— Энтого у нас точно нет! — Вынес вердикт Демьян, пришлось пояснить.
— Капусты квашенной тащи, овощей какие найдешь и ягод, ягоды продают? — После утвердительного кивка дополнил. — Вот ягод всех, что есть бери и меду купи ещё!
Демьян утопал в церковь, а я, приведя себя в порядок — по старой схеме отправился на зарядку. Твердо решив добавить в свой распорядок утренние, а лучше ещё и вечерние обливания. Не сейчас, конечно, когда организм ещё оправляется от болезни, а вот со следующего понедельника — точно! А пока без всякого снисхождения нагружал тело, добавив к комплексу упражнений отжимания, истязая себя до прихода Аксиньи с неизменным спутником.
Опять завтрак неспешный и обильный, после которого Аксинья продемонстрировала мне сшитые семейники, с веревочками вместо резинки. Дал добро на пошив ещё десяти пар, объяснил про матрас, на что Аксинья уверенно кивнула, что сошьют. Надо только ткань купить, вчерашняя вся ушла на операцию и бинты. Помимо талантов швеи, Аксинья приятно удивила, принеся горшок с отваром для больного. Естественно, тут же спросил, что это такое и что внутри, не хватало мне тут перспективного пациента гробить народной медициной!
— Маковый отвар. — Потупилась Аксинья.
— Вот где ты вчера была с этим маком⁈ Ещё есть? — Обрадовался я. — А ты откуда знаешь такое, в травах разбираешься?
Аксинья тут же с жаром и негодованием отвергла это предположение, однако призналась, что бабка у неё да, ведала немного, но исключительно с молитвой лечила!
— Никакого ведовства, барин, не подумайте, упаси боже!
Сказала как отрезала и всячески принялась уклоняться от дальнейших вопросов о том, что она ещё знает. Ну тут всё понятно и предсказуемо — церковь не одобряет, мягко говоря. Без инквизиции, что навела шороху в Европе, наши православные попы успешно справлялись со всем, что прямо или косвенно угрожало их власти и влиянию. А тут людей лечат — искоренить и выжечь каленым железом! Нет, Аксинью упускать нельзя, ценный кадр!
Отправив её домой — вышли с Демьяном во двор, намерение начать осваивать хотя бы основы владения холодным оружием я не оставил. Но и дуриком, как вчера — наскакивать на своего учителя не решился. Попросил показать пару связок, посмотрел и принялся повторять. По совету Демьяна — с отцовской саблей, чтоб привыкнуть к её весу и габаритам. Убедившись, что я себе ничего не отрублю и лишь повторяю показанные им приемы — Демьян отправился за покупками, и уже уходя хлопнул себя по лбу, сказав мне что вот-вот поп пожалует. И ещё больше заторопился уйти.
— Чо ему надо здесь, Демьян?
— Как што, — удивился он. — соборовать, причастить и исповедовать боляшего!
Пришлось остановить и допросить намылившегося успеть скрыться до приходя батюшки Демьяна с пристрастием. Почему это больница при заводе пустует и за четвертый день, как я в себя пришел — всего один пациент появился, да и тот не своим ходом, а привезли в полу-бессознательном состоянии. Демьян от прямых ответов увиливал, пеняя на косность отсталость крестьян и рабочих (что по большей части и были теми же самыми крестьянами, за исключением мастеров и рабочих привезенных из Тулы), не желающих обращаться к профессиональной медицине. Окромя как в безвыходной ситуации, вроде вчерашней.
«Чистая» же публика, охотно прибегающая к помощи Антона Сергеевича, в отличие от тёмного народа — с этим же самым народом была вполне солидарна и под нож не стремилась. Вот порошки, пилюли и терапевтическую помощь оплачивали, а резали Демьян с лекарем уж совсем отчаявшихся и безнадежных больных и как правило выживших у них за полтора года практики Антона Сергеевича почти не было. А вот конкуренты были, несмотря на церковь и её явные и неявные запреты: народ пользовали бабки и кузнец местный, который, по заверению Демьяна, мастерски справлялся с удалением зубов, на пару со своим подмастерьем.
Я после этаких страстей рассказанных — бросил крутить саблей и поспешил ещё раз зубы почистить, сделав себе зарубку в памяти это делать после каждого приема пиши. Да уж, если и в наше время не счесть было адептов самолечения и народных средств вроде избавления от геморроя свежим, только сорванным с грядки огурцом — что говорить про конец восемнадцатого века.
А тут и пациент очнулся, судя по издаваемым стонам из палаты-спальни. Пришлось мне его проведать, тут же напоил бедолагу маковым отваром в приказном порядке. Он на меня поглядывал с робостью и испугом, а когда на его вопрос, кто я — сразу расставил все точки, представившись полным титулом и обозначив, что сам я из благородных — безропотно выпил лекарство и пошел красными пятнами, заерзав.
— Ты ссать что-ли хочешь, Прошка⁈ — Озарило меня.
Попал в точку, тот так закивал истово, что стало понятно — придется решать проблему не дожидаясь возвращения Демьяна. А на будущее — надо кого-нибудь из богадельни для ухода за подобными немощными привлечь, подсказать эту идею лекарю. Нашел какую-то посудину в сенях, нечто вроде горшка вытянутого небольшого и поторопился помочь страждущему Прошке. А вот и ещё одна мелочь — больничная утка и судно, можно и это подкинуть как идею медикусам…
Совместными усилиями кое-как справились, Прошка облегчившись — принялся жаловаться на обожженную ногу, которая покоя не дает, мочи нет! Не стал его пока просвещать, что это фантомные боли и ноги у него больше нет, зато рявкнул:
— Хоть кому-нибудь обмолвишься, что я тебя здесь обхаживал — урою! Понял⁈
Тот снова закивал, как китайский болванчик, не переставая благодарить А тут и батюшка пожаловал. Больному покой нужен, чтоб восстанавливаться после операции, а здесь этот приперся… Хороший настрой на выздоровление — соборовать, причастить и исповедовать, осталось ещё отходную прочитать над выздоравливающим, для полного комплекта. Впрочем, высказывать эти мысли вслух я не стал, оставив их вдвоем. Проблемы с церковью — последнее, что мне нужно, как же хорошо, что я немец! Иначе бы сразу засыпался: ни молитв не знаю, ни тонкостей и нюансов, которые каждому православному известны с детства. Я хоть и крещённый, но к религии в своем времени относился формально…
Как сглазил! Батюшка у болящего пробыл недолго, выйдя от него — перекрестился:
— Уснул страждущий с Божьей милостью!
Положим, маковый отвар, принесённый Аксиньей — мало соотносился с божьей милостью, больше подпадая под категории кустарного опиоидного анальгетика, но спорить с попом не стал, скорчив постную мину и согласно кивнул. А тот принялся незатейливо меня охмурять, явно намекая на то, как мне станет хорошо в лоне православной церкви. Разнарядку им что ли спускают на новообращенных? Сразу же обозначил свою позицию, чтоб и не ссориться, и оградить себя от агитации религиозной:
— Святой отец! — Поп поморщился, поправив меня, что к нему следует обращаться «батюшка Никанор» и поощрительно кивнул, давая знак что слушает и ждет продолжения. — Я сам не против, раз уж моей новой родиной стала Россия, но вот у меня родственники обеспеченные в Померани живут — те мой переход в православие мало того что не одобрят, так ещё и из списков наследников вычеркнут…
Никанор на минуту завис, осознавая услышанное, затем просветлел лицом и осенил меня крестным знанием, приговаривая:
— Всему свое время, сын мой! Тут поспешать не следует! Всегда буду рад тебя видеть среди паствы!
Поводил ещё носом демонстративно, принюхиваясь к запахам и отбыл величаво, не дождавшись приглашения поесть. Нефиг тут, пусть прихожане кормят или попадья!
Вскоре после ухода попа вернулся Демьян с покупками (как в переулке выжидал, когда поп уйдет), а ближе к обеду и Антон Сергеевич нагрянул, осмотреть пациента. Выложил ему все про утку и медицинское судно, на что он отмахнулся, сказав что есть у них такое, просто поводы для их применения возникают не так часто. Как я догадался — пациенты умирают, не успев обосраться. Затем настало время перевязки, что подсказать вместо известного мне раствора марганцовки я не знал, поэтому обошлись кипяченной водой и бинтами самодельными свежими.
Лекарь, после ознакомления с состоянием больного — повеселел, оговорившись:
— Выводы делать преждевременно, но состояние швов радует!
И эдак задумчиво посмотрел на меня, с прищуром:
— А больше ничего не припомните, херр Фальке, из бесед вашего фатера с друзьями?
— Может и припомню, Антон Сергеевич, — вернул ему подачу. — вот поставим Прошку на ноги и постараюсь вспомнить…
Вечером Прошка пришел в себя, проснулся, был накормлен и обхожен Демьяном, а вечером принимал посетителей: вчерашнего дядьку своего, который его привез и причитающую жену с двумя маленькими детьми, испуганно цепляющимся за мамкин подол. Впрочем, долго рассиживаться я им не дал, прогнал домой. Сказав что больному следует восстанавливаться в покое, нечего тут долго делать, при желании могут навестить завтра, но тоже не долго. Нет, из припасов ничего не надо, найдем чем накормить, лекарю виднее, чем больному нужно питаться.
Оставшиеся дни вошли в размеренную колею, почти ничем не отличаясь: утренняя зарядка, завтрак с Аксиньей и Демьяном, реализация мелких бытовых удобств после. Так обзавелся матрасом наконец, пусть пока набитого соломой. После обеда приходил Антон Сергеевич для осмотра пациента и перевязок, по вечерам к Прошке, оживающему на глазах — наведывалась многочисленная родня, вместе с уже знакомыми нам женой, детьми и дядькой. Прошка украдкой совал жене куски, припрятанные им во время его кормежки, я деликатно отворачивался, делая вид что не замечаю. Кормили мы его на отлично, не экономя. А лекарь к воскресенью преисполнился надеждой на выздоровление пациента и видно было, что с трудом сдерживался пока от обуревающих его вопросов.
Прохор же, медленно идя на поправку — удивлял своей волей к жизни и оптимизмом. Радовался тому, что остался жив, строил планы на будущее и уже периодически пытался заняться общественно-полезным трудом. Так просил у меня нож, я грешным делом подумал, что он счеты с жизнью свести хочет, не желая оказаться обузой для близких, а оказалось — решил ложку выстругать, причем для меня. Отблагодарить, так сказать, Демьян ему проговорился, выложив пациенту о моей роли в его спасении. Пришлось давить авторитетом, чтоб унялся пока, у него рана ещё заживает, перевязки надо делать каждый день. А он порывается то лапти плести, то ложки резать, то ещё каким-нибудь народно-прикладным творчеством заняться, антисанитарию развести…