и поход Неврюя был следствием этой жалобы[187]. Однако ни один средневековый источник не упоминает о жалобе Александра хану на брата. О ней говорится только в сочинении историка XVIII в. В.Н. Татищева: «Жаловася Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстив хана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна». Эта фраза присоединена к тексту о событиях 1252 г., взятому из поздней (XVI в.) Никоновской летописи[188]. Нет оснований полагать в данном случае, что у Татищева был еще некий недошедший до нас источник. Сделанное им добавление выдает реконструкцию историка[189], сделанную по аналогии с более поздними событиями. С конца XIII в. жалобы князей хану на соперников станут обычным делом (в том числе на родных братьев – по этой части «отличится» средний сын Александра Андрей[190]). Из позднейших времен взяты и конкретные детали «жалобы», содержащие явные неточности. Из текста следует, что владимирский стол Андрей получил от хана Орды (с помощью «лести»), хотя на самом деле это было пожалование великой ханши Огуль-Гаймиш (вдовы хана Гуюка), сделанное в Монголии. Упрек в невыплате всей положенной дани перекликается с обвинением, предъявленным на суде у хана Узбека в 1318 г. великому князю Михаилу Ярославичу Тверскому (и читающимся, в частности, в той же Никоновской летописи, из которой взят основной текст о событиях 1252 г.[191]); при этом упоминается термин «выход», известный только с XIV в., а также «тамга» (налог с торгово-ремесленной деятельности), впервые фигурирующая в монгольских требованиях Новгороду в 1257 г.[192]
Ранние источники позволяют полагать, что ситуация в 1252 г. развивалась совсем иначе.
Андрей Ярославич опирался на ярлык на владимирское княжение, полученный в 1249 г. в Каракоруме от враждебной Батыю великой ханши. Но в 1251 г. Батый сумел посадить на каракорумский престол своего ставленника Менгу (Мунке)[193]. На следующий год произошли походы на двух князей – во главе с Неврюем на Андрея Ярославича и под командованием Куремсы на Даниила Романовича Галицкого, фактически переставшего в это время признавать власть Орды[194]. Таким образом, поход Неврюя явно был запланированной акцией хана в рамках действий против нелояльных ему князей, а не следствием неизвестной источникам жалобы Александра.
В Лаврентьевской летописи (древнейшей из содержащих рассказ о событиях 1252 г.) факты излагаются в следующей последовательности: сначала говорится, что «иде Олександръ князь новгородьскыи Ярославич в Татары и отпустиша и с честью великою, давше ему старѣйшинство во всей братьи его» (пошел новгородский князь Александр Ярославич в Татарскую землю, и отпустили его [оттуда] с великой честью, дав ему старейшинство среди его братьев), затем рассказывается о монгольском походе против Андрея, после чего повествуется о приезде Александра из Орды во Владимир[195]. Поскольку Александр приехал на Русь несомненно после «Неврюевой рати», слова, что «отпустиша и с честью и т. д.», следует отнести к тому же времени. Прежде чем рассказать об ордынском походе, летописец отмечает, что «здума Андрѣи князь Ярославич с своими бояры бѣгати, нежели цесаремъ служити»[196] (задумал князь Андрей Ярославич со своими боярами бежать, всесто того чтобы подчиняться царям). Речь идет явно о решении Андрея, принятом не в момент нападения Неврюя (тогда вопрос стоял не «служить или бежать», а «сражаться или бежать»), а ранее. Скорее всего, «дума» Андрея с боярами имела место после получения владимирским князем требования приехать в Орду. Батый, покончив с внутримонгольскими делами, собрался пересмотреть решение о распределении главных столов на Руси, принятое в 1249 г. прежним, враждебным ему каракорумским двором, и вызвал к себе и Александра, и Андрея. Александр подчинился требованию хана, Андрей же, посоветовавшись со своими боярами, решил не ездить (что и означало отказ «служить»): возможно, он не рассчитывал на успех поездки из-за благосклонности, проявленной к нему в 1249 г. правительством ныне свергнутой и умерщвленной великой ханши. После этого Батый принял решение направить на Андрея военную экспедицию, а Александру выдал ярлык на владимирское великое княжение. Поход Неврюя был гораздо более «локальным» предприятием, чем позднейшие походы на нелояльных Сараю князей – в начале 1280-х годов и в 1293 г. («Дюденева рать»), когда были взяты и разграблены многие города; в 1252 г. были разорены только окрестности Переяславля-Залесского и, возможно, Владимира[197]. Не исключено, что такая «ограниченность» стала следствием дипломатических усилий, предпринятых Александром во время его визита в Орду.
Итак, последствия в виде судьбоносного цивилизационного выбора Александру приписывать нет оснований. Однако реальные долгосрочные последствия его деятельности для внутреннего развития Руси имели место. Но они (как ни парадоксально это выглядит в свете абсолютно преобладающего панегирического отношения к Александру в исторической традиции) еще со Средневековья стали приписываться другим древнерусским князьям.
Одним из таких последствий был переход статуса номинальной общерусской столицы от Киева к Владимиру. В XVI в. это деяние оказалось приписано Андрею Боголюбскому. «Степенная книга царского родословия» (1560-е годы) утверждает следующее: «Глава 3. Начало Владимерскаго самодерьжства. И уже тогда Киевстии велицыи князи подручни бяху Владимерским самодерьжцем. Во гради бо Владимери тогда начальство утвержашеся пришествием чюдотворнаго образа Богоматери. С ним прииде из Вышеграда великий князь Андрѣи Георгиевич и державствова»[198] (Глава 3. Начало Владимирского самодержавия. И уже тогда киевские великие князья были подручниками владимирских самодержцев. Верховенство Владимира утвердилось тогда с приходом чудотворного образа Богоматери. С ним пришел из Вышгорода великий князь Андрей Юрьевич и державствовал). Таким образом, прямо утверждалось, что «самодержавство» при Андрее Боголюбском перешло из Киева во Владимир, после чего киевские князья стали «подручниками» владимирских.