*…………….*…………..*
Вена
18 апреля 1798 года
Вена встречала русских солдат. Чистые, важные русские воины, оправившись в предместьях столицы Австрии, шагали по мостовым города. Офицеры знатно накрутили солдат, и те боялись даже проявить эмоцию: помахать кому рукой или принять от какой женщины булку.
А вот офицеры сияли, как начищенные пятаки. Те, что помоложе — поручики, прапорщики или корнеты — улыбались каждой встреченной девушке, которые были чуть более раскованы, чем в России, и также позволяли себе мимолётный флирт с русскими красавчиками. Оказывается, что не все русские выглядят, как варвары с длинными бородами, а вполне себе ничего такие. Если получалось перекинуться фразой, то большинство русских офицеров всегда отвечали на французском языке, а некоторые даже на немецком. Чем рушили шаблоны про необразованных русских, и что единственного цивилизованного представителя общества Российской империи они отправили в Вену послом.
Но были среди проходящих по мостовым Вены и бородачи. Хотелось бы мне сказать, что хмурые, но нет, казаки шли весело, более расковано, чем солдаты. На улицах Вены уже звучали песни «Не для меня» или «Ойся, ты ойся». А ещё скабрезные частушки, от которых любая дева должна была залиться краской, а тут, из-за языкового барьера, барышни только улыбались, чем ещё больше веселили казаков. Меж тем, есаулы и урядники пробовали урезонить своих молодцов, но то и дело начинали смеяться сами и махали на всё рукой. Никто же не безобразничает, а казаку жизнь всегда мила, а на войну он идёт весело.
Мой усиленный полк по Вене не прохаживался. Причин тому несколько. Во-первых, непонятна моя подчинённость. Так-то я приписан к дивизии Петра Ивановича Багратиона, но он меня не ставил на довольствие, да и когда я попытался представиться по прибытию, только что получивший чин генерал-майора, а вместе с тем и дивизию в подчинение, отмахнулся от меня, как от назойливой мухи. Кроме того, как мне стало известно, замечу, не по прямым сведениям, а через слухи, какие-то кадровые изменения меня ещё ждут.
Было несколько обидно, и я чуть не поддался порыву и не усложнил себе жизнь вызовом на дуэль генерала и фактического своего командира, но Бог миловал и дал сил сдержаться. Частью я понимаю Петра Ивановича, с которым уже имел удовольствие познакомится, когда готовил интригу по вступлению России в войну с Ираном. Багратион пребывал в том же звании, что и я. Вот только я-то получил чин лишь благодаря Табели о рангах, а князь выслужил кровью и потом, невзирая на его молодость, уже заслуженно. Кроме того, мой полк, его комплектование не поддавалось понятиям воинского Устава и заставляло думать обо мне, как о дилетанте, если и не того хуже.
Вот и выходило, что Багратион приказал мне держаться подальше со своим полком, потом подумал и затребовал все карронады, которые были установлены на фургоны и являлись, по сути, моей личной собственностью.
— Не могу, Ваше Сиятельство, сие мои личные пушки, и я должен проверить их на способность бить неприятеля. Но вам, коли пожелаете, на вашу дивизию я пришлю опосля кампании пару пушек, — отвечал я, стараясь быть угодливым.
— Вам приказывает ваш командир! — вскрикнул Петр Иванович тогда и резко встал со стула.
— И я выполню задачу. Но вам лучше было бы поговорить с генерал-фельдмаршалом Суворовым насчёт того, как мною распоряжаться, — сказал я и понял, что нынче никакая угодливость в голосе не поможет мне снискать удовлетворение у Багратиона.
В понимании князя, я оказывался таким вот «блатным», которого послали, чтобы он, словно пиявка, присосался к чужой славе и заполучил себе выгоды. Боюсь, если я действительно не отличусь в походе, то подобное мнение будет превалировать над остальными, стоит только участникам сражений оказаться в петербургском обществе.
Но тогда, в разговоре с Багратионом, мне оставалось лишь сделать хорошую мину при плохой игре. Только бы не потерять рассудок в поисках подвига, который мог бы переубедить генералов в том, что я нечестно строю карьеру. Почти что каждый из них не преминул бы воспользоваться случаем и с помощью будь чего или кого, но продвинуться по социальной лестнице вверх. Тот же Багратион, не отличись он в Персидском походе Суворова, так и не получил бы генерал-майора, причём почти сразу после чина полковника, а ходил бы в подполковниках и в лучшем случае командовал бы полком егерей. Это Александр Васильевич выхлопотал чин для русского грузина.
Ах, да, рота лучших егерей Багратиона. Эти ребята, по личной просьбе Александра Васильевича Суворова, перекочевали ко мне. Потомок грузинских царей не мог не кусать по этому поводу локти, бойцы в той роте, действительно, опытные и сильные.
А после, на следующий день, состоялся Военный Совет, который собирал генерал-лейтенант, командующий вторым русским корпусом, Александр Михайлович Римский-Корсаков. Приглашали всех генералов. Таковых не так чтобы много было в армии, а некоторые не прибыли ещё, так что на Совете присутствовали и полковники. Все были, но меня не пригласили. Вышел казус, когда мой друг, а после такого количества выпитого он мне вообще названый брат, Матвей Платов, сказал:
— Господа, как же не приличествует генерал-майору Сперанскому опаздывать. Что ж, я ему сделаю внушение, а на сим, коли у нас нет всех генералов за столом, я откланяюсь.
И просто взял да вышел из дома, где проводилось совещание. Такой он, наказной атаман Платов, дружбу ценит или понял, что подобным поступком сможет ещё больше выгоды заполучить. И был бы Суворов во главе стола на Военном Совете, так Матвей Иванович не стал бы уходить, авторитет фельдмаршала незыблем.
Насколько я узнал позже, во время этого Совета Римский-Корсаков выяснял всю подноготную, с которой я прибыл в Австрию. Я был обозван «маркитантом». Этого полковника я запомню, и Военторг с его гренадёрским полком отношений иметь не будет. Пусть торгуют… А не с кем будет торговать, всех итальянских маркитантов отгонять станем.
Через полтора часа после начала собрания за мной прислали вестового, и я отправился на Совет, чтобы постараться убедить генералов, что не собираюсь получать чины или награды за просто так.
— Господин Сперанский, поведайте нам, какую роль вы должны сыграть в кампании в Италии! — сказал Римский-Корсаков.
Каждое слово было наполнено ядом. В этом времени выражение «какую роль» имеет несколько иной подтекст, намекая на то, что я некий актёр, то есть точно не военный, а штафирка.
— Позвольте, господин генерал-лейтенант, но это я буду спрашивать у своего подчинённого! — жестко сказал…
А кто это? Беннигсен Леонтий Леонтьевич? Вот же, как интересно. У меня-то к этому персонажу сугубо негативное отношение и без тесного общения. Это он был карающей дланью, чья жесткость и принципиальность идти до конца погубили Павла Петровича в иной реальности. И такой человек мне не нравился по определению. А он вошёл из-за меня в клинч с Римским-Корсаковым.
Или не из-за меня? В иной реальности Беннигсен ушёл в отставку после того, как участвовал во взятии Дербента. В моём мире Леонтий Леонтьевич не участвовал в Персидской кампании, не знаю почему. Но он и не успел уйти в отставку, потому был назначен в русскую Итальянскую армию. В чинах Беннигсен был равен Римскому-Корсакову, но общее командование, в отсутствии Суворова, определено было дать именно генерал-лейтенанту Римскому-Корсакову, как имеющему немалый опыт войны с французами в рядах австрийцев. А Беннигсен получался таким вот номинальным командующим корпусом, в котором неизменно будет находиться командующий Суворов. Так что отличиться у него шансов мало, всё равно слава перекочует к фельдмаршалу. Вот и мог Леонтий Леонтьевич «точить зуб» на своего коллегу генерал-лейтенанта Римского-Корсакова.
— Расскажите, господин генерал-майор, о том, какие на вас возложены обязанности, и что вы собираетесь делать в связи с этим далее! — сказал Беннигсен, назвав, то есть признавая, генерал-майором.
— Господа, я понимаю ваши чувства и негодование, почему действительный статский советник получает чин генерал-майора, даже не полковника, а именно что генерал-майора. При том, я не проходил суровую школу войны. Понимаю, но всё же не позволю обсуждать моё имя в пренебрежительном тоне, — я осмотрел всех присутствующих, но старался, чтобы во взгляде не было вызова или избытка честолюбия.
Я говорил ещё долго, упирая на то, что своей задачей вижу помощь Александру Васильевичу в решении вопросов, связанных с местными элитами в Северной Италии, может, и не только на северной части Апеннинского полуострова, это уже как будет развиваться военная кампания. Кроме того, я пообещал содействовать улучшению австрийских поставок продовольствия. Точнее, что постараюсь добиться их скорейшего начала.
Пока австрийцы не сильно радовали в деле снабжения русской армии. Если следовать соглашению, заключённому на высшем уровне, единственное для них — это поставки фуража и провизии. Русские солдаты питались почти что своими продуктами, которые привезли ещё из России. И эти запасы были конечны, причём уже скоро. Покупать что-либо у Военторга пока никто не стремился, да и Ложкарь выжидал. Австрийцы же всё норовят то выпить с русскими офицерами, то слукавить и рассказать, как они рады видеть здесь русские штыки. А вот накормить русского солдата не додумались. Вот только одним показным дружелюбием сыт не будешь.
— Поведайте нам, что это за отряд у вас такой! — потребовал Багратион, когда я уже закончил свою речь.
— По документам он называется «Мобильный полк». Я рассчитываю осуществлять им рейды по тылам противника или же выводить неприятеля на засады, — сказал я и, глядя на Петра Ивановича Багратиона, добавил. — В нём не может быть более шести сотен солдат.
— Мобильный? Это из латыни? — поинтересовался Беннигсен. — Но зачем такое подразделение, если есть казаки?
Мои слова про «шесть сотен солдат» канули в Лету, между тем, для меня это было важным. Дело в том, что почему-то нынешнее командование русскими войсками посчитало, что мой полк — это своего рода отстойник, куда можно спихивать всё, что не находит применения в других воинских частях. И тут, кстати, мой дружбан Платов недалек