Мбали окончила университет по специальности «криминалист». Ее коэффициент умственного развития равнялся 138. На языке зулу ее имя означало «цветок». Коллеги за спиной называли ее «нашим кактусом» и «жирным ястребом». В тех случаях, когда она особенно доставала некоторых сослуживцев-мужчин своей несгибаемостью, ее называли «долбанутой Мбали».
Ньяти знал, что Мбали Калени и Вон Купидон терпеть не могут друг друга.
Зато Мбали могла наизусть процитировать любую статью из Акта об уголовном судопроизводстве и все правила внутреннего распорядка. Она всегда действовала в строгом соответствии с этими законами и правилами. Купидон же видел в них лишь смутное, самое общее руководство к действию, которым можно пользоваться по своему усмотрению. Ньяти знал, что такие расхождения во взглядах часто служили поводом для конфликтов, разбираться с которыми приходилось ему.
Вот почему он не включил женщину-детектива в группу Гриссела, которая занималась убийствами во Франсхуке. Пока Мбали была свободна, и теперь ее можно было послать в торговый центр на набережную Виктории и Альфреда.
Начальник участка «Си-Пойнт» стоял в дверях торгового центра. Увидев, что к нему вперевалку приближается капитан Калени с самым решительным выражением лица, он немного испугался. О Мбали рассказывали легенды. Он слышал, что Мбали очень умна, но иметь с ней дело непросто.
Он вежливо поздоровался и протянул руку, собираясь открыть для нее дверь.
— Нет, — сказала Мбали, — вы без перчаток.
Начальнику участка нужно было только одно: вывести из-под удара себя и своих людей, избавиться от неприятностей. Он не сказал, что за дверную ручку уже хватались многие. Просто кивнул и наблюдал, как она достает из сумки перчатки и натягивает их.
— А у вас разве нет перчаток? — спросила Мбали.
— Они в машине, — ответил начальник участка.
— Так идите и возьмите их.
Он кивнул и попросил одного из своих детективов принести перчатки.
— А бахилы? — нахмурилась Мбали.
Начальник участка велел детективу принести и бахилы.
Мбали недоверчиво покачала головой и продолжила:
— Наденьте перчатки и бахилы и входите… Только вы!
— Но сержант первым оказался на месте…
— Его я допрошу после того, как выйду. — Мбали повернулась ко второму детективу и сержанту: — Охраняйте дверь!
Затем она вошла.
— С чего вы взяли, что наши кабинеты прослушиваются? — спросил Ньяти.
Жираф, Гриссел и Купидон стояли в цокольном этаже, у одной из дверей бара «Для своих», с табличкой «Раздевалка». Здесь никто не мог ни видеть, ни слышать их.
— Она кое-что сказала, сэр, — ответил Гриссел. — Когда предупредила, чтобы я никому ничего не передавал. «Как только я узнаю, что вы распускаете язык, звонки прекратятся». Она не сказала: «Если я узнаю», она выразилась именно так: «Как только я узнаю». Может быть, я ошибаюсь, но мне стало очень не по себе.
Ньяти долго молчал, склонив голову набок. Наконец он вздохнул:
— Они уже перехватывают нашу электронную почту и прослушивают наши телефоны… Самое грустное, что ты, скорее всего, прав. И нам придется допустить, что так оно и есть.
— Да, сэр.
— Возвращайтесь к себе, скопируйте все, что у вас есть, — только вдвоем. Ни с кем не обсуждайте подробности. Скопируйте, и все. Принесите мне все оригиналы, и я передам их сотруднику ГАБ, когда он приедет.
— Сэр, значит, мы продолжим расследование? — спросил Купидон.
— Вот именно! — ответил Ньяти.
Мбали Калени с трудом сдерживала слезы.
Это была ее самая большая тайна, она была даже больше, чем огромные порции жареной картошки из закусочной KFC, которыми она лакомилась в одиночку у себя в кабинете. Больше, чем мечты об актере Джимоне Хонсу, которые она иногда позволяла себе перед сном в постели. На месте убийства ей всегда хотелось плакать. От горечи потери, бессмысленности произошедшей трагедии, но превыше всего — от способности человека ко злу. Вот что разбивало ей сердце и вот о чем она часто думала! Почему люди так поступают? Почему на ее родине так много убийц, насильников и грабителей? Тяжелое бремя прошлого? А может быть, что-то заложено в самой сути Южной Африки… Может быть, над страной повисло демоническое энергетическое поле, которое сводит людей с ума?
Она говорила с начальником участка подчеркнуто строго, потому что ей очень хотелось войти на место преступления в одиночку. Она не имеет права показывать им свои слезы. Достаточно одного-единственного проявления слабости, и коллеги-мужчины сживут ее со свету. Но сейчас, пока ее никто не видит, она могла немного дать себе волю: ссутулиться и молча поплакать. Она порылась в сумке и достала упаковку бумажных носовых платков. Шмыгая носом, смотрела на пять безжизненных тел. Сегодня на их близких, отцов, матерей, жен, детей, обрушится горе. О трагедии будут несколько дней писать на первых полосах, а потом посторонние люди все забудут. И только для родственников погибших трагедия будет продолжаться. Продолжится цепь несчастий. Они потеряли кормильцев. Убийство умножило горе, бедность и страдания. Преступление оставит след и в будущем. Дети убитых будут рассказывать социальному работнику или судье: «Мой отец погиб, когда мне было четыре года…»
Мбали вытерла слезы, затолкала платки назад в сумку. Расправила плечи и приступила к осмотру места преступления.
Тейроне Клейнбои перебежал Огаст-стрит и понесся через пустырь. Подтянувшись, перелез через высокую бетонную стену, за которой скрывалась средняя школа. Ему хотелось оказаться среди людей, на Скотсе-Клоф это было его единственным спасением: домов здесь мало, а улицы широкие.
Он перелез через забор. На школьном дворе было тихо. Каникулы! Он забыл, что сейчас каникулы.
Он пробежал мимо школьных зданий, мимо площадки для игры в нетбол, бросился к главным воротам. Пожилой охранник в надетой набекрень военной фуражке зашагал к нему с той стороны площадки, что-то крича и размахивая узловатой палкой.
Тейроне не остановился. Высокие главные ворота оказались запертыми, правда, на длинную цепь, он протиснулся в узкую щель между створками и оглянулся.
На школьном дворе не было никого, кроме старика охранника. Он размахивал руками и выкрикивал что-то непонятное. Фуражка сбилась на сторону.
Он бежал по улице, мимо многоквартирных домов, уродливых строений, где между окнами тянулись бельевые веревки. Какая-то пожилая женщина крикнула ему вслед:
— Смотрите, как бежит!
Тейроне радовался, что бежать приходится под гору. Свернул налево, через задние дворы, повернул на Черч-стрит.
Снова оглянулся.
Никого.
Они поспешно копировали все что только можно. Гриссел передавал документы, а Купидон, более продвинутый в техническом отношении, управлялся с копировальным аппаратом.
Зазвонил телефон Гриссела. Он вынул его из кармана, злясь на то, что им помешали, — им сейчас так нужно спешить. На экране высветилось: «Мбали».
Он нажал кнопку «Прием вызова».
— Бенни, я на набережной. В торговом центре стрельба со смертельным исходом. Убиты пятеро охранников…
Грисселу захотелось выругаться, но он прикусил язык. Мбали терпеть не могла, когда ругались или божились.
— По-моему, тебе лучше приехать, — продолжала Мбали.
— Мбали, мы сейчас очень заняты…
— Знаю. Но полковник на утреннем совещании рассказал нам об убийствах во Франсхуке, он упомянул и о гильзах со змеей…
— И что?
— Бенни, здесь таких много. Очень много!
Гриссел снова с трудом удержался, чтобы не выругаться вслух. Нельзя быть таким нетерпеливым и действовать так поспешно — его сотовый телефон прослушивается, теперь о том, что произошло на набережной, знают и в ГАБ.
— Еду, — бросил он.
— Можешь захватить с собой сержанта Дэвидса? Нам придется возиться с техникой…
— Ладно, — сказал Гриссел и отключился.
Надя Клейнбои сидела в баре «Нелси» студенческого центра Стелленбосского университета, за длинным деревянным столом, вместе со своими однокурсниками. Зазвонил ее сотовый телефон. Она едва расслышала звонок, потому что кругом было шумно: все говорили, играла музыка.
Она прочла: «Тейроне». Наверное, тот тип вернул брату телефон.
Она прикрыла одно ухо, а телефон поднесла к другому.
— Алло!
— Извините, что надоедаю, но никого нет дома, — услышала она голос того же доброго самаритянина.
— Нет, что вы, нисколько вы мне не надоедаете. Мой брат работает в городе, а вернется только вечером. Я… Может быть, вы бросите телефон в почтовый ящик? Я попробую… — Тейроне жил в пристройке, и она не знала, поймут ли хозяева-мусульмане, что в ящике его телефон. Она не знала, что делать.
— Может быть, передать телефон вам? — предложил добрый самаритянин.
— Нет, я в Стелленбосе, это далеко…
— В Стелленбосе… — Голос зазвучал четче. — Мне все равно перед отлетом надо туда.
— В самом деле?
— Да. Там мой отель.
— Ой! То есть… Вы так добры!
— Нет-нет, я понимаю, что значит потерять телефон. Это… grand derangement, большое расстройство.
— Вы француз?
— Mais oui. Да.
— Круто!
— Где мне вас найти?
— Ах да. У меня занятия до часу дня. Где ваш отель?
— Здесь, в Стелленбосе. Я позвоню вам, когда приеду.
— Хорошо, после часу. Звоните в начале второго!
Глава 24
Чуть дальше по коридору в подвале под огромным торгово-развлекательным центром на набережной Виктории и Альфреда находился кабинет начальника охраны. В две минуты первого Мбали сидела в кресле для посетителей. Напротив нее за столом восседал цветной начальник охраны. Начальник участка «Си-Пойнт» стоял, прислонившись к стене. Они слушали показания молодого охранника.
— Я дежурил в магазине товаров для рукоделия, когда услышал их по рации, — дрожа всем телом, говорил парень.
— В какое время это было? — спросила Мбали.
— Точно не помню.
— Примерно!