тивном порядке!
Спустя пять минут после того, как Амано закрыл за собой дверь, а я так и не сдвинулся с места, Барбара подарила моей безвольно обмякшей в кресле тушке долгий и нежный взгляд. Сверкание глаз эффекта не возымело, и тетушка решила воспользоваться вербальными способами воздействия:
— Тебе нужно особое приглашение? Вон отсюда!
— Тетя, мне так плохо! — совершенно искренне простонал я.
— Не надо было надираться!
— Я не надирался! Я вообще ничего не пил… Только губы смочил.
— Так я и поверила!
— Честное слово! Не знаю, что случилось.
Барбара вздохнула и хмуро пробурчала:
— Ладно, не оправдывайся. Я сама виновата…
— В чем?
— Не надо было тебя туда отправлять. И как додумалась-то?
— Почему — не надо?
Пытаюсь принять вертикальное положение. Удается, но с великим трудом.
— «Почему», «почему»… Из-за твоей неадекватности. В самом прямом смысле.
— Ты имеешь в виду…
— Ничего я не имею! Хорошо еще, что неприятности минимальны.
— Я же не предполагал, что отравлюсь, в самом деле.
— Ты не отравился. — Барбара отвела взгляд в сторону.
— А? — не верю своим ушам. — Что же тогда?
— Видишь ли, мой мальчик… Не знаю, стоит ли тебе сообщать такие подробности… — Тетушка явно не в своей тарелке. Почему это?
— Нет уж, сообщи! Должен же я знать!
— В подобных заведениях напитки очень часто содержат слабую концентрацию синтетических афродизиаков. Переводить не нужно? — Ехидный и в то же время печальный вопрос.
— Н-нет… Ты хочешь сказать…
— Что у тебя своеобразная реакция на химию, только и всего.
— Нет, не только! Значит, всем вокруг было хорошо, а я оказался на грани смерти?!
Укоряющий взгляд поверх очков.
— Смерти? Вот уж нет! От промывания желудка еще никто не умирал.
— Много ты знаешь! Да мне до сих пор так плохо…
— Это я вижу. Вот что, пожалуй, дам тебе отгул.
— Благодетельница!
Я рухнул на стол и пополз по лакированной поверхности в сторону тетушки. Барбара скривилась:
— Клоун… Брысь отсюда!
— Тетя, у меня все болит…
— То-то я смотрю, что ты не только зеленый, но еще и помятый. Ты что там, на полу валялся?
— Нет.
— Тогда…
— Это все из-за твоего любимчика.
— А именно?
— Как, ты не знаешь, кого любишь? — распахиваю глаза, несмотря на жуткую боль, сопроводившую движение век.
— Морган, прекрати кривляться!
— Амано.
— Что — Амано?
— Это он меня мял.
— В смысле?
Кажется, тетушка опешила.
— В прямом. Лапал. Тискал. И как до поцелуя не дошел!
— Не говори ерунду! Он не мог.
— Тебе откуда знать? — растягиваю рот в довольной улыбке. — Что, если…
— Никаких «если»! Сэна воспылает к тебе страстью не раньше, чем небо упадет на землю!
— Ревнуешь?
— С чего это? — растерянно моргнула Барбара.
— Тебе виднее. — Еще минуту наслаждаюсь ее замешательством, потом решаю, что хорошенького понемножку: — Я пошутил. Наверное, на него так подействовали эти… Которые в выпивке.
— Не притворяйся, что забыл название! Или привычка строить из себя дурачка так к тебе прилипла, что иначе уже не получается?
— Не получается, — пожимаю плечами и сажусь на столе. — Легче, когда тебя не принимают всерьез.
— Легче?
— Ну… С теми, кто туповат, не нужно быть настороже, например. Не нужно обдумывать каждую фразу, чтобы не позволить собеседнику получить истинное представление о твоих мыслях и намерениях… Конечно, легче!
— Я не поняла только одного — кому?
— Что?
— Кому легче-то?
— Не мне, разумеется!
Тяжелый вздох.
— Тебе надо было идти в театральный. Глядишь, получился бы талантливый…
— Комик?
— Трагик! И все-таки, зачем Сэна тебя обнимал?
— Не имею представления. Из вредности, наверное. Да еще потом девица какая-то завыла из динамиков.
— Девица? — Внимательный взгляд.
— Девица, певица… Какая разница? Что-то про луну, крылья… Про любовь, в общем.
— Так плохо пела?
— Почему — плохо? Нормально.
— Но ты же слова не разобрал!
— Не разобрал. Я в японском, знаешь ли, не рублю. Впрочем, что-то вроде «tsuki» и «tsubasa» понять могу. Хотя совершенно не понимаю, почему храню в памяти глупые увлечения детства. Причем не моего детства, что характерно, а моих сестер, которые увлекались (и, подозреваю, до сих пор увлекаются) некой странной музыкой, которая именуется J-POP.
— Лентяй! Давно бы уже выучил… — Она осеклась. — Певица пела по-японски?
— Какое счастье, мне удалось донести до тебя самое важное!
— Не ерничай! Кажется, я знаю, в чем дело.
— Просвети меня, сделай милость!
— Слезь со стола!
— А мне тут так уютно…
— Кому сказала?!
— Ладно, подчиняюсь твоему непререкаемому авторитету. — Кряхтя, сползаю на пол. М-да, стоять трудновато, потому что ноги как ватные, а голова… Нет, чувствую, с головокружением мы еще долго будем идти рука об руку. — Так что за припадок был у Амано?
— Припадки происходят только у тебя! — Тетушка вернула меня с небес на землю. В своей излюбленной манере — лицом в грязь. — А Сэна… Он просто вспомнил.
— Угу. И что же он вспомнил?
— Свою жену.
— Мой милый напарник женат? Какая неожиданность! А почему в анкете…
— Ко времени заполнения анкеты его жена уже умерла.
— Какая неприятность! От чего же? Не выдержала страстных объятий? Могу ее понять.
Хлесткая пощечина обжигает мое лицо.
— Ненавижу, когда ты такой.
— Не любишь меня таким, какой есть? Зря, тетушка, зря.
— Ты сам не знаешь, какой ты на самом деле!
— Глубокомысленно. Почти философски. Все же вернемся к нашему барану…
Отшатываюсь назад, избегая очередного рукоприкладства со стороны непосредственной начальницы. Ей-то дозволено — в своем праве, а я даже возразить не могу, не то, что дать сдачи.
— К Амано, я имел в виду! Хотя рифмуется.
— Прекрати!
— Что именно?
— Если сию же минуту не начнешь вести себя нормально, получишь не отгул, а направление в психдиспансер!
— По поводу?
— По поводу своей неадекватности!
— Ох… Ладно. И что же ты полагаешь «нормальным поведением»? Мою извечную рассеянность?
— Хотя бы, — уже спокойнее согласилась Барбара.
— Как прикажете, мэм! — На пару секунд прикладываю ладонь к виску. Тетушка смотрит на меня и, не выдержав, улыбается:
— И все-таки ты очарователен.
— Только, кроме тебя, этого никто не замечает, — вздыхаю. Искренне.
— Ничего, заметят! — Барбара не пытается меня ободрить, но фраза звучит почти уверенно. — Так о чем мы говорили?
— Что за девица-певица-жена? И с какого расстройства решила покинуть сей суетный мир?
— Морган! Ты опять?
— Что?
…Душераздирающая история. Чертовски душераздирающая. Но не для меня. Я не романтик. Собственно, не знаю, кто я — хотя могу прослезиться над самым дрянным любовным фильмом, но через минуту после завершения очередной серии плююсь и иду на кухню заваривать чай. Потому что понимаю: так не бывает. Не то чтобы вообще не бывает… Просто так не бывает со мной. Посему любая романтическая история представляется мне чем-то сродни фантастике. Сказочной.
Ах-ах, бедный, несчастный Амано! Тьфу. Здоровый лоб, не в пример мне. Не обделенный благами жизни и вниманием окружающих. Вообще ничем не обделенный, кстати. Почему его все должны жалеть? И почему — самое главное! — почему его должен жалеть я? Ну уж нет! Ни за какие коврижки!
Ах, жена в катастрофе погибла. И что? Дело житейское, между прочим. Я, кстати, каждый раз с замиранием сердца жду звонки от сестер, потому что прекрасно знаю: можно и не дождаться. В любой момент. Но я же не плачусь всем подряд в жилетку? Нет. Просто жду. Жду, понимая: мне будет плохо. Очень плохо. Но моя личная жизнь на этом не закончится. Хотя бы потому, что заканчиваться нечему.
Я напряженно разглядывал свитера, развешанные на длинной штанге держателя. Какой же выбрать? Может быть, белый с норвежскими снежинками? Или антрацитово-серый со строгим переплетением кос? Так сказать, под цвет глаз. Очень трудно решиться. Особенно если делаешь выбор не для себя, а…
Забыл сказать: ночью, после разговора по душам с нежно любимой тетушкой, меня загрызла совесть. Нет, не по поводу Амано, ошибаетесь! Гораздо сильнее оказалось чувство вины перед Джеем. Попользовался, можно сказать, его имуществом — и даже «спасибо» не сказал. Не успел просто. Да и не в том состоянии я был, чтобы кого-то благодарить. В общем, проснувшись рано поутру, я посвятил несколько часов своего полудрагоценного времени размышлениям о том, как мне поднять настроение Паркеру. Тем более в свете только что выясненных подробностей из прошлого моего напарника можно заключить одно: Джею надеяться не на что. И даже если он об этом догадался раньше меня, что ж… Подарок лишним не будет. Теперь я тупо пялился в разноцветье вешалок в одном из самых дорогих бутиков города. Магазина, в который меня не хотели пускать, пока я не показал администратору свою кредитку. Ну не свою, а папину, но суть от этого не меняется.
Ну какой же?! Так я до следующего утра не выберу. Правда, гнать меня отсюда не будут, но ночевать в торговом зале не входит в мои намерения. Придется спросить совета.
Я кашлянул и со всей возможной и невозможной вежливостью обратился к стоящей рядом женщине:
— Простите, что отвлекаю вас, мадам, но мне нужна помощь — никак не могу выбрать свитер для своего друга. Понимаете, он такой светлый блондин с серыми…
Женщина обернулась, мягко поправляя мою путаную речь:
— Если вам угодно обращение на французский манер, то я мадемуазель… — И тут она застыла, проглотив окончание фразы, а темные глаза, казалось, стали еще чернее, хотя затмить своим сиянием блеск роскошных волос так и не смогли.