— Н-ну, гнида, — рассвирепел Лобастов. — Ты что же это?
Но Гапки в избе уже не было. Оставленная без присмотра, она вышла во двор и, бросив Горохову: «Я сейчас, мне до ветру», кинулась в конюшню. Там она вылезла через пролом в задней стене и побежала к стоящей на задах огорода бане. Горохов и милиционеры, увязая в сугробах, бросились за ней.
Гапка заорала:
— Васька! Пахан! Мильтоны наехали! Бежите!
Из бани раздался выстрел. Гапка завизжала и поползла на четвереньках к заплоту. Милиционеры зарылись в снег. Завязалась перестрелка.
Лобастов со своими милиционерами обошел баню проулками и отрезал бандитам отход к торфянику.
На выстрелы прискакал полувзвод конной милиции. Через полчаса все было кончено. Пахан не захотел сдаваться и застрелился. Из бревенчатой бани, занесенной снегом до самого оконца, вытащили его труп и раненую женщину — Паханшу. Сырок вышел сам, бросив к ногам Горохова наган с пустым барабаном и без шомпола.
Позже эксперт М. М. Любавский дал заключение: «...шомпол, найденный на месте убийства работника ресторана Семена Гуляева, является деталью револьвера № 12747, изъятого у бандита Василия Бельского по кличке Сырок. При экспериментальной стрельбе шомпол при четвертом и шестом выстрелах обязательно выпадал...»
Улица называлась Береговой
Полуистлевшие листы районной газеты «Ударник» за 1931 год. На первой полосе заметка, набранная крупным шрифтом:
«В ночь на 18 апреля зверски убит председатель Сухоложского поселкового Совета, выдвиженец из рабочих Уфалейского завода тов. Шулин. Убийцы в количестве пяти человек арестованы, ведется следствие. Нити убийства ведут к кулацкой мести... В ответ на убийство Шулина организуем новые ударные бригады и колхозы! Убийцы, выполнившие дело классового врага, должны быть расстреляны. Так сказали рабочие Сухоложья»[16].
Наступление социализма шло по всему фронту. Индустриализация осуществлялась с невиданным размахом. Энтузиазм рабочего класса охватил и трудовое крестьянство. В деревне началась сплошная коллективизация, а 5 января 1930 года ЦК ВКП(б) принял постановление «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строю», в котором получила закрепление политика ликвидации кулачества как класса.
Именно в те дни коммунист Федор Петрович Шулин, тридцатилетний слесарь Уфалейского завода, в числе других двадцати пяти тысяч рабочих, по путевке партии уехал в деревню. Трудящиеся Сухого Лога избрали его председателем поселкового Совета.
Улица вдоль реки Пышмы в Сухом Логу носит теперь имя Шулина. Раньше она называлась Береговой. По ней на рассвете уходил в Совет Федор Петрович, а возвращался далеко за полночь. Дел было невпроворот.
Сухоложцы полюбили молодого, энергичного председателя. К нему в Совет шли и стар и млад. Шли со своими думами, горестями, заботами.
Но не всем Шулин пришелся по душе. Особенно братьям Михаилу и Ивану Ефремовым. Михаил имел два дома, пять лошадей, четыре коровы, ежегодно засевал двенадцать гектаров пашни. Засевал не своими руками, конечно. На постоянной работе держал двух батраков и нанимал еще пятнадцать сезонных рабочих.
Матерым деревенским эксплуататором был и его брат. Таким же мечтал стать сын Михаила — Иван Ефремов.
Ефремовых раскулачили. Они затаились в бессильной злобе, посылая на голову Федора Шулина проклятья и обдумывая планы мести.
— Для тебя копил и берег добро, — говорил Ивану отец. — Это Шулин сделал тебя нищим.
Иван — не маленький. Двадцать один год. И без отцовских наущений он уже определил свое отношение к Советской власти. У него имеются свои счеты с ней. В 1929 году Иван работал на строительстве цементного завода — возил камень. В карьере нагружал, а на стройку не привозил — сваливал по дороге в речку.
— Вот вам стройка, вот вам новая жизнь, — злорадно посмеивался кулацкий сынок.
Милиция поймала его на месте преступления, судили. А потом еще и раскулачили.
— Убью Шулина, — грозился Ефремов.
Под стать себе подобрал и дружка — Ивана Толоконникова, колчаковца в прошлом. Они-то, эти двое, зверски расправились с коммунистом Федором Шулиным.
Гибель председателя поселкового Совета от рук кулаков всколыхнула всю Уральскую область. На предприятиях проходили митинги и собрания.
Ни выстрелы из-за угла, ни поджоги, ни угрожающие анонимные письма — ничто не могло запугать тех, кто строил новую жизнь. Бедняки, а за ними и среднее крестьянство все охотнее шли в колхозы. Это не устраивало деревенских эксплуататоров, и они старались мстить, где только можно. Поэтому Народный комиссариат внутренних дел РСФСР в марте 1930 года обязал органы уголовного розыска проявлять высокую бдительность в отношении кулаков, вести беспощадную борьбу с теми, кто открыто выступал против Советской власти и ее законов. В те годы были изданы различные документы, которые обязывали уголовные розыски самым решительным образом перенести центр своей деятельности в область предупреждения преступлений, всемерно опираясь в этой работе на трудовое население деревни, главным образом на батраков и бедняков. Угрозыски должны были установить постоянное наблюдение за кулацкими и примыкающими к ним элементами, постоянно информировать о их преступных выступлениях.
Кулаки скрывались, объединялись в банды. В некоторых деревнях происходили кровавые стычки между кулаками и членами артелей. Без сопротивления кулаки не сдавали своих позиций.
Органы милиции, которым вменялось в обязанность предупреждение и ликвидация бандитских выступлений и уголовных деяний кулачества, поддерживали тесную связь с партийными, советскими и общественными организациями и учреждениями, чтобы постоянно иметь необходимую информацию о жизни в деревне и согласованно с ними осуществлять намеченные мероприятия.
Имея четкое представление об оперативной обстановке в том или ином районе, руководство милиции умело маневрировало имеющимися силами, в наиболее неблагополучные места направляло стойких, политически развитых работников. При каждом горотделе милиции формировались подвижные резервы.
Злобно сопротивлялись новому богатеи села Благовещенского, Туринского района, а когда решили их выселить, они, вооружившись, скрылись в лесу. Участковый милиционер Свяжин узнал, где скрывается кулацкая банда, состоящая из 7 человек, и привлек для ее поисков коммунистов местной ячейки ВКП(б). Четыре коммуниста во главе со Свяжиным окружили бандитов. Те стали отстреливаться, но Свяжин, опередивший своих товарищей, наповал уложил из нагана главаря банды, двоих ранили члены ячейки. Тогда бандиты прекратили сопротивление и сдались.
Наступление на кулачество и нэпманов шло по всему фронту. Заботясь о том, чтобы в этой борьбе не пострадали невинные, административный отдел Уральского облисполкома предупреждает органы милиции:
«Налагать адмвзыскания в максимально законных размерах на нэпманов и кулаков и критически относиться к наложению взысканий по отношению середняков и в особенности бедняков, батраков и рабочих. Практиковать применение к рабочим, батракам и беднякам общественное воздействие: выговор, предупреждения, внушения. Ни в коем случае не допускать замены принудработ денежным штрафом».
Портфель, Найдень и пыль на подоконнике
В феврале 1925 года начальником Свердловского окружного уголовного розыска был назначен Луппа Ксенофонтович Скорняков, а его заместителем Георгий Васильевич Горохов.
Свердловский угрозыск делился на три специализированные части. Одна из них занималась розыскной работой, другая — непосредственным изъятием преступных элементов, третья носила название регистрационно-дактилоскопического бюро, в которое входили дактилоскоп, фотограф, заведующий столом привода, заведующий камерой хранения вещественных доказательств, два делопроизводителя и секретарь.
Стоит напомнить, что это был разгар нэпа, и немало частнокапиталистических элементов появилось и в Свердловске — центре обширнейшей Уральской области. Как поганки после дождя, открылись кафе, рестораны, казино, с интригующими французскими названиями, частные мастерские, товарищества «Отец и Сын» и тому подобные предприятия старорежимного образца. Это обстоятельство, плюс послевоенная разруха явились катализатором роста преступности. Усложнялись и преступления. Возродились корпорации карманников, портфелистов, домушников, тряпичников и всякого другого сброда. Чтобы раскрыть некоторые сложные преступления, настоятельно требовалась помощь науки.
В 1924 году попробовать свои силы на работе в регистрационно-дактилоскопическом бюро предложили Михаилу Михайловичу Любавскому. Молодой, энергичный, крепкого здоровья, а главное, достаточно грамотный человек, он наиболее соответствовал должности заведующего этого отдела. Тем более к тому времени Любавский уже прошел основательный курс дактилоскопии у Александра Васильевича Крысина, который руководил той же отраслью в областном аппарате уголовного розыска и являлся основателем внедрения в практику работы милиции научных методов расследования преступлений на Урале.
Любавского радушно встретили и Л. К. Скорняков, и Г. В. Горохов, помогли ему приобрести все необходимое. Любавский получил фотоаппарат 13X18 см с объективом «Аплапат» и тремя двойными кассетами, фотореактивы, пластинки, бумагу, дактилоскопический прибор и порошки для выявления следов пальцев рук. Ну, а когда через год бюро получило фотоаппарат системы «Бертильон» с двумя объективами, то радости криминалиста не было конца.
Обстановка требовала расширить рамки применения научно-технических методов расследования преступлений, инспектора же, субинспектора и агенты УГРО не имели малейшего понятия о всех этих премудростях. Любавский предложил организовать учебу сотрудников. Личный состав стал регулярно раз в неделю собираться на четыре часа.
Получаемые знания закреплялись практикой, недостатка которой в годы нэпа не было. На места происшествий постоянно выезжал М. Любавский с фотографом и там помогал найти и зафиксировать следы преступников, грамотно составить протокол осмотра места происшествия.