Русс и Лех были уверены, что Чех даст команду на обход, но тот что-то прикинул в уме, спросил:
— Сруб большой?
— Изба получится вместительной. Думаю, на большое семейство, не меньше полутора десятков человек.
— Бревешки, конечно, новенькие?
— Не совсем, годок простояли, не меньше.
— Очень хорошо. Давайте навестим одиноких рыбаков.
Русс недоуменно хмыкнул, Лех пожал плечами, но оба подчинились приказу.
Они выехали на лужайку. Действительно, избушка была старенькой, покосившейся набок, с маленьким оконцем, закрытым бычьим пузырем, соломенная крыша сгнила и кое-где провалилась. Рядом стоял большой по размерам сруб под новую избу. Все было так, как доложил Русс.
Лех слез с коня, подошел к спящему мужичку, ткнул его ногой:
— Эй, дядя, встречай гостей!
Тот не спеша присел и, опершись обеими руками в траву, стал подслеповато рассматривать неожиданных пришельцев. Был он маленький, сухонький, с трясущимися руками. Оглядев всех, мужичишка улыбнулся морщинистым лицом и ласково проговорил надтреснутым голоском:
— Добро пожаловать, добрые люди, в мой дом. Прикажу сейчас хозяйке поставить на стол все лучшее, что у нас есть, будете довольны.
Он стал вставать, но покачнулся и снова сел. По всему было видно, что был рыбачок сильно пьян.
— Благодарствуем за душевный прием, — ответил Чех. — Только спешим мы очень и не до угощений. Вот если бы нам сруб свой продал, мы были бы тебе очень благодарны.
— И зачем вам мой сруб? Дом где-то рядом ставить будете?
— Да нет, для других надобностей приспособим. Ну так как, сговоримся?
В затуманенных слезящихся глазках его мелькнул хитроватый огонек, и он проговорил игриво:
— Вот ежели нальете мне на опохмелье, может, и сговоримся!
— Ну, это мы живо спроворим! — сорвался с места Лех, раскрыл седельную сумку, вынул оттуда бурдюк с вином, налил в бокал:
— Поправляйся на здоровье!
Мужичок обеими руками живо схватил бокал, припал к нему и стал жадно пить, только острый кадык заходил по жилистой заволосовевшей шее. Выпив до дна, он блаженно откинулся, некоторое время посидел с закрытыми глазами. Потом на его лице появилась блаженная улыбка, он открыл глаза, поднялся и проговорил, махнув рукой в сторону сруба:
— А, забирайте! Для хороших людей ничего не жалко.
— Это чего еще — забирайте? — вдруг раздался от избушки властный голос, и путники увидели на пороге здоровенную женщину с могучими плечами и обнаженными по локоть увесистыми руками.
— Да вот с мужем твоим сторговались насчет сруба, — миролюбиво проговорил Чех.
— Это что еще за торговля с пьяницей? — гневно проговорила женщина и решительными шагами направилась к ним. — Ты-то чего тут раскомандовался? А ну пошел отсюда! — она поддала мужичку коленкой. Он полетел в траву и затих.
— А теперь говорите, чего вы тут решили без меня, — с суровым видом обратилась она к Чеху. — Я тут хозяйка, а не этот прыщ.
— Нужен нам сруб для своих дел, — начал издалека Чех, на ходу соображая, как бы найти подход к этой властной женщине. Конечно, можно было просто отнять у нее подготовленные для строительства дома бревна, но тогда женщина тотчас сообщит о грабеже соседям и неизвестно, чем все это обернется для путников; на убийство же мирных жителей у него не хватало духа. — Леса много, вы себе срубите новые хоромы. А мы очень спешим, и для такой работы просто нет времени.
— Вон, значит, в чем дело, — неторопливо проговорила женщина, подумала, потом спросила:
— И какую плату предлагаете?
— Оставим тебе трех коней. Если продашь даже одного из них, то с лихвой покроешь все расходы на новый дом.
— Это ты правду говоришь. Лес рядом, а работа даровая…
— Так что, договоримся?
— А не обманете?
— Нам расчета никакого нет тебя обманывать, — как можно убедительнее стал говорит Чех. — Из бревен мы построим плот и отправимся по течению реки. Зачем нам кони, сама подумай.
— Это верно, кони вам тогда ни к чему.
— Так что, договорились?
— Соглашайся, любимая, — раздался пьяный голосок из травы. — Это я тебе говорю!
— Никшни! — цыкнула она на него и — Чеху: — Будь по-твоему. Все равно другого выбора у меня нет. Если вам нужен сруб, вы и без моего согласия отнимете, а тут я целое состояние получу.
— Ну, вот и славно! — облегченно вздохнул Чех. — Значит, по рукам?
— По рукам! — И женщина так крепко стиснула ладонь Чеха, будто жал ее бывалый воин.
Женщина хотела убрать руку, но Чех задержал ее:
— Только одно условие: никому о нас ни слова, а коней пока спрячь где-нибудь в лесу.
— Краденые, что ли?
— Нет. Кони свои. Но только гонятся за нами по пятам, поэтому мы на плот и пересаживаемся.
— Ах, вот оно что…
— И еще. Пока строим плот, вы с мужем никуда из избушки не отлучайтесь. А потом, когда отплывем, можете заявлять кому хотите, мы будем уже далеко. Но имей в виду, что тогда коней у вас наверняка отберут да еще за пособничество привлекут к ответственности.
— Это ты правду говоришь, выдавать мне вас нет никакого резона. И когда еще подвалит такое счастье — сразу трех таких славных коней в руки получить!
— Мы дадим кое-какие припасы, свари нам обед. В помощницы выделяем девушку. Ты с нее глаз не спускай и никуда из дома не выпускай. Сбежит — головой ответишь!
— Ишь ты! Пленница, что ли?
— И очень важная для нас.
— Не боись. От меня не сбежит.
— Звать-то тебя как?
— Танфандой кличут.
Женщина увела коней, а Чех с воинами принялись разбирать сруб. Дело нетрудное. Быстро раскидали бревна, короткие оставили на месте, а длинные скатили к воде. Мужичишка принес веревки, ими быстро привязали бревно к бревну, а потом скрепили железными скобами, которые достала откуда-то хозяйка.
— Ради таких коней и гвоздей не жалко, — постояв возле мужиков и посмотрев их работу, прибавила она и, действительно, скоро доставила им длинные толстые гвозди.
— Пользуйтесь. Местные кузнецы мне еще скуют.
Лех и Русс нарубили жердей, их прибили сверху бревен для лучшей связки. Чех соорудил что-то вроде скамейки для отдыха и небольшой помост для вещей. Спереди и сзади приладили по веслу для управления, кинули тройку жердей. Солнце садилось за темную каемку леса, когда плот был готов. Работники стояли и любовались своим созданием.
Вдруг из избушки выбежала женщина и, нелепо размахивая руками, стала выкрикивать:
— Ахти, беда мне! Ахти, пропаду я! Ратуйте, воины! Скорее, скорее!
— Что случилось? — спросил ее Чех.
— Казните меня, наказывайте меня, нет мне прощения!
— Да в чем дело?
— Туснельда сбежала!
Все трое кинулись к ней.
— Когда это произошло? — деловито спросил ее Чех.
— Сама не знаю. Вроде все время крутилась вокруг меня. А потом глядь, а ее и нет…
— Так, спокойно, — начал распоряжаться Чех. — Ты, Русс, бегом вверх по реке, скорее всего она направилась в сторону столицы. Ты, Лех, на всякий случай поспешай по течению, может, она решила запутать нас и направилась в противоположную сторону. А мы втроем прочешем в округе лес, хотя едва ли она на ночь глядя решилась углубиться в чащу. Там зверья хищного предостаточно, и она об этом прекрасно знает.
— Вокруг и волки шнырят, и медведи бродят, и рыси добычу сторожат, — промолвил из-за спины жены мужичишка. — У нас столько овец перетаскали, а однажды корову задрали.
— Ладно, о коровах потом, а сейчас все двинулись по указанным направлениям.
Сам он пошел в лес прямиком, слева от него засеменил мужичишка, имени которого он так и не узнал, справа двинулась Танфанда. Быстро темнело, формы деревьев расплылись, порой кусты начинали казаться человеком, Чех метался из стороны в сторону, проклиная себя за беспечность: надо было держать девушку возле себя, заставлять что-то делать на плоту, а он почему-то доверился этой незнакомой женщине. Впрочем, в то, что Танфанда нарочно отпустила княжну, он почему-то не верил, не такой была эта женщина, чтобы обмануть, хотя кто его знает, что за разговор происходил между ними за это время, все-таки они обе были германки, хотя и разных племен…
А Туснельду жаль, если пропадет. Всего-то два дня побыл он с ней, а невольно привязался. Ему вспоминались ее статная фигура, ладно сидящая на коне, он помнил прикосновения ее тела, ее неповторимый девичий запах, живой блеск в глазах… И вдруг представил ее поверженной на земле и растерзанной дикими зверями. И такой болью сжалось его сердце, что он невольно подумал: «Знать бы, что так случится, ни за что не стал красть!»…
Темнота сгустилась настолько, что уже в нескольких шагах ничего невозможно было разглядеть. Продолжать поиски было бессмысленно. И тогда Чех повернул назад, раздумывая на ходу, что предпринять завтра. На ночь Туснельда наверняка постарается укрыться в каком-нибудь убежище; если продолжать двигаться в такой темноте, то легко голову сломить. Далеко все равно не уйдет. Значит, надо встать с восходом солнца и продолжать погоню по всем направлениям. Весь день потратить на поиски. Ну, а если они окажутся бесполезными, то придется возвращаться пустыми, не выполнив задания.
Чех шел медленно, старательно обходя разные препятствия и боясь провалиться в какой-нибудь овраг. Вдруг впереди увидел какое-то бледное пятно. Он бы не обратил на него внимания, но пятно шевельнулось, и он, движимый каким-то особым чутьем, бросился в ту сторону. Пятно взметнулось, приобрело очертания девушки. Туснельда! Пока он бегал и искал ее вдалеке от реки, она спокойно сидела под деревом, как видно, надеясь вблизи жилья переждать ночь, а потом скрыться в лесу. Ничего не скажешь, соображение у нее работало неплохо.
Он схватил ее за руку. Она отчаянно вырывалась, даже пыталась кусаться, пинала его ногами.
— Пусти! — хрипела она в ненависти. — Все равно убегу!
«Нет уж, раз попалась, во второй раз я тебе этого не позволю сделать, — с тайным злорадством думал он, ведя ее, взъерошенную, упирающуюся, к избушке. — Буду постоянно держать возле себя, а на ночь связывать самыми надежными узлами».