— Вы стали очень важной персоной на небосклоне нашей Империи, поэтому смиритесь, — улыбнулся старик. — Именно от ваших решений зависят жизни императора Ду и вдовствующей императрицы, а значит и жизни миллиардов их подданных… Привыкайте ко всякого рода выражениям почтения в вашу сторону от разного рода людей, в этом нет ничего предосудительного… Но если вы настаиваете, то я, конечно же, с радостью буду называть вас по имени, но только когда мы будем оставаться наедине. Авторитет генерала и первого советника императора не должен подвергаться сомнению в глазах других людей…
— Договорились…
— Только у меня в связи с этим есть такое же условие ик вам, — продолжал министр Дорнье, — и от вас я прошу называть меня наедине, не господин министр вооружения, либо — господин Дорнье, а просто Ален.
— Вы ставите меня в неловкое положение, — смутился Симеон, — обращение по имени ко мне от вас выглядит естественным в силу разницы возрастов, а вот панибратство в отношении вас, это уже через чур…
— Ничего подобного, никакое это не панибратство, — отрицательно замотал головой министр, — это всего лишь знак большой дружбы и доверия между нами. Если мы союзники и я надеюсь в будущем близкие товарищи, то и обращение к друг другу на «ты» и по именам есть дело обычное и очень даже правильное. Поэтому отметите все свои сомнения и называйте меня так же, как и я пообещал называть вас. Хорошо, Симеон?
— Хорошо, Ален, — выдавил Булатов.
— Вот и отлично, к тому же обращение ко мне на «ты» и так по-свойски делает мне приятно, — заявил Дорнье. — Всегда хочется почувствовать себя моложе и на одной волне с людьми, годящимися тебе в правнуки… Сделайте мне такое одолжение?
— Только не заставляйте меня обращаться к вам на «ты», — запротестовал Булатов, — подобное обращение не увязывается с теми рамками приличия и этикета, которым меня обучали. Это выше моих сил…
— Хорошо, всё же меня тыкают носом в возраст, — засмеялся старик, — ладно, договорились…
— Итак, Ален, какой вопрос вы хотели мне задать?
— Этот вопрос касается твоего отношения к людям с именами: Ван Де Бур и Чен, — туманно высказался министр. — Кто они для тебя и доверяешь ли ты этим воинам? Я лишь мельком знаю их, как храбрых солдат в секторе боя. Их имена часто звучали и во дворце императора и на заседаниях Совета Десяти наряду с твоим именем, ещё со времён войны с мятежниками Гедеона Шира… Но хорошо я этих людей не знаю…
— Это мои самые близкие друзья и боевые соратники, — ответил Симеон. — Мы знаем друг друга не так давно, как могло бы показаться. Первый раз я увидел их в тот день, когда мы все трое записывались в добровольческий флот в 6-м протекторате Наруцкого, в тот момент, когда к протекторату подходил огромный флот повстанцев… Не знаю, как так получилось, но я сразу почувствовал невероятную близость между собой, Дадли и Мэй. Более как провидением и судьбой я эту встречу не называю…
— Значит, доверяешь ты им полностью?
— Как самому себе, — уверенно кивнул Симеон. — Эти двое хоть и достают меня своими бесконечными разборками между собой, но в их верности я уверен и неспособности на предательство, тоже уверен… Мы даже дали клятву воина в священной роще…
— О, вы поклялись на крови?! — удивился старик. — Сейчас редки такие ритуалы. Подобные союзы между воинами были распространены во времена моей молодости, но сегодня это к сожалению считается анахронизмом.
— Да, я тоже не слышал от людей моего поколения — таких же воинов и легионеров Империи, чтобы они проходили подобную церемонию, — согласился Симеон. — А вот историй о клятвах верности из уст старшего поколения мною услышано в избытке. Я очень опечален этому факту, ибо вижу лишь единичные случаи истинного благородства и взаимовыручки в сегодняшних сражениях…
— Еще полвека тому назад, такого не было, — согласился Ален Дорнье. — Я помню как во время очередной битвы порядки противоборствующих флотов были настолько нарушены, что готовящееся по всем правилам сражение превратилось в бесконечную серию дуэлей и схваток на кораблях. Дело было в том, что мстить и сражаться за своего побратима выходили его друзья, если тот погибал, либо терпел поражение. Давшие клятву верности на крови попросту не могли спокойно наблюдать за тем, что корабль их товарища гибнет, и вопреки всем правилам дуэли, спешили тому на помощь. Они конечно нарушали Кодекс, но клятва всегда была для воина выше любых сводов законов. Причём такой воин, который вступал в поединок, пытаясь защитить своего друга, терял честь, а на его корабле обнулялись боевые характеристики. Но всё же он шёл на этот проступок, и подобное делали сотни и сотни воинов…
— Вы присутствовали в той битве? — с интересом спросил Симеон.
— Да, в качестве командора тяжёлого крейсера, — похвастался старик.
— Невероятно, я совсем не представлял вас, как военного! Сколько себя помню, ваше имя всегда ассоциировалось с Советом Десяти и императорским двором.
— Дворцовым интриганом я стал гораздо позже, — засмеялся министр, — а когда был в твоём возрасте, то так же мечтал о славе и подвигах. В это конечно не верится, но отважен и горяч я был, не менее тебя…
— О, я в этом не сомневаюсь, — улыбнулся Симеон. — Так, чем закончилась та битва?
— Командующие, как не старались, так и не смогли удержать своих эскадры в строю, — ответил Дорнье, вспоминая события, что происходили много десятилетий тому назад. — Сектор за какой-то час превратился в мешанину, из сражающихся между собой групп кораблей. Эти небольшие по численности группы состояли именно из побратимов и сражались они точно с такими же, как и они… Ничем не закончилось — перебили друг друга, и остатки флотов разошлись в разные координаты… Этим, я лишь привёл пример доблести и взаимовыручки, которая была обычным делом в те времена. Сейчас мы практически не видим ничего подобного…
— Мои друзья не бросят меня в подобной ситуации, — заявил Булатов, — и потеря чести и потеря боевых характеристик их кораблей не остановит Дадли и Мэй Чен…
— О да, я помню тот знаменитый случай у ворот Большого союзного лагеря, ещё во время противостояния Усема Бадура с Птолемеем, — воскликнул Дорнье. — Тогда только ленивый не говорил о вашем знаменитом поединке с кораблём Атиллы Вереса.
— Да, это как раз пример взаимовыручки, — горько усмехнулся Симеон, вспоминая тот случай. — Но все это было на грани потери чести для всех нас троих, потому что дуэль именно с нашей стороны была грубо нарушена. Мы бы обесчестили себя, если бы в том бою Атилла Верес погиб, и я очень рад, что характеристики его «Рейтара Галактики» были столь высоки, что не позволили нам разделаться с ним… Но мы ушли далеко от начальной темы. Зачем всё же вы задали мне вопрос о моих друзьях?
— Я рад был услышать то, что вы не сомневаетесь в своих боевых товарищах, — ответил на это, министр Дорнье. — В верности и храбрости Ван Де Буру и Чен не откажешь, а вот что вы можете сказать об их способностях управления финансами?
— Боюсь, что данными умениями они не обладают, — весело ответил Симеон. — Секира и катана моим друзьям гораздо более по душе…
— Вот и я о том же подумал, когда увидел этих воинов, — произнёс Дорнье. — И в связи с этим у меня возник вопрос к вам. Не является ли решение о передаче в руки ваших товарищей таких больших сумм денег, в один миллион империалов каждому, таким уж правильным? Смогут ли Де Бур и Мэй Чен с умом распорядиться ими и не растратить попусту?
— Ах, вот вы о чём?! — от души рассмеялся Булатов. — Ален, вам не даёт покоя тот факт, что у нас оказалось в наличие не одиннадцать миллионов империалов, а — тринадцать?!
— Во-первых, давайте будем точны, не тринадцать, а тринадцать миллионов двести двадцать три тысячи пятьсот пятьдесят, — поднял скрюченный указательный палец вверх, министр. — Поверьте, когда речь идёт о бриллиантовых монетах, точность имеет весомое значение… Если на один такой империал можно обычному колонисту ни в чём себе не отказывать лет сто, то тогда для тебя, Симеон, станет понятна моя обеспокоенность…
— Вы точно — министр вооружений, а не финансов? — Булатов не переставал смеяться.
— Жизнь научит деньги беречь, — отозвался старик, ничуть не обидевшись на подтрунивание Симеона. — Так вот, даже один бриллиантовый империал имеет огромную материальную ценность, а что уж говорить о целом миллионе, а верней, о двух!
— Как я правильно понимаю, речь идёт о тех деньгах, которые я передал в распоряжение Дадли и Мэй Чен? — уточнил генерал. — Надеюсь, вы не станете обвинять меня в том, что я отдал им по миллиону, лишь потому, что они мои друзья?
— Что ты, Симеон, у меня язык не повернётся произнести подобные обвинения! — замотал головой министр. — Зная твою честность, я буду последним, кто в ней усомниться…
— Но…
— Но, — улыбнувшись, продолжил Дорнье, — так ли уж необходима передача столь большой суммы? Если речь идёт о выделении средств на поддержание боеспособности их боевых кораблей, это понятно… Однако на закупку топлива, ремонт и жалование экипажу достаточно и тысячи империалов, а здесь речь идёт о целых двух миллионах!
— Текущие расходы на эксплуатацию кораблей мои друзья, как и прежде, будут покрывать из собственных средств, — стал пояснять генерал. — Первое и самое важное, на что будут ими тратиться выделенные средства — это покупка кораблей, наём экипажей, вербовка новых союзников и всё остальное, что с этим связано. Мы разделимся не только для того, чтобы пустить по ложному следу наших противников, но и для того, чтобы каждый из нас начал набирать собственный флот…
Мэй Чен и Де Бур через какое-то время также разделятся и продолжат путешествие порознь. Конечно, это будет сделано после того, как они достаточно окрепнут и обзаведутся некоторым количеством боевых кораблей…
— Это разумно, каждому набирать собственный флот, — несколько секунд подумав, согласился старый министр. — Но смогут ли твои товарищи правильно распорядиться данными суммами? Это очень большие деньги и потому соблазн потратить их, либо и вовсе — присвоить, невероятно большой… Прости, но в этих двух отважных воинах я не так же уверен, как в тебе…