Лилиан повернула голову к Пимброку.
— Зачем вы оклеветали Бомарше? Такого знаменитого писателя.
— Он действительно занимался такими делами, — ответил Пимброк. — И не только он. И Кристофер Марло, и Даниель Дефо, и ряд известных писателей.
Эймз заинтересовался предметами, разложенными на столике.
— А этот амулет из слоновой кости?
— Нет, из зуба бегемота, — объяснила Лилиан. — Эти куклы не игрушки, а фетиши для магических обрядов. Мы с мистером Мухиным были на базаре и нашли много любопытных вещей. Мистер Мухин хотел купить еще дудочку, но заломили такую цену… вдвое дороже норкового манто.
Эймз вскинул брови.
— Что за дудочка? Волшебная?
Мухин усмехнулся.
— Пожалуй, да. Мы видели заклинателя змей. Он вызывает кобру из корзины, заставляет ее поднять голову и ритмично покачиваться с закрытыми глазами. Захватывающее, но страшное зрелище. И все это он проделывает с помощью тростниковой дудочки.
Кельнер-марокканец принес в чашечках черный кофе и бутылочку бананового ликера. Пимброк заказал рюмку джина, смешанного с вермутом. Лилиан прикоснулась к его рукаву и кокетливо сощурила глаза.
— Мистера Мухина очень интересует, почему так поторопились с убийцей адмирала Дарлана? Казнили на третий день после ареста. Что за спешка?
Эймз учтиво улыбнулся.
— Мистер Мухин вчера уже задавал мне этот вопрос. Об этом надо спрашивать не нас, а ваших соотечественников, американских штабных офицеров. Но, пожалуй, не стоит их спрашивать.
— Почему?
— Они сочтут это бестактным.
Мухин тихо рассмеялся.
Лилиан пожала плечами и посмотрела на стену. Ее взгляд остановился на небольшой картине — на синем фоне разноцветные яркие пятна и желтые человекообразные фигурки с красными руками и фиолетовыми флажками. Картина была выдержана в желто-красно-фиолетовой гамме.
— Это, кажется, Хоан Миро, — сказала Лилиан. — Мой патрон коллекционирует его, не жалея денег.
Эймз поправил ее.
— Нет, это картина не Миро, а Пауля Клее. Судя по всему, это произведение написано в двадцатых годах, потому что в дальнейшем Клее стал работать в другой манере — предельно упрощать рисунок и колорит. Клее довольно близок к Миро, но тот считается абстракционистом, а Клее сюрреалистом.
— А вы, оказывается, знаток, — удивилась Лилиан.
— Это его профессия, — сказал Пимброк. — До войны майор был художественным критиком и натренировался по части брехни. С ним переписывался сам главарь сюрреалистов поэт Андре Бретон. — Пимброк показал на пятна от кофе и вина на скатерти. — Если эту скатерть заключить в раму и назвать «Композицией» или, скажем, «Прелюдия к адюльтеру в Сахаре», то майор Эймз сможет несколько часов без остановки разглагольствовать на тему об иррационально-парадоксальном взаимодействии деформированных плоскостей… обусловленном гротескной морфологической характеристикой комбинаций пятен и фантасмагорической тональностью… основанной на акцентировании архитектоники эмоциональных аспектов сверхреальности…
Лилиан мелодично засмеялась. Эймз покосился на Пимброка и процедил сквозь зубы:
— Есть люди, которые стыдятся невежества и прячут его, и есть люди, которые, наоборот, выставляют его напоказ. Неприглядный пример последнего сейчас перед нами.
— Мой патрон только что получил из Мадрида сообщение о том, что там откроется выставка сюрреалистов, — сказала Лилиан. — И туда должен прибыть Андре Бретон, он откроет выставку и опубликует новый манифест.
— А правда, что Бретон хотел создать лигу сюрреалистов? — спросил Мухин.
Эймз кивнул головой.
— Бретон основал так называемый «Интернациональный союз независимого революционного искусства», который фактически объединил всех сюрреалистов в Европе и в Америке. У него были далеко идущие политические замыслы, и он хотел использовать в своих целях сюрреалистические группы в разных странах. Они имели деньги и издавали журналы, потому что у них были солидные меценаты, вроде вашего патрона.
Пимброк посмотрел на ручные часы и предложил Лилиан и Мухину пойти в казино — сегодня там покажут офицерам и журналистам трофейные немецкие секретные фильмы об операциях на русском фронте. В фильмах засняты окружение и ликвидация партизанского отряда, карательные мероприятия против населения, помогавшего партизанам, и сцены форсированного допроса пойманных подпольщиков. Эти фильмы предназначались только для эсэсовских офицеров.
Мухин и Лилиан поблагодарили за любезное приглашение, а Эймз выразил сожаление — он не может пойти, его посылают в Рабат принять от американцев танкеры.
— Осталось минут двадцать. — Пимброк встал и подозвал кельнера. — До казино идти минут десять — двенадцать. Пойдемте скорее, а то не будет хороших мест.
Оставшись один, Эймз посидел минут пять, затем подошел к окну и увидел у фонарного столба человека в штатском. Тот вынул платок из верхнего кармана пиджака, вытер подбородок и засунул платок в брючный карман. Эймз вышел из кафе и быстро проследовал через площадь к отелю.
IV
Они опоздали. Небольшой узкий зал был переполнен, оставались места только в самых передних рядах. Все курили, в зале стоял дым.
Пимброк провел Мухина и Лилиан во второй ряд. Как только они уселись, потух свет и начался показ.
Первым шел трофейный фильм о наступлении отряда итальянской фашистской милиции в Британском Сомали.
— Старый фильм, — шепнул Мухин. — Неинтересно.
— Где же ваш фильм о русском фронте? — спросила Лилиан.
— Сначала закуска, потом суп, потом другие блюда и под конец десерт, сказал Пимброк.
Лилиан фыркнула:
— Неужели обед будет состоять из таких протухших блюд?
Майор Эймз и капитан Робинз — маленький, шустрый, с рыжей шевелюрой прошли по пустому коридору и остановились перед дверью рядом с дамской туалетной. Эймз вставил ключ и осторожно открыл дверь. Робинз осветил карманным фонариком порог — никаких ниток натянуто не было. Они вошли в комнату. Луч фонарика скользнул по стене.
— Осторожно, — прошипел Эймз. — Увидят со двора.
Они подошли к столу. На портативной пишущей машинке лежали русские, американские и английские газеты и журналы, а в ящиках стола — книжки и географические карты. На книжной полке были разложены соломенные и матерчатые куклы и деревянные игрушки. На ночном столике стояли часы со светящимся циферблатом.
Пришлось пересмотреть все газеты, журналы и книги — в них могли быть спрятаны листочки с записями. Но ничего обнаружить не удалось. Корзинка для бумажного мусора была набита обрывками газет, оберточной бумагой и порванными открытками. Эймз приказал Робинзу взять эти клочки открыток.
Часы показывали 7.15.
После фильма об итальянцах в Сомали началась кинохроника о вступлении немецких войск в Афины. Лилиан шепнула:
— Здесь очень душно. Совсем задыхаюсь.
— Сейчас будет интересный фильм, — шепнул ей на ухо Пимброк.
Его губы слегка коснулись ее уха. Оно было маленьким, совсем детским.
— Хочу домой-ой, — сказала она капризным голосом.
Пимброк всунул ей в руку плиточку жевательной резинки.
— Деточка, очевидно, хочет не домой… Ее ждет какой-нибудь дядя?
Она вздохнула.
— К сожалению, никто не ждет.
И мотнула головой. Пимброк ткнулся носом в ее волосы и сказал:
— Ваши волосы пахнут летним утром в саду.
— У вас повадки опытного повесы.
— А в целом вы напоминаете бутылку, наполненную шампанским с другой планеты.
Пимброк коснулся губами ее уха. Она повела плечами, но не переменила позы.
— Очень душно, — сказал Мухин и посмотрел на ручные часы. — Двадцать минут восьмого.
— Потерпите немножко, — шепнула ему Лилиан. — Сейчас будет интересный фильм.
— Где же записные книжки? — спросил Робинз.
— Он умнее, чем вы думаете, — ответил Эймз. — Носит с собой.
— А тетрадки?
Эймз отодвинул штору и взял с подоконника портфель. Но содержимое портфеля разочаровало обоих — словари, вырезки из газет и копировальная бумага.
Робинз тщательно обследовал платяной шкаф и прощупал все карманы на пиджаке и плаще. Тем временем Эймз осмотрел чемодан. В нем тоже не было ничего интересного — никаких тетрадок и записных книжек.
— Может быть, он пишет симпатическими чернилами? — спросил Робинз, показав на чистые блокноты.
Эймз вынул из чемодана блокноты и протянул их Робинзу.
— Скажите Эллиоту… пусть сделает химическую проверку.
Робинз вышел из номера, держа в руке блокноты и порванные открытки. На настольных часах было 7 часов 32 минуты.
После хроникальных фильмов стали показывать американскую игровую картину «Аллея Тин-Пэн».
— Говорят, хорошая картина, — сказала Лилиан. — Играют Алиса Фэй и Бетти Грэбл.
— Я видел этот фильм в Лондоне. Наверно, фильмов о Восточном фронте показывать не будут. — Мухин встал. — Я пойду.
Но Пимброк усадил его обратно.
— Подождите. Может быть, эту картину прервут и покажут другую. Пойдемте вместе. Вчера поймали двух нацистских диверсантов у отеля «Анфа» и начались всякие строгости. Проверяют всех на улицах, и вас могут задержать.
— У меня корреспондентская карточка, — сказал Мухин.
— Все равно задержат и отведут в штаб военной полиции. А если со мной ничего не будет.
Эймз пошарил под креслом и наткнулся на коробку. В ней был крокодил, сделанный из материи, и какая-то штука из соломы, похожая на птицу.
Подойдя к двери, Эймз прильнул к ней ухом. Через некоторое время в коридоре послышались быстрые легкие шаги. Затем раздался тихий стук в дверь — три быстрых, два с интервалами. Эймз открыл дверь, впустил Робинза.
— Блокноты проверили, — доложил Робинз, — ничего не написано. Сейчас они сохнут.
Он бросил в корзинку обрывки открыток.
— Засуньте поглубже, — приказал Эймз. — Они были взяты со дна. Надо быть повнимательней.
Пимброк стиснул руку Лилиан и шепнул:
— Останемся до конца, я готов сидеть вот так, рядом с вами, хоть до утра.