ПоэмаПеревод В. Гиппиуса
Звезда моя вечерняя!
Взойди над горою —
Поговорим тихонечко
В неволе с тобою.
Расскажи, как за горою
Солнце догорает;
Как радуга днепровскую
Воду набирает;
Как высокий тополь ветви
Раскинул красиво…
А над самою водою
Наклонилась ива, —
Чуть не по воде постлала
Сеть ветвей зеленых,
А на ветвях баюкает
Детей некрещеных;
Как средь поля на кургане
Вурдалак ночует;
Как сычи кричат средь леса
Недоброе чуют;
Как сон-трава по долинам
В ночи расцветает;
А про людей — ну их вовсе!
Кто же их не знает?
Я-то знаю!.. Звезда моя!
Ты мой друг единый!
Ведь кто знает, что творится
Там — на Украине…
Расскажу тебе, что знаю,
Я и спать не стану,
А ты богу тихонечко
Скажешь утром рано.
Село! Пришел конец кручине…
Село на нашей Украине —
Красивей писанки село,
Зеленой рощей поросло;
Цветут сады, белеют хаты,
А на горе стоят палаты,
Как диво дивное; кругом
Кудрявых тополей вершины;
А там и лес, — леса, долины,
Холмы синеют за Днепром.
Сам бог витает над селом.
Село! Село! Веселье в хатах!
Веселье, издали, в палатах —
О, чтоб вы терном поросли!
Чтоб люди следу не нашли,
Чтоб не искали вас, проклятых.
И в это тихое село
На нашей славной Украине
Невесть откуда занесло
Когда-то князя, с ним — княгиню,
Людей не старых; им жилось
Привольно, мирно и богато:
На горке светлые палаты,
Пруд многоводный на лугу,
Зеленый сад на берегу,
И тополя, и ивы,
И мельниц ряд шумливый,
А там широкой полосой
Село тянулось над рекой.
Там шел, бывало, пир горой.
Бывало, летом и зимою
Гром музыки, вино рекою:
Гостей без удержу поят…
А князь среди гостей гуляет
И сам несмелым наливает,
А то еще «виват» кричит.
Гуляет князь, гуляют паны.
Вот повалились на пол спьяну…
А завтра снова прежний вид,
Опять шумят, опять гуляют,
И так за днями дни мелькают.
По селам мужики кряхтят…
Приказный шлет молитву богу…
Гуляки знай себе кричат:
«И патриот, и брат убогих!
Наш славный князь! Виват! Виват!»
А патриот, убогих брат…
И дочь и телку отнимает
У мужика, — и бог не знает.
А может, знает, да молчит.
Княгиня взаперти сидит.
Ее и в сени не пускает
Убогих брат. Себя вини:
Сама бежала, обвенчалась;
Отец и мать не отпускали:
«Зачем высоко забралась?»
Так нет, — за князя! Вот и князь!
Вот и гордись теперь, княгиня!
Погибнешь, милая, в пустыне,
Цветком подснежника весной
Заглохнешь, радости не зная,
Жизнь проживешь, не понимая,
Как люди любят всей душой.
А жить — так, господи, хотелось,
И любви отдаться,
Хоть годочек, хоть часочек
Миром любоваться!
Не пришлось — а все ведь было,
Мать для дочки милой
Ничего не пожалела,
Красой наделила, —
Хоть молись перед тобою,
Как перед святою…
Краса моя молодая,
Горюшко с тобою!
Жить бы, жить да славить бога
Добрыми делами,
Чтобы люди любовались
Юными очами, —
Не придется! Очам карим
Назначена доля
В одиночестве зачахнуть…
Божья ль это воля?
Боже, боже! Волю, разум,
Красу посылаешь,
Сердце чистое, а сердцу
Жить не позволяешь!
Не даешь на рай веселый,
На мир бесконечный
Наглядеться, намолиться
И заснуть навечно.
Невесело на свете жить,
Коль сердцу некого любить.
Вот так и ей пришлось отныне,
Моей молоденькой княгине,
Красу и сердце засушить,
Напрасно гибнуть, как в пустыне, —
Не страшно ль? А она молилась
И жить у господа просилась.
Казалось, есть кого любить:
Она уже дитя носила,
Уже гордилась и любила
Младенца. Дал ей бог дожить
До лучшей радости на свете:
Увидеть и поцеловать
Свою единственную дочь
И первый крик ее услышать.
Ох, дети! Дети! Дети!
Великая вы благодать!
Слезы высохли, пропали,
Солнце засияло,
И княгиня с дочуркою
Словно новой стала.
Словно вновь на свет родилась —
Пела, веселилась…
И княжне, своей малютке.
Рубашечки шила,
И малые рукавчики
Шелком вышивала,
И купала, и качала,
И сама кормила.
Ведь княгини — уж известно —
Лишь родить умеют,
А выкормить да вынянчить
И не порадеют,
А после стонут: «Ах, забудет
Меня мой Поль или Филат!»
За что ж тебя он помнить будет?
За то ль одно, что родила?
А моя свою дочурку
Сама воспитала,
А пьяного мужа-князя
И не подпускала.
Словно яблочко на ветке,
Дитя вырастало,
Лепетало понемногу.
И княгиня стала
Учить ее слову мама.
Папа — не учила…
И разных книг с картинками
В Ромнах накупила,
Рассказами забавляла;
Стала дочь учиться
И азбуке по картинкам,
И богу молиться.
Каждый день ее купала,
К ночи усыпляла,
Ни пылинке на малютку
Упасть не давала:
И всю ноченьку над нею
Очей не смыкала,
Все глядела, любовалась
Княжною своею…
Уж о свадьбе стала думать,
Радовалась с нею
И плакала: вот и косы
Расплетут ей вскоре…
Да пьяного мужа-князя
Вспомнила, на горе, —
В эполетах… зарыдала,
И глаза закрыла.
А девочка словно знала,
Словно говорила:
«Не плачь, мама! Кос роскошных
Расплетать не надо:
Посекутся…»
Дни за днями
Великую радость
Дочь-красавица приносит
Матери счастливой.
Словно тополь, вырастает,
Всем людям на диво.
Вырастает… Да недолго
Мать повеселится:
Бог княгиню покарает,
Грозой разразится…
А за что? Чудно нам, людям,
Ведь люди не знают,
Зачем добро умирает,
А зло оживает.
Расхворалася княгиня,
И князь встрепенулся,
За бабами-знахарками
По селам метнулся.
Наехали. Суетились.
Лечили, лечили
До тех пор, пока беднягу
В гроб не положили.
И нет уже княгини кроткой,
И снова гусли — что ни ночь.
Ее единственная дочь
Осталась на селе сироткой,
Как лист, слетевший с ветки прочь.
Полуголодная, босая,
Рубашку носит, не снимая,
На солнце жарится весь день,
Траву сосет, в песок играет,
С детьми полощется в воде…
Дружок, умойся! Мать родная
Глядит, и не узнать уж ей
Свое дитя в толпе детей,
И думает: тебя не стало…
Дружок, умойся, чтоб узнала
Единственную дочь свою…
И господа б благословляла
За добрую судьбу твою.
Умылась. Постарались люди,
Одели, в Киев, в институт
Отправили. А там что будет —
Посмотрим. Гусли вновь ревут…
Гуляет князь с гостями вместе,
В его палатах шум и песни,
А в селах голод, люди мрут…
И стонет он, стонет по всей Украине.
Божья кара, голод. Тысячами гибнут
Голодные люди. А скирды гниют.
А паны мякину купцам продают
Да молятся богу — так голоду рады, —
Чтоб хлеба хоть годик еще не рожал, —
Тогда и в Париже и всюду, где надо,
Наш брат хуторянин себя показал!
И бог это знает? Ведь было бы диво —
И слышать, и видеть, и не покарать.
Да, видно, он слишком долготерпеливый…
Проходят годы, люди гибнут:
Терзает голод Украину,
В селе у князя люди мрут,
И скирды у него гниют,
А он беспечно пьет, гуляет,
Купца-еврея поджидает;
Его все нет… Хлеба растут;
Крестьяне рады, бога просят…
Как вдруг из Киева привозят
Княжну. Не солнце ли взошло
Над обворованным селом?
Черной бровью, карим оком
Мать напоминает;
Только грустна, невесела…
О чем же вздыхает?
Или, может быть, такою
Она уродилась?
Или, может, молодая
Сердцем полюбила
Кого-нибудь? Нет, не это…
Весело гуляла,
Как ласточка из гнездышка,
Весь свет озирала
Из Киева, пока дома
На нищие села
Не взглянула; с той минуты
Стала невеселой.
Сизокрылою голубкой
Село облетела;
У всех была, всех видела,
Все повеселело.
Тех словами обласкала,
Того напитала.
Каждый божий день ходила
В село. Помогала
Всем и каждому; сироты
У нее в покое
Толпилися и матерью
Своею святою
Ее звали, и все село
За нее молилось…
А меж тем в селе евреи
С казной появились.
Князь доволен, продает им
С мякиною жито,
И молотить выгоняет
Людей недобитых.
Смолотили — чтоб не сглазить —
За один часочек,
И все дотла провеяли…
К той же самой ночи
Князь опять гостей сзывает,
И пьет, и гуляет
С ними в парке: нельзя дома —
Дочка засыпает.
Гремят, галдят, гудят буяны
Срамные песни; верещит
Визгливый хохот девки пьяной.
«Гуляй! — хозяин им кричит. —
Покуда наша дочка спит».
А дочка взаперти сидит