На свете самые святые!
Простите! Богу помолюсь…
Я так, я так ее люблю,
Украину, мой край убогий,
Что прокляну святого бога
И душу за нее сгублю!
Над Трахтемировом, высоко,
На круче, будто сирота,
Что ищет гибели в глубоком
Днепровском омуте, вот так
Белеет хата из-за тына…
Видна из хаты Украина
И гетманщина вся кругом{222}.
Старик столетний возле хаты
Сидит, а солнышко к закату
Уже склонилось над Днепром.
Сидит старик, и зреют думы,
И слезы капают. «Ай-ай! —
Промолвил старый. — Недоумы!
Испакостили божий рай!..
Гетманщина!!» И старое
Сердце загрустило…
Может, чем-то тяжким-тяжким
Вылиться просилось?
И не вылилось…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Блуждал я по свету немало,
Носил и свитку и жупан.
На что уж худо за Уралом
Киргизам бедным, но и там,
Ей-же-богу, жить привольней,
Чем нам на Украине.
Может, потому — киргизы
Всё не христиане?
Зла принес Христос немало,
А переиначил
Людей божьих? Ведь катились
Глупые казачьи
Наши головы за правду,
За веру Христову,
Упивались и своею
И чужою кровью!..
Разве лучше стали? Где там!
Куда хуже стали.
Без ножа и аутодафе
Людей заковали
И терзают… Ой, ой, паны,
Паны христиане!..»
Затих мой старый, убит тоскою,
Поник седою буй-головою.
Под вечер солнце лес золотило
И Днепр и степи золотом крыло;
Собор Мазепы в лучах сияет{223},
Курган Богданов{224} вдали мерцает;
Где путь на Киев, там сиротливо
К холмам Трех Братьев склонились ивы{225},
Трубайло с Альтой между речною
Слились осокой, как брат с сестрою,
И все-то, все-то радует очи,
А сердце плачет, взглянуть не хочет!
Солнце светлое простилось
С черною землею;
Выступает ясный месяц
С сестрою-звездою;
Веселея и яснея,
Тучи расступились.
А старик на небо глянул,
Слезы покатились…
«Я хвалю тебя, мой боже,
Господи великий!
Что не дал ты мне погибнуть,
Небесный владыко!
Что вложил ты в сердце силу
Пересилить горе
И привел меня, седого,
На святые горы —
Одиноко поселиться
И тебе молиться,
И твоею красотою
Тихо насладиться…
И, прибитое грехами
Тяжкими, людскими,
Схоронить на кручах сердце
И витать над ними…»
Вытер слезы огневые,
Хоть не молодые,
И припомнил, старый, годы
Давние, благие…
Где, как, зачем и что творилось?
Что было въявь, а что приснилось?
Моря какие повидал?
Он вспомнил темную дуброву
И очи юной, чернобровой,
И месяц между звезд сиял,
И соловейко на калине
То затихал, то распевал,
Святого бога восхвалял;
И это все на Украине!..
И усмехнулся старый дед…
Знать, некуда ту правду деть,
Что справить свадьбу собирались,
Да разошлись, не повенчались…
Ушла, и он на склоне лет
Один и помнит все утраты.
Старик мой снова загрустил;
Ходил в раздумье до заката,
Потом молитву сотворил
И тихо спать поплелся в хату,
А полог туч луну прикрыл.
Вот такой мне на чужбине
Нынче сон приснился.
Будто снова я на волю,
На свет народился.
Дай мне, боже, приютиться
В старости глубокой
На тех кручах ограбленных
В хате одинокой,
Чтоб замученное сердце,
Выжженное горем,
Принести перед кончиной
На Днепровы горы.
[Орская крепость, 1847]
ИржавецПеревод В. Державина
Было время, добывали
Себе шведы славу,
Убегали с Мазепою{227}
За Днестр из Полтавы,
А за ними Гордиенко…
Раньше бы учиться,
Как повыкосить пшеницу,
К Полтаве пробиться.
Выкосили б, если б дружны
Меж собою были,
Да с фастовским полковником{228}
Гетмана сдружили, —
У Петра тогда б, у свата,
Копий не забыли
И, с Хортицы убегая,
Силу б не сгубили.
Их не предал бы прилуцкий
Полковник поганый{229}…
Не плакала б матерь божья
В Крыму об Украйне.
Когда бежали день и ночь,
Когда бросали запорожцы
Родную матерь-Сечь и прочь
Спешили, только матерь божью
С собою взяли, и пошли,
И в Крым к татарам принесли,
К другому горе-Запорожью.
Туча черная, густая
Белую закрыла.
Пановать над казаками
Орда порешила.
Хоть позволил хан селиться
Им на голом поле,
Только церковь запорожцам
Строить не позволил.
И поставили икону
В шатре одиноком,
И украдкою молились…
Край ты мой далекий!
Роскошно цветущий, прекрасный, богатый!
Кто только не мучил тебя? Если взять
Да вспомнить злодейства любого магната,
То можно и пекло само испугать.
Последний приказчик большого вельможи
И Данта жестокостью б мог поразить.
И все, мол, все беды — от бога! О боже,
Зачем тебе нужно невинных губить?
Замучены дети Украины сердешной.
За что они гибнут и в чем они грешны?
И ты ль осудил их оковы носить?
Кобзари про войны пели,
Битвы и пожары,
Про тяжкое лихолетье,
Про лютые кары,
Что терпели мы от ляхов, —
Обо всем пропели.
А что было после шведов!..
Словно онемели
С перепугу горемыки,
Слепые умолкли.
Так Петровы воеводы
Рвали нас, что волки…
Издалека запорожцы
Ухом уловили,
Как в Глухове зазвонили,
Как пушки палили{230};
Как людей погнали строить
Город на трясине{231}.
Как заплакала седая
Мать о милом сыне,
Как сыночки на Орели
Линию копали,
Как в холодном финском крае
В снегу погибали.
Услыхали запорожцы
В Крыму на чужбине,
Что и гетманщина гинет,
Неповинно гинет.
Услыхали горемыки,
Да только молчали,
Потому что рты им крепко
Мурзы завязали.
Убивалися, бедняги,
Плакали, и с ними
Заплакала матерь божья
Слезами святыми.
Заплакала пресвятая,
Словно мать над сыном.
Бог увидел эти муки,
Пречистые муки!
Отдал он Петра-злодея
Лютой смерти в руки.
Воротились запорожцы,
Принесли чудесный,
Чудотворный старый образ
Царицы небесной.
И в Иржавце ту икону
Поставили в храме.
И доныне она плачет
Там над казаками.
[Орская крепость, 1847]
14 марта [Москва, 1858]
N. N. («О думы мои! О слава злая!..»)Перевод А. Чачикова
О думы мои! О слава злая!
Из-за тебя я напрасно страдаю,
Терзаюсь, мучаюсь… но все ж не каюсь…
Люблю, как подругу, как дорогую,
Бедную Украину свою родную!
Что хочешь делай с темным со мною,
Не покидай лишь, — я за тобою
Готов хоть в пекло. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . Ты принимала
Нерона лютого, Сарданапала,
Ирода, Каина, Христа, Сократа.
О, непотребная! Кесаря-ката
И грека доброго{233} ты полюбила —
Всех одинаково… они платили.
А я, убогий, что принесу я?
Меня за что же ты поцелуешь?
За песню, что ли? Пели напрасно
Певцы получше, чем я, несчастный.
И лишь подумаю, грусть подступает:
Буйные головы ведь с плеч слетают
Все из-за славы… Как псы, грызутся
Родные братья — не разойдутся!
А эта слава с ее дурманом —
В шинке блудница, а люди пьяны!
[Орская крепость, 1847]
«Когда мы были казаками…»Перевод Н. Брауна
Когда мы были казаками,
Еще до унии{235}, — тогда
Как весело текли года!
Поляков звали мы друзьями,
Гордились вольными степями;
В садах, как лилии, цвели
Дивчата, пели и любили,
Сынами матери гордились,
Сынами вольными… Росли,
Росли сыны и веселили
Печальной старости лета,
Покуда с именем Христа
Ксендзы, придя, не подпалили
Наш край, пока не потекли
Моря большие слез и крови…
Сирот же именем Христовым
Страданьям лютым обрекли…
Поникли головы казачьи.
Как будто смятая трава,
Украина плачет, стонет-плачет!