— А вы правы. Именно Чесмен, — сказал Ушаков и отправился в каюту расписывать план действий, лишь уходя, приказал созвать Военный Совет [под «Чесменом» имеется в виду атака русскими брандерами турецкого флота в Чесменской бухте в 1770 году, когда был сожжён превосходящий турецкий флот].
12 июня 1798 года в предрассветных сумерках русские брандеры, а также простые корабельные ялы, гружёные бочками с порохом, отправились в сторону бухты у города Корфу. Попытки расстрелять русские брандеры увенчались лишь частичным успехом. Более половины из двенадцати плавучих бомб добрались до цели.
Подплывали лодки, моряки делали последние гребки особенно мощными и после по команде старшего в группе выпрыгивали из лодок. Все русские моряки и, кстати, частью и мальтийцы с неаполитанцами умели отлично плавать. Они ныряли в тёплые ионические воды и, сколько хватало дыхания, проплывали под этой особенно солёной водой, после набирали ещё воздуха и вновь плыли, прикрываясь водной толщей от возможных осадков в виде частей французских кораблей.
Один французский линейный корабль горел, и было видно, что как бы не боролась его команда за живучесть своего горящего дома на воде, всё бессмысленно. Такой же участи подверглись и фрегаты. Но один линейный корабль стоял чуть в стороне и, несмотря на то, что и его достиг брандер, и даже взорвался боезаряд, корабль получил лишь повреждения. Он стал нетранспортабельным, носа у линкора, как не бывало, и принять участие в бою у этого линейного корабля вряд ли получится. Но большинство членов команды остались живы.
Ещё до этой атаки всего один батальон русских морских гренадёров высадился на острове Корфу, но чуть в стороне от крепости. Не встречая сопротивления, бойцы заняли городок Гуино и стали выставлять батареи напротив форта Сан-Авраам. Используя этот успех, утром были направлены ещё команды на остров. Открывалась возможность штурма с этого направления. Французы также это понимали, потому к форту Сан-Авраам направились дополнительные силы и артиллерия.
Обнаружился интересный факт. Оказывается, на Корфу есть партизанское подполье, и, кроме того, очень даже немало было мужчин, которые стремились выбить французов с острова, пусть и ценой своих жизней. За свою непродолжительную историю власти над островом республиканцы какими-то глупыми и необдуманными действиями настроили против себя греческое население. К русским, как только они появились на Корфу, сразу же обратились местные жители.
Учитывая ополчение, которое собрано с других островов архипелага, что уже под русским контролем, получалось почти пять тысяч бойцов. Насколько их следует учитывать в штурме, это ещё вопрос, но создать у врага впечатление, что именно на этом участке идёт накопление силы, можно.
Ключом к обороне Корфу был островок Видо. Именно туда направились русские морские гренадёры. Первые лодки десанта плыли с дымами. Уже через десять минут вокруг не было видно почти ничего. Да, дым всё равно был угарным, и можно задохнуться, но Ушаков пошёл не это. Он видел, как похожий манёвр был проведён в Триесте, и потому у всех десантников были смоченные тряпки. Но ещё был один нюанс. Более всего чадило с тех лодок, которые шли по ветру. Вот так немало дыма попало и на защитников.
Остров был взят просто и быстро. Даже феноменально просто, отчего Ушаков закрылся у себя в каюте и стал думать на предмет того, а могут ли французы готовить ловушку. Ну как почти тысяча защитников этого острова отказалась от сопротивления? А потом скажут, что Ушаков и не сделал ничего, француз сам сдался. Поэтому, когда началась атака на русские силы, усиленные ополченцами, в районе Сан-Авраам, Фёдор Фёдорович даже с облегчением вздохнул. Французы копили силы для контратаки на самом острове. Они идут ва-банк.
Три французских атаки захлебнулись, разбились о русские полевые орудия, которых пусть было не много, но для такой операции с избытком. А после это направление было усилено.
На следующий день выдвинулся флот. Огромная силища подходила к Старой и Новой крепостям на Корфу. А после тысячи ядер устремились по артиллерийским позициям французов. К этому времени, не имея возможности к сопротивлению, сдался французский линкор, как и ряд других мелких кораблей.
Три часа понадобилось для того, чтобы флот в дуэли с сухопутной артиллерией победил с большим отрывом. А дальше посыпался десант. Опять были дымы, которые старались направлять на защитников, но был и прикрывающий эффект. Одновременно начался уже русский штурм со стороны форта Сан-Авраам. Получалось, что французы оказались зажаты со всех сторон: где русским флотом, а где и штурмовиками.
Оставалось только подождать, а после наблюдать, как французские офицеры ожидают русское командование, стоя у стен, казалось, неприступных крепостей. Нет тех твердынь, которые не будет способен взять русский солдат, Измаил не даст соврать!
А что турки? Они видели, что происходит, их корабль был где-то неподалёку, потому османы прибыли на третий день, когда уже закончился штурм, и Ушаков, приказав оказать всяческую помощь поверженному врагу, принимал доклады о трофеях. Шесть тысяч ружей, более пятисот исправных пушек разных модификаций, ядра, порох, провизия, повреждённый линкор и частично затонувшие иные корабли. Много трофеев, но ещё больше славы добыл для себя Фёдор Фёдорович Ушаков.
Глава 15
Глава 15
Восточнее Мантуи
23 июня 1798 года
Я был в не себя от ярости. Хотелось просто и незатейливо расквасить в кровь холеную, слащаво улыбавшуюся, морду Беннексена. Нет, его не было рядом, но именно так я представлял эту тварь. Эта скотина, решившая, видимо, подражать мне и заполучить свою славу, жестко подставила калмыков. То ли, уверовав в сверхспособности воинов-кочевников, то ли вообще не думая о последствиях и не жалея личный состав, мой непосредственный командир, забрав ранее калмыков, отправил их еще до подхода к Мантуе авангарда Багратиона на невыполнимое задание.
Нурали и его воинам была поставлена задача захватить и удерживать плацдарм на северо-западном берегу реки По, весьма полноводной, нужно отметить, реки.
Само по себе решение быстрого и неожиданного захвата плацдарма, насколько я разбираюсь в тактике военных действий, очень даже неглупое. Однако, нужно же понимать, какими именно силами это можно сделать. Калмыкам удалось вплавь переправиться на своих конях, потеряв при этом несколько десятков воинов, которых унесло быстрое течение реки. Хорошо, что часть из них после вернулась. Лихо, в своем стиле, калмыки прогнали и частично уничтожили ближайшие к переправе французские заслоны. Несмотря на то, что французы сконцентрировали большое количество войск, они не могли себе позволить на каждом километре протяжённого берега реки иметь силы, численностью более роты. Калмыки расчистили три версты, нашпиговывая на свои пики французских пехотинцев.
Казалось бы, вот он, успех. Есть время, чтобы наладить переправу хотя бы батальона, а лучше полка егерей. Они занимают свои позиции во всех возможных кустах и оврагах. И уже с опорой на стрелков более вольготно могли бы действовать и калмыки. Но подобных действий не последовало.
Что там себе думал Беннегсен, я так и не понял, но калмыки держали оборону почти пять часов, пока французам не удалось сконцентрировать достаточные силы и начать методичное, словно по учебнику, выдавливание иррегулярной конницы. В какой-то момент Нурали дал приказ всем уходить на другой берег. В итоге: сто шестьдесят два человека безвозвратными потерями, три десятка раненых.
Небольшое количество раненых объясняется тем, что при ранении крайне сложно было преодолеть и без того проблемную реку. Те раненые воины, которые пытались добраться до берега, как правило, гибли в речной путине.
— Я вызову его на дуэль, — сказал я, сжимая зубы до скрежета.
— Э, не, голубчик, ты сего не сделаешь, — жестко, в непривычной для себя манере отвечал фельдмаршал Суворов.
— Ваше высокопревосходительство, — повышая голос, обратился я. — Как же так? Они пришли и доверились мне! Я потерял только двенадцать безвозвратными потерями в пяти боях. А тут…
Усидеть на стуле не получалось и я резко встал. Суворов наблюдал за мной и не совершал никаких резких действий. Он привык к тому, что перед ним покорность проявляют все, и для этого Александру Васильевичу нет необходимости ни кричать, ни топать ногами, а лишь посмотреть. Вот так, вот именно таким взглядом.
Мне перехотелось показывать строптивость и стала отступать стадия гнева, прокладывая путь стадии принятия.
— Ваше сиятельство, — потухшим голосом обратился я. — Но вы же понимаете, что это преступление?
Суворов молчал. Наверное, он не мог признать по каким-то причинам, что Беннегсен совершил преступное действие. Я, конечно, не могу всего знать, всех политических раскладов в армии. При этом я понимаю, что эти расклады существуют. Различные лобби, влияния, родство, кто на ком женился, кто с кем якшается. Но ранее я все же думал, что Суворов стоит выше всего этого.
А, может, здесь еще имеет место быть элементарное землячество. «Что ж вы, Александр Васильевич, так печетесь за калмыков. Все едино посылать нужно воинов. Не калмыки бы погибли, так русские богатыри», — могли бы предъявить Суворову. А, может, и не могли бы. Я до конца так и не понял, абсолютное ли подчинение в армии фельдмаршала.
— Я наказал Леонтия Леонтьевича Беннегсена, — видно, что без желания говорил Суворов. — Я более от тебя, Михаил Михайлович не должен слышать ни единого упрека в его сторону. Обсуждать действие иных генералов буду лишь в их присутствии. Ты переходишь в мое личное подчинение.
Каждая фраза припечатывала к стене, словно мощный поток воды, извергаемый из бранцбойта. Умеет веселый старичок быть жестким аксакалом.
Здесь бы, конечно, можно было бы извиниться, покаяться, что бес попутал, голос повысил, но я не стал ничего из этого делать. Пришло понимание, что простить глупость или преступную небрежность, учиненную Беннегсеном, я не смогу. Мстить сейчас не стану, даже постараюсь избежать встречи, чтобы не вспылить, но он мой враг. Помнится, что первый человек, удостоенный чести быть моим врагом в этом мире, сейчас гадит под себя, не вставая с постели. Это я про Платошку Зубова. Посмотрим, что сделать в этим.