— Господи, порази меня громом за то, что спасала этого василиска от смертной кары. — И Мария заголосила на всю палату.
— Молчать! Слушать! — призвал князь Воротынский. Он подошёл к князю Рубец-Мосальскому и сказал: — Отпусти Ксению. Возьми стрельцов и отведи всех Годуновых в их собственный кремлёвский дом, поставь стражу.
— Слушаю, княже Иван, — смирился князь Василий перед лицом более влиятельного Воротынского.
В тот же час по приказу мятежных князей стали разыскивать и хватать всю родню Бориса Годунова, всех дальних родственников по ветви Вельяминовых и Сабуровых.
А на Красной площади шло своё действие. По команде Богдана Бельского толпа притащила патриарха Иова и дьякона Николая на Лобное место. Поднявшись следом за несчастными, разгорячённый Богдан, обуреваемый местью за прошлые свои обиды от церкви и от царского двора, крикнул:
— Эй, россияне, кто волен сорвать святительские одежды с человека, который слабодушным участием в кознях Борисовых лишил себя доверенности народной?!
В московском люде возникло замешательство. Стало просыпаться сомнение: так ли уж грешен перед державою великомудрый боголюбец Иов? Да тут ещё дьякон Николай крикнул:
— Православные христиане, отпустите с Богом своего пастыря в изначальное место, Старицы!
— Молчать, прислужник и холуй, — грубо оборвал Николая Бельский. И снова крикнул в толпу: — Знать, оскудела Русь честными и смелыми мужами!
И нашлась чёрная душа. Тут же выскочил на высокое место дьяк Андрей Шерефединов, потянулся к святительским одеждам патриарха, сорвал с него панагию и стал срывать мантию и ризу.
— Да вольны же мы и казнить поносителя имени законного государя, многажды посылавшего анафему и отлучившего от родной православной церкви! — кричал в народ Богдан. — Эй, кто там готов вершить суд праведный?!
— Да не сатанинский ли? — раздался вдруг зычный голос от стен собора Покрова-на-Рву.
— Неправедный! Неправедный! — донеслось из многих мест Красной площади. — Отпустите боголюбца с миром!
Само намерение казнить первого российского патриарха, наместника Божьего на земле, многих на площади смутило и привело в гнев.
«...Тогда от соборной церкви клирики во все церковные двери выбегоша, вопль и крик с плачем сотвориша о Иове патриархе, и моляше народ, бе бо опалилися от беснования».
Но нашёлся кат, и, пока любящие патриарха христиане увещевали Бельского прекратить позорище, человек без имени и звания, без роду и племени, без Бога в душе, по прозвищу Клещ, пробирался к Лобному месту, чтобы взойти на него и поднять топор над духовным отцом России, правдолюбцем и сочинителем любезных народу книг.
А что же патриарх Иов? Он вспомнил, как утром перед ним явился архиепископ Игнатий-грек, как он принял сие явление за знак беды, и смирился с участью. Он стал безучастен к происходящему.
Вверил свою судьбу Всевышнему и положился на его милосердие и мудрость. О смерти Иов не думал, потому что она не пугала его. Он сожалел лишь о том, что не дождался митрополита Казанского Гермогена, не передал ему престол русской православной церкви, как наидостойнейшему и Богом наречённому.
И пока Иов размышлял об этом перед ликом наближающейся смерти, к Лобному месту устремились три силы, которые волею Судьбы и Всевышнего и должны были решить предвечное повеление: лишать или не лишать живота патриарха всея Руси.
А первая сила была злодейская, направленная рукой бывшего думного дьяка-печатника Василия Щелкалова, попавшего в опалу от Бориса Годунова за измену. Той силой был палач по прозвищу Клещ. Вторая сила, милосердная и дружеская, — спешил на помощь патриарху митрополит Крутицкий Геласий, почитатель любезного Иова. Третья сила явилась посланной Господом Богом — гнал от Тверских ворот усталых коней митрополит Казанский Гермоген. Провидцы Катерина и Сильвестр, что возвращались с Гермогеном из Казани, где прятались от гнева Бориса Годунова, сказали Гермогену:
— Над старшим братом твоим во Христе нависла смертная беда. Спаси человека чистого и непорочного, пречестнейшего хранителя христианской веры греческого закона.
— Успею ли? — только и спросил Гермоген.
— Успеешь, владыко! — ответил Сильвестр.
— Да поможет нам Всевышний, — выдохнул Гермоген и повелел гнать коней.
Это случилось ещё, когда патриарха Иова схватили в алтаре. А до Москвы оставалось шесть вёрст.
ГЛАВА ВТОРАЯСУДЬБА АРХИЕРЕЯ
Блеснула на солнце холодная сталь топора. Палач Клещ пробовал остриё пальцем — гож ли топор. Потом Клещ схватил Иова и повалил его на помост. Да снова взялся за топор и медленно занёс его над патриархом. Народ онемел от ужаса.
Но орудие зла безвестного палача по прозвищу Клещ не упало на тонкую беззащитную шею патриарха. Богатырская рука Геласия пресекла зло. Он остановил замах, вырвал топор, швырнул его на помост, а самого Клеща с силой турнул в шею с высокого места.
Тогда топор схватил Богдан Бельский и, подавая Андрею Шерефединову, приказал:
— Руби!
Рука Шерефединова не потянулась к топору, он попятился.
— Сам, сам чини расправу, — открещиваясь от топора, простонал дьяк.
А в это время возле Лобного места, пробив себе путь через толпу, остановилась взмыленная тройка Гермогена. С облучка соскочил рыжебородый стремительный Сильвестр, влетел на Лобное место и заслонил собою патриарха.
Следом за Сильвестром, поддерживаемый ведуньей Катериной, поднялся на скорбный помост Гермоген. Он приблизился к патриарху, помог ему встать и попросил:
— Отче владыко святейший, благослови своего сына.
Иов поднял на Гермогена слезящиеся глаза и дрогнувшим голосом произнёс:
— Гермоген, воитель славный, радость моя и опора. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, благословляю тебя, брат мой во Христе, на патриарший престол всея Руси. А там как Бог повелит! — И патриарх припал к дорожному плащу Гермогена, заплакал от слабости и страдания.
Обняв лёгкое и худое тело боголюбца Иова, Гермоген окинул зоркими глазами площадь и крикнул:
— Дети мои, слушайте! Тот, кто дерзнул поднять руку на святого отца русской церкви, будет проклят во веки веков. И я бросаю им в грязные лица, извратникам Бельскому и Шерефединову, анафему и клятву отлучения от церкви! Аминь!
— Слава Гермогену! — прокричали церковные клирики от подножия Лобного места.
А Гермоген шагнул к Богдану и дьяку Андрею и гневно повелел:
— Изыдьте с глаз, ночные тати!
Геласий вырвал топор из рук Бельского и стал теснить его с помоста. И Сильвестр достал из-под кафтана сулебу, надвинулся на дьяка Шерефединова. И согнали защитники Иова недругов в толпу. Да и она их встретила неласково. Гермоген передал Иова Геласию. Патриарх и его поблагодарил:
— Спасибо, сын мой, что отвёл вражью руку!
В сей миг Гермоген вновь заговорил с народом:
— Слушайте, дети мои! Наш патриарх, наш ревностный хранитель веры, заботливый отец об устройстве церковной иерархии и благолепии богослужения, достоин сыновней любви и заботы. Согреем старость его радостью бытия, дети мои! А сей час подвигнитесь, и мы уйдём на покой.
Гермоген повёл Иова с Лобного места в карету. Геласий, Сильвестр и Катерина спустились следом. Вскоре же карета медленно двинулась к воротам Кремля. Народ уступал ей дорогу, и многие осеняли себя крестным знамением. Люди были молчаливы, смотрели в землю, стыдясь поднять виноватые глаза, да кляли в душе сатану и Бельского, которые толкнули их на богомерзкое дело.
Иов попросил Гермогена отвезти его в свои палаты.
— И ты, мой любезный спаситель, отряхнёшь дорожную пыль и отдохнёшь, я посмотрю на тебя, расскажу о наших печалях, — тихо говорил патриарх, всё ещё не придя в себя от нервного потрясения.
Тройка проехала Соборную площадь и остановилась у патриаршего двора. Он был забит толпою горожан и пройти к палатам было невозможно. Однако скорые на дело Геласий и Сильвестр стали пробираться сквозь толпу к палатам, вошли в них и увидели полное разорение и опустошение!
— Эко же, мамай побывал! — возмутился Геласий.
В палатах ещё бродили горожане, собирали, что не успела унести толпа. Геласий на них крикнул:
— Во тьме без Бога бредёте, разбойники! Чей дом порушили?!
Все, кто ещё оставался в палатах, стали торопливо покидать их, бросая прихваченное добро. Геласий и Сильвестр нашли в дальних покоях спрятавшуюся домоправительницу Серафиму, и все трое покинули палаты. Подойдя к карете, Геласий сказал:
— Отче святейший, прими со смирением беду! Твоё гнездо разорили отступники от веры Христовой.
— Боже милостивый! Гордые восстали на меня, и скопище мятежников ищет души моей, но Ты, Господи Боже щедрый, даруй крепость Твою рабу Твоему и спаси сына расы Твоей, — прошептал Иов молитву и добавил, обращаясь к Геласию: — Брат мой, найди мне приют в Донской обители.
— Отче святейший, мы, кто рядом с тобой, разделим судьбу твою. Едем ко мне, отче. Мой дом — твой дом.
И снова карета пробивалась через толпу, теперь на Крутицкое подворье, которое разбой обошёл.
И никто из архиереев в сей час не знал, что Лжедмитрий, ухватившись за державную власть, после того как сдалось ему государево войско, решал их судьбу в мятежной Туле.
Тула оказалась на пути движения Лжедмитрия с войском к Москве. Там, в палатах воеводы, самозванец, уже считающий себя царём, ждал московских послов. Но не дождался, потому как терпения не хватило. Зато пожаловал к его трону не менее важный посол от русской православной церкви архиепископ Рязанский Игнатий-грек. Он привёл с собой епископов, архимандритов со всей епархии, явился к Лжедмитрию в пышном окружении.
Священнослужитель Игнатий-грек был по своему характеру искателем приключений. Ещё молод — только перевалило за сорок. На Руси он появился в 1595 году. Ему пришлось бежать от преследования турецких пашей с родного острова Кипра, где занимал архиепископскую кафедру. Скрылся на корабле, который шёл в Рим.