— Что? Не уважают? — решительно спросил я.
Прямо-таки захотелось пойти на разборки.
— Нет, не так. Весьма даже уважают, но завидуют, что ли. У них нет той свободы действий. А еще никто из генералов на этой войне так и не захватил большой город в одиночку, а вы — два! Вот и думайте, — Ложкарь развел руками. — Я помогу. Вот это шампанское предложу, да и еще найду что предложить, от вас, конечно.
— Буду признателен. А как с Беннегсенем? — меня интересовал вопрос о своем неприятеле.
— В легкую осуждают. Руку ему подают и лишь… сетуют, да вот именно это слово пользуют. Выказывают досаду, что не вышел маневр и калмыки оказались не столь сильны, как об этом думали, — разложил расклады Ложкарь.
«Расисты хреновы», — подумал я, естественно, не произнося такие мысли вслух.
Пока разговаривали, прибежал и Митька, да не один, с тремя парнями.
— Разрешите доложить, ваше превосходительство! — бойко спросил один из парней, нет, скорее все же молодой мужчина в форме моих стрелков.
Кстати, форму я им особо не выдумывал, а заказал пошив мундиров, сильно похожих на те, что были приняты при Александре III в иной реальности. Очень хорошо, прям… Ну очень глаз радует, хоть не эти лосины с мужскими пиписьками. Тьфу. Любил всегда широкие штаны и тут по ним тоскую.
— Разрешаю, докладывайте! — сказал я.
— Десятник сотни надеждовских стрелков, Якуб Шаров, прибыли для поступления в ваше распоряжение, — отрапортовал десятник.
Я посмотрел на Ложкаря.
— Не успел сказать. Сотня прибыла из Надеждово со своим обозом. Куда им еще, как не ко мне. Они послали людей в Венецию, узнать там ли ты, искали и в Триесте, — прояснил ситуацию Ложкарь.
— Десятник! Возьмите весь личный состав, обоз и отправляйтесь юго-восточнее на пять верст. Там мой лагерь. Мои вещи доставить туда. Пароль Ашурбанацирапал сын Нинурты Тикарты, — приказал я, улыбаясь.
— Есть. Разрешите выполнять? — неуверенно сказал десятник, пробуя повторить пароль.
— Шучу я, десятник. Пароль «Надежда» — сказал я растерявшемуся десятнику. — Но память нужно тренировать всегда. А что турку воевать станем? Не запомнишь, что они скажут?
— Я по-турецки учить стал, ваше превосходительство. Даст Бог, так и выучу язык, — гордо отвечал десятник.
А ведь и есть чем гордиться. И кто у меня там турецкий знает? Я бы и сам подучил. Войны с ними на моем веку будут, может и не одна. Пригодиться.
Отправив десятника, я забрал только письма, остальное было не так важно, особенно, вкусные гостинцы. А вот письма…
— Пойду я к себе. Увидишь Платова, скажи, где я остановился, будете свободны, подходите погостить. У меня есть, действительно, отличные вина, — сказал я и нетерпеливо отправился за пределы лагеря главных русских сил, чтобы наедине с собой спокойно почитать письма.
Найдя приятную полянку с ярко-зеленой травой и небольшим теньком, который давали три дерева, вроде как тополя, но низких, я прилег и распечатал первое письмо. Как же здорово, что я все же решил некогда выбрать себе в жены Екатерину Андреевну. Вот за это просто огроменное спасибо послезнанию. Не знал бы я про то, какой деятельной особой эта женщина была в иной реальности, наверное, не был бы столь настойчив и изобретателен в деле покорения ее сердца, или разума ее батюшки.
Катя обстоятельно писала про дела в поместье. Как отсеялись, какие виды на урожай, сколько ждут увеличения скота в этом году. Про последнее жаловалась, что крестьяне бегут с моего еще пока маленького, но конного завода, как, впрочем из молочных ферм то же. Все дело в том, что уже опробованное искусственное осеменение всеми считается невозможно пошлым и аморальным.
Понимаю. Нужно же того же коня довести до эякуляции. Баба у мужика своего стыдится причинное место лишний раз потрогать. А тут, у коня, быка, мула, осла… Не знаю, что тут и предложить, да и как. Я в тысячах километрах от Надеждово. Вот только искусственное осеменение, только начавшееся практиковаться у меня в поместье — это прорыв. Увеличение поголовья скота через два с половиной года вдвое, даже если не закупать более скот, или не тащить его из Италии — это возможно только с искусственным оплодотворением.
А еще это больше возможностей для вывода породы. Можно быстро выводить породу, или добиваться ее стабильности. У меня есть желание заполучить достойного тяжеловоза. Может и по типу английского шайра. Нужно выводить и достойную породу коров, скрещивая местных с теми, что гонятся в мое поместье из Италии. Не справится Авсей с проблемой, заставлю его «сцеживать» быков и жеребцов самому.
Еще писала любимая, что договорилась издать сразу большим тиражом нашего с ней «Графа де Монте-Кристо». Сказала, что дала почитать книгу, приехавшей проверить племянницу, тетушке. Та в восторге и говорит, что книга взорвет общество и сделает нас самой знаменитой семьей в России после императорской. Преувеличивает, конечно, но книга должна стартануть хорошо.
Были отчеты по производству, рассказ о том, как к нам приезжал сосед по поместью князь Алексей Борисович Куракин с супругой, которая, наконец, прибыла из Европы.
Но, что самое главное, она писала, как скучает. Что получила мои письма и плакала всю ночь от… счастья. И чтобы я обязательно писал больше, а то забыл про нее. Мол, увлекся ли я какой профурсеткой из итальянок? И все вот в этом ключе, что вызывало у меня глупую улыбку абсолютно счастливого человека.
Сколько время я потратил вот так, лежа на траве и смакуя каждую строчку из посланий от туда, из моего Рая, я не знал. Может быть, еще больше я провел тут время, до темна, но счастье, оно такое скоротечное…
— Ваше превосходительство! — вырвал меня из плена воспоминаний и мечт требовательный голос. — Насилу вас отыскал. Вам предписание от командующего. Распакуйте при мне и засвидетельствуйте подписью правильность получения.
О, как! Приятно, что такие серьезные меры. Ох, не все еще прогнило в нашем богоспасаемом государстве.
Я распаковал перетянутый веревкой и скрепленный печатью пакет и всмотрелся в него. Вот и поставлена задача, причем уже на послезавтра. Надеюсь, что казаки и егеря мне будут даны те, что были со мной и в битве при Удине. Иначе и время нет на слаживание.
Послезавтра в бой…
Глава 16
Восточнее Мантуи
25 июня 1798 года
Было приятно, когда с радостным настроением, с воодушевлением, воины ехали в расположение моего корпуса. Какая-никакая, а репутация у меня уже складывалась. Так что даже Нурали, потерявший в итоге семь десятков безвозвратными и еще к тому же два десятка ранеными, был весел, правда не долго. Как только узнал, что ему предстоит повторять маневр с переплытием реки По, так и поник. Фобии они такие, при серьезных неудачах, может возникнуть страх повторить то же самое. Река По местами бурная, ну или буйная.
А вечером мне пришлось сходить на пару часов в офицерское собрание. Что такое сделал Захар Петрович Ложкарь с офицерами, чем заплатил за их лояльность ко мне, я могу только догадываться. Кстати, позже нужно будет у него взять досье по каждой персоне, которые чем-то отличились в походе, имею ввиду, не боевые успехи. Кто сколько пил, кто что говорил или делал, кто пользовался услугами женщин низкой социальной ответственности и все прочее — вот мой интерес. Военторг часто рядом с такой вот грязью обретается. Ну а это компромат. Да и вообще, информация — самый мощный актив во все времена. И я, смею надеяться, пользуюсь этим ресурсом удачно, мое послезнание это же то самое и есть.
— Господин Сперанский, генерал-майор! — приветствовал меня Федор Федорович Буксгевден. — А я вот, знаете ли, дежурный сегодня по офицерскому собранию, а то распоясались.
Генерал-лейтенант Буксгевден, к сожалению, или к счастью, так как я плохо знал этого генерала, так и не освоился в должности Петербургского генерал-губернатора. Сильно быстро взошла звезда Палена. Ну а после, не успев попасть в опалу, генерал быстро сориентировался и отправился воевать в Италию [в РИ пять лет прожил в Пруссии, будучи прусским графом].
В углу большой палатки сидел еще один персонаж, который сложно узнаваем для меня, человека из будущего, ну а для меня, человека этой реальности Ермолов был знаком. Сейчас он подполковник, очень молодой, нужно сказать, подполковник. Впрочем, я не так, чтобы сильно годами вышел старше. Алексей Петрович сейчас стройный молодой человек, лишь с такой же, как и я его запомнил в послезнании, лихой прической с поднятой вверх челкой.
Были и другие генералы. Багратион от чего-то грустил. Что я еще посчитал своей заслугой, так то, что в офицерском собрании обретался Николай Николаевич Раевский. Его карьера не прервалась, как это было в иной истории, он все так же командовал драгунским полком. Хорошего офицера получилось сберечь для армии. Возможно, это произошло потому, что и Павел пришел к власти раньше, да и Персидский поход состоялся. Так что опыт Раевского будет непрерывным, может получится явно не худший командир, каковым являлся Раевский во время Отечественной войны 1812 года. Возможно, еще лучший.
— Скукота нынче. Не соизволите, господин счастливчик и баловень судьбы, отправиться к вам в расположение? Прихватим некоторых господ… Ермолова, к примеру. Я вас раззнакомлю. Интереснейший малый. Наш, конный… — это так Платов меня обрабатывал.
Я так понял, что грусть на лицах офицеров и явное тухлое настроение связано с тем, что именно сегодня ввели сухой закон. Присутствие Буксгевдена, наверняка, призвано следить за тем, чтобы бутылки не откупоривались. Для меня-то и хорошо. Завтра с самого утра подготовка к рейду. Но, ведь, и многим присутствующим господам в бой. Странно все это. Послезавтра сражение, а сегодня скукота, что и шампанского не выпить. Богатыри, не мы… Нет, какими бы богатырями нынешнее племя не было, все равно не правильно пить перед сражением. Ну да не я буду об этом нравоучать. Только задумал, хоть как-то наладить коммуникацию и рушить мизерные успехи на этой ниве нравоучительным занудством не стоит.