Мартышка. Вот и остаются с носом. Ну и потеха! Зайчонок, а если бы тебе не встретился подходящий пенек или другое возвышение, что бы ты делал?
Зайчонок. Тогда я бы все равно сделал петлю, а потом просто в сторону ка-ак прыгнул бы — это называется «сделать скидку», и сидел бы тихо-тихо.
Кашалот. Поразительно! Тебя этому мама научила? Или папа?
Зайчонок. Не-е, я сам. Да это каждый зайчонок знает, и все мои братья и сестры умеют. А знаете, сколько их у меня? Девять, во сколько! Это в одном только нынешнем году. Двое настовиков — они в марте родились, по насту уже бегали, и семеро нас, летних. В октябре, когда листопад будет, еще прибавятся, не знаю сколько — может, трое, может, четверо или пятеро, их листопадниками будут звать. А мне уже два месяца!
Сова. У-у, да ты совсем взрослый, как я погляжу. Через месяц-то тебя, чай, и от мамы не отличишь.
Удильщик. Кстати, где твоя мама?
Зайчонок. Не знаю. Мы ее три раза видели. Мама нас как родила, сразу покормила молоком, а молоко жирное-жирное, вкусное-вкусное. Потом велела тихо сидеть и никуда не убегать, а сама ка-ак прыгнет в сторону — на целых три метра, чтобы нас по ее следам никто не нашел. Через два дня мама нас разыскала, опять покормила и убежала. Потом еще раз прибегала, а больше мы ее не видели. Один раз нас чужая тетенька-зайчиха покормила.
Стрекоза. Но ты ведь, бедняжка, наверное, был голодненький?
Зайчонок. Не-е, мне хватило — на десятый день мы уже травку ели, а потом кору.
К Зайчонку приблизилась утка Гетеронетта. Торжественно обвела присутствующих взором, преисполненным благородного негодования.
Гетеронетта. Помните ли вы мое выступление?
Все. Конечно, помним!
Гетеронетта (показывая крылом на Зайчонка, с пафосом). Взгляните же на этого несчастного покинутого малыша... Вот живое подтверждение моих слов! Вот поистине чудовищный результат родительской безответственности! Как назвать мать, бросающую свое ни в чем не повинное дитя на произвол судьбы?!
Кашалот (едва удерживаясь от рыданий).. Да, как ее назвать? Лично у меня нет слов...
Удильщик. И не надо, наш благороднейший из председателей, — в данном случае слова бессильны. У меня блестящая идея! (Берет фотоаппарат.) Гетеронетта, станьте вот сюда, а ты, Зайчонок, рядом... вот так. Отличная композиция. Получится снимок потрясающей обличительной силы, он обойдет всю планету и заставит содрогнуться самые черствые сердца: безнадзорное заячье дитя и образцовая утка-мать, любовно склонившаяся над своими утятами. Где ваши утята? Позовите их, пожалуйста.
Гетеронетта. Э-э... видите ли, я... они...
От группы родителей отделилась Кукушка, подошла к Гетеронетте и смерила ее насмешливым взглядом.
Кукушка. «Они, они»... Слушайте ее больше. Да она своих утят и в глаза-то не видела!
Кашалот (возмущенно). Послушайте, Кукушка, вы отдаете себе отчет в том, что говорите! Клеветать здесь, в КОАППе, на эту самоотверженную мать... Неслыханная дерзость!!! У меня опять нет слов...
Кукушка. Ну и хорошо, что нет слов. А то я такого наслушалась, что и повторять стыдно. Сколько уж меня на такие вот родительские собрания вызывали, и каждый раз одно и то же. Сначала кто-нибудь расскажет о пеночках, мухоловках и прочих мелких пташках, о том, как они, бедняжки, напрягая все силы, выкармливают кукушонка, который выкинул из гнезда их собственных птенчиков. Потом все по очереди гневно меня обличают — долго и нудно перечисляют все триста видов птиц, в чьи гнезда кукушки яйца подбрасывают. Покажут мне зеленоватое в крапинку яйцо и грозно спрашивают: «Это чье?» Я отвечаю: «Дрозда». «Нет, говорят, кукушкино это яйцо, под дроздовое подделала». Потом покажут светлое с розовым пятнышком: «А это чье?» «Лесного конька», говорю. «Ничего подобного, это другой кукушки». Потом белое, круглое, как шарик, покажут: «А это?» «Дятла», говорю. Но оказывается, это третьей кукушки. И так до вечера. В конце концов, у меня требуют дать слово, что я исправлюсь. И тут я вывожу своих кукушат, которых сама выходила, выкормила,— вот, мол, смотрите, не все кукушки детей бросают! Ну, они ах да ох, как же так, ошибочка вышла... «Ну, что ж, идите», говорят. И хоть бы раз кто извинился!
У ткачиков-вдовушек (их полтора десятка видов) вдов ничуть не больше, чем у других птиц, а вот сирот, к сожалению, сколько угодно. Причем самое возмутительное — при живых родителях! Взять хотя бы этих пятнистых вдовушек из Восточной Африки: что они делают возле чужого гнезда? Наверняка собираются подбросить туда свои яйца. Если уже не подбросили... Все же надо сказать, — не в оправдание, а справедливости ради, — что вдовушки, в отличие от наших кукушек, детей своих хотя бы родичам отдают, украшенным ткачам. К тому же приемыши не выкидывают из гнезда остальных птенцов, как кукушата. Они вместе подрастают и даже живут потом первое время в одной стайке.
Кашалот (с недоумением). Подождите, подождите... Как же так? Ведь вы Кукушка? Кукушка. Значит, должны детей бросать!
Кукушка. Вот-вот... Один на какой-то комиссии тоже мне сказал: «Вы какая-то ненормальная Кукушка, вы в нашу схему не укладываетесь и всю отчетность нам портите. У нас, говорит, список есть нерадивых матерей, которые перекладывают свои обязанности на других, мы должны привлечь их к ответственности и лишить родительских прав за гнездовой паразитизм. Пожалуйста, говорит, можете убедиться: медоуказчики из Африки и Южной Азии, четыре вида африканских ткачиков, американские воловьи птицы... А вы, кукушки, возглавляете список. Что прикажете с вами делать?» Ну, я его отбрила! «А мне, говорю, что прикажете делать? Птенцов бросить?» Какое-то клеймо на всем нашем кукушкином племени, а почему? Да потому только, что полсотни северных видов кукушек детей своих знать не хотят. Но ведь кукушек-то больше ста тридцати видов и большинство сами своих детей воспитывают. Почему же тогда всех уток не считают плохими матерями? Вон Гетеронетта свои яйца журавлям, чайкам да болотным курочкам подбрасывает, а то и другим уткам...
Кашалот. Но... но ваше заявление голословно... Где у вас доказательства?
Кукушка. Ах, доказательства? Вон, смотрите!
Посмотрев в указанном Кукушкой направлении, все видят торопливо ковыляющего по поляне Утенка. Вид у него испуганный.
Стрекоза. Ой, утеночек! Какой пушистенький!
Сова. Да он дрожит весь... С чего бы это? Мать-то его где, а, Кукушка?
Кукушка. Вот его мать — Гетеронетта! И как ему, маленькому, не дрожать: она по ошибке яйцо свое в гнездо южноамериканского сокола чиманго подбросила, там утенок и вылупился.
Гепард. Мда, недурное общество для утенка.
Кукушка. Гетеронетта нередко ошибается впопыхах — ей ведь некогда, надо на очередное родительское собрание спешить, где она держит речь о принципах воспитания и о святом долге матери!
Возмущенные возгласы.
Кашалот (заикаясь от гнева). Ге-гетеронетта, не-немедленно покиньте по-поляну КОАППа! Вам здесь не место!!
Удильщик. Правильно, наш справедливейший из председателей!
Гетеронетта. Да если бы вы все умоляли меня, рыдали, в ногах валялись, я бы все равно не осталась здесь ни секунды! Их знакомишь с новейшими педагогическими идеями, а они... (Гордо удаляется.)
Рак. Ну, кто был прав? Я эту дамочку сразу раскусил, а вы на меня накинулись...
Мартышка. Сейчас не время вспоминать обиды, Рак, надо подумать, что нам делать с утенком.
Стрекоза. А что тут думать? Вон сколько родителей!
Кашалот. Не может быть, чтобы среди них не нашлось никого, кто не согласился бы взять утенка в свою семью.
Сотни птиц, обступив Кашалота, наперебой предлагают усыновить утенка. Их настойчивые просьбы поддерживают птенцы — со всех сторон слышатся крики: «К нам!» «Нет, к нам!» Вновь, как и в начале заседания, поднялся невообразимый шум.
(Звонит в колокольчик.) Тише! Не все сразу! (Растерянно.) Новая проблема — столько желающих, а утенок один...
Удильщик. Очевидно, решать эту проблему следует, исходя из интересов малыша: после всего пережитого он должен попасть в семью, где ему будет гарантировано безоблачное голубое детство.
Гепард. Не отдать ли его голубям? Я где-то слышал, что им удалось успешно вырастить приемыша-цыпленка. Надо проверить: если это не легенда, то...
Человек. Это не легенда, Гепард, видимо, до вас дошел слух о том, что произошло в украинском селе Лычково. Рассеянная курица снесла яйцо на голубятне, там цыпленок и вылупился...
Сова. Стало быть, голуби яйцо за свое признали, высидели — голубка, как у них водится, ночью насиживала, а супруг ейный днем.
Были бы на свете такие деревья — не приходилось бы детишкам уток-«высотниц» совершать головокружительный спуск на землю без парашюта.
Человек. Голуби не только высидели приемыша, но и заботились о нем, кормили... Цыпленок же считал голубятню своим домом и, погуляв по двору, всегда туда возвращался. Но самое интересное, что когда этого цыпленка поместили в курятник, ни одна из кур его не приняла, и пришлось вернуть его на голубятню.
Сова. Вот то-то, боязно утенка голубям отдавать — а ну как и его опосля родичи за своего не признают? В утиную какую бы семью пристроить... (Оглядывает поляну.) Эге, гляньте-ка, вон на дереве какая-то утка. (Присмотревшись.) А-а, это уточка Гоголь. Да у нее, кажись, в дупле гнездо... Может, она утенка приютит?
Рак. Час от часу не легче: утка, а гнездо на дереве...
Сова. Послушай, уточка Гоголь, не возьмешь ли на воспитание утенка — сироту при живой матери?
Гоголь. Почему не взять? У меня своих вон сколько, еще один не помешает. Вот только на землю спущусь, утят своих позову.