После беседы с начальником уездгормилиции Савотин и Бархоленко поднялись на второй этаж — «к себе», в кабинет с изразцовой печкой и тяжеловесной мебелью.
Бархоленко остановился на пороге, осмотрел помещение с веселым любопытством.
— А ведь тогда, в восемнадцатом, Петр Григорьевич, меня чуток не довезли досюда. Здесь контрразведка беляков помещалась.
...Семья Петра Григорьевича Савотина все еще оставалась в Вятке. Уезжая, обещал скоро вернуться и забрать к себе, но дела сразу же захватили его, и поездка все время откладывалась. Может, потому и о квартире не беспокоился — прижился в своем кабинете.
Нередко дежурный, приходя с утренним докладом, заставал Савотина спящим. Спал прямо за столом, уткнувшись лицом в бумаги. Дежурный осторожно снимал с него очки — не сломал бы, чего доброго, гасил лампу и бесшумно удалялся.
Савотин, недавний рабочий и солдат, закончивший лишь земскую школу, изнемогал от работы. Шутка ли — возглавлять милицию обширнейшей губернии!
В одной из докладных записок заведующему губернским отделом управления он писал:
«С освобождением Екатеринбургской губернии от колчаковщины организация советской рабоче-крестьянской милиции, не имея инструкций, циркулярных распоряжений и указаний из Центра, производилась по собственному почину».
В Екатеринбургскую губернию входили тогда Екатеринбургский, Шадринский, Камышловский, Троицкий, Верхотурский, Алапаевский, Тагильский и Надеждинский уезды. Исходя из этого административного деления, Савотин и разрабатывал штаты милиции. Он это делал в ночной тишине, при свете керосиновой лампы, а с утра, когда оживали улицы города, седлал своего пегого мерина и рыскал по организациям, госпиталям, воинским частям. Комплектуя подразделения милиции, он разыскивал нужных людей, уговаривал их. Золотых гор не обещал. Наоборот.
— Тебе не придется вдоволь спать, — говорил Савотин, — у тебя не будет доброй шинели, ходить, возможно, придется в лаптях. Зато я обещаю тебе вдоволь опасной и трудной работы, которая очень нужна Советской Республике.
— Но у меня еще раны не зажили, — слабо сопротивлялся какой-нибудь красноармеец.
— Голубчик, когда заживут, ты ведь опять убежишь на фронт. А пока не зажили — поработай у нас.
К концу 1919 года во всех уездах губернии были укомплектованы городские и волостные отделы советской рабоче-крестьянской милиции, а в начале 1920 года этим формированиям пришлось вступить в открытые схватки с врагами молодой Советской Республики.
Как-то рано утром дежурный, забыв постучать в дверь начальника, вбежал с текстом расшифрованной телефонограммы.
— Петр Григорьевич, в Ачите заварушка!
Савотин принял бумагу, отошел к окну, прочитал:
«20 октября в 5 с половиной утра шайка бандитов большой численности напала на Ачит, местные коммунисты в числе 13 упорно отбиваются в здании исполкома. В 6 часов выслан отряд кавалеристов для ликвидации, дополнительно выезжает второй с пулеметом... Высылка дополнительной силы экстренно необходима, положение критическое. Уездвоенком Николаев».
Савотин сокрушенно покачал головой:
— Дополнительно выезжает второй отряд... А ведь у него всего-то человек двадцать наберется.
И к дежурному:
— Срочно соедините с начальником ЧК Тунгусковым. Чоновцев попросим на помощь.
Дежурный ушел. Не успел Савотин сесть, раздался телефонный звонок.
— На Московском тракте вооруженная банда уголовников разграбила склад с мукой, — сообщили из милиции Верх-Исетского района.
Савотин выбежал на крыльцо.
— Коня! Все свободные — со мной!
И вот уже по непроснувшимся улицам Екатеринбурга мчится конный отряд во главе с начальником губмилиции — туда, где, быть может, уже кипит неравная схватка...
Уголовники еще полбеды. То в том, то в другом месте стали подымать голову недобитые колчаковские банды. Чекисты требовали от милиции надежной помощи.
Тогда-то и созрела у Савотина мысль о создании милицейской части — мобильной, всегда готовой для боевых операций. Губком партии и губисполком поддержали это начинание. Формирование части Савотин поручил своему боевому помощнику коммунисту Савватею Архиповичу Бархоленко.
Двадцатидвухлетний Савва Бархоленко уже через пять дней докладывал о проделанной работе. Побрякивая шпорами, он вошел в кабинет Савотина и молча положил на стол листок бумаги.
Савотин протер очки, стал читать:
«Вся милиция губернии сосредоточена в красный милиционный полк; в уездах организованы роты, в районах и участках — взводы. При полку организуются команды связи, разведчиков и саперов. Милиционеры-коммунисты выделены в отдельные взводы и представляют из себя отряды особых назначений, на которые и будут возлагаться более важные поручения».
Позже этот полк развернется в бригаду и под командованием Саввы Бархоленко проведет немало операций по подавлению белогвардейских и кулацких мятежей в Верхотурском и Тагильском уездах, в Алапаевской, Ачитской, Белоярской и многих других волостях.
Вот один из документов о действиях отрядов милицейской бригады:
«17 марта разведка Вотинова имела столкновение с отрядом противника в 60 верстах севернее деревни Омелино. После продолжительной перестрелки с нашей стороны убит начальник 1-го района Верхотурской милиции Салтыков, ранены милиционеры Медведев и Бушуев. У противника убито до 15 человек».
Не так-то легко найти на карте Свердловской области деревню Омелино, а деревня Шаим вообще не обозначена. Лежит она на 60 километров севернее Омелино, в слиянии рек Ворья и Конда. Здесь отряд Вотинова дал последний бой белогвардейской банде. Сейчас установлены кое-какие подробности тех событий. Как оказалось, в последующих боях, кроме Михаила Салтыкова, погибли милиционеры Иван Перваков и Григорий Тунгусков, ранены Сафа Сайфутдинов, Александр Медведев, Михаил Солоницин и Николай Бушуев.
Наиболее тяжелые испытания выпали на долю Николая Бушуева. Ранили его в глубокой разведке, и он оказался в тылу повстанцев. Но «по имеющимся сведениям, — говорилось в другой телеграмме на имя Петра Савотина, — сначала он укрывался там у какого-то добродушного крестьянина, а теперь находится в обозе бандитов, выдавая себя за простого крестьянина, зачисленного в подводье. Причем предполагает бежать и привести весь обоз противника».
Удалось ли отважному милиционеру Николаю Бушуеву осуществить свой замысел? Пришел ли на помощь Вотинову Туринский отряд, о котором упоминалось в другой телеграмме? Как сложилась судьба героев тех далеких лет, а также их командира Николая Михайловича Вотинова?
На все вопросы не ответишь. На один — можно.
Награждается орденом Красного Знамени начальник Верхотурского отряда Вотинов Николай Михайлович за то, что, будучи командирован в марте 1921 года с отрядом милиции и комиссии по борьбе с дезертирством для подавления восстания, охватившего район Сосьва — Пелым, несмотря на малочисленность своего отряда, смело повел наступление на превосходящего в силах противника и в бою под д. Шаим первым бросился в атаку, увлекая за собой красных бойцов. Будучи ранен в этом бою, тов. Вотинов не покинул строя и оставался в цепи, воодушевляя своих стрелков, пока они не опрокинули противника».
Забойщик прииска Лангур, Ивдельского района, Вотинов сразу после Октябрьской революции ушел добровольцем в Красную гвардию, а в июле 1918 года стал большевиком. Командовал отрядом, отдельным батальоном, громил Колчака. После гражданской войны успешно окончил горный институт, работал на различных руководящих должностях горных предприятий. Умер в 1966 году.
А многим не пришлось дожить до наших дней. В том числе и коммунисту с 1905 года Евгению Ивановичу Рудакову, начальнику третьего района милиции Алапаевского уезда.
Не ржавели шашки в ножнах
В ночь с 13 на 14 декабря 1919 года части Красной Армии, тесня колчаковцев, ворвались на станцию Ново-Николаевка Томской железной дороги. В скоротечной жаркой схватке они разгромили роту 1-го Самарского железнодорожного батальона и захватили стоявший под парами паровоз с вагонами. В почтовом вагоне оказались мешки с деньгами Барнаульского казначейства. Пленный конвойный показал, что охраной командовал прапорщик Василий Андреевич Толмачев, уроженец Алапаевского уезда, Екатеринбургской губернии.
«Совместно с офицерами 1-го Самарского желбата сели на паровоз, готовясь к отступлению. В это время выбегают товарищи красные на перрон вокзала и с криком: «Стой, сволочь!» начали обстреливать паровоз и вагоны. Не растерявшись, я выскочил из паровоза, ползком через пути пробрался...»
«Нерастерявшийся» прапорщик Толмачев, пробежав на четвереньках станционные пути, укрылся в доме знакомого чиновника. Здесь содрал погоны, переоделся в солдатскую шинель и, не имея надежд догнать верховного правителя, подался в родные места. В Нижне-Удинске арестовали.
Вот о чем поведал сей летописец, будучи уже в тюремной камере:
«В камере, рассчитанной на 75 человек, нас набили более двухсот. Это были лучшие сыны России, самые преданные ей офицеры. Я видел, как они грызлись меж собой из-за корки хлеба, как их, грязных и оборванных, грызли вши!.. Обсудив вопрос о бегстве вместе с коллегами, мы решили все разбежаться по разным сторонам, предпочитая лучше жить в лесах, чем в тюрьме, заранее зная, что оправдания быть не может».
Толмачеву удалось бежать. В Ново-Николаевке перешел Обь по льду, на станции Кривощеково влез в товарный вагон и добрался до Барабинска, оттуда — в Омск, потом в Тюмень. Выдавая себя то за спекулянта, то за отпущенного по болезни красноармейца, пешком пробирался в Топорковскую волость.