Засигналил будильник. Пришлось скатываться с кровати и вставать. Кочергин даже заставил себя пробежаться по двору и принять душ. Спасибо Соне — она уже собрала ему чемодан, даже бутерброды положила, да и завтрак на плите оставила. Золото, а не жена. Стоп. Серьёзно? Это Кочергин о ней так подумал? Впервые за двадцать лет брака, который, по совести, считал неудачным.
Заперев дома Коржика, Кочергин поехал к кафе. Хорошо, что Дриго продлил чары на его машине, и не пришлось торчать в непролазных зимних пробках.
На улице уже ждали сам Дриго, как обычно в джинсах и курточке, и Чанга, которую без раскраса и в простеньких брюках Кочергин даже не сразу узнал. Чанга закинула на заднее сиденье рюкзак, влезла в машину и надела наушники. Дриго, почесав затылок, устроился впереди.
Обычно Кочергин предпочитал, чтобы его пассажиры ездили сзади, но сегодня ему нужно было обсудить с бескрылым упырём один важный вопрос, поэтому его присутствие на соседнем кресле пришлось кстати. Тем более что Чанга, кажется, заснула в наушниках.
— Я хотел спросить, — медленно произнёс Кочергин, направляясь к площади Минина, — те существа, что проникают в мозги. Как от них избавиться?
— С какой целью интересуешься? — зевнув, спросил Дриго.
— У Влады видел таких, — почти шёпотом проговорил Кочергин. — Она же моя дочь.
Нельзя же позволить ей превратиться в скользкую мерзкую полупрозрачную кучу, которая порешит родителей за наследство и которую тёмные ангелы потом утащат в ад. Этого вслух Кочергин говорить не стал, но Дриго явно понял, что имелось в виду.
— Клин клином вышибается, — снова зевнул Дриго. — Пороки обычно лечатся противоположностями, то бишь добродетелями. Ей надо какие-нибудь хорошие поступки придумать. Волонтёрство, например. Только чтобы до нутра дошло.
Кочергин задумчиво хмыкнул. Он, конечно, подарил Владе возможность попахать самой и заработать хоть что-нибудь честно и своим трудом. Это будет считаться добродетелью? А как понять? И как вообще донести до Влады, что нельзя потакать только своим хотелкам и позволять мелким противным шулышам гадить себе в мозги?
Да уж, быть родителем не так весело, как показывают в рекламе интернет-магазинов. Даже если твой ребёнок сам уже взрослый.
Кочергин на заколдованной машине пролетел площадь Минина и направился к Борскому мосту, а оттуда — на северо-восток, к Василейску. Светало, и восходящее солнце золотило засыпанные снегом нижегородские просторы, что пролетали за окнами авто. Розовеющее небо вдали сходилось горизонтом с бескрайними зимними полями, отражающими сиреневатый декабрьский рассвет.
Небольшие просыпающиеся городки, тёмные изумрудные леса под мягкими снежными завалами, деревеньки с тоненькими дымками, поднимающимися из печных труб.
Наконец справа появился знак, указывающий, что поблизости протекает река Лея, потом появился и старый дугообразный мост.
— Не провалимся? — с сомнением спросил Кочергин, припоминая, не слышал ли он скандальных новостей об этом сооружении.
— Поезжай, — улыбнулся Дриго.
Кочергин направил машину к мосту. Когда они проезжали по спинке дуги, в обе стороны раскинулись местные северные просторы — река подо льдом, маленькие деревушки на берегах, лесистые холмы. И всё залито яркими лучами только что восшедшего солнца.
От моста дорога привела в Василейск — маленький курортный городок, спрятанный между реками Леей и Чёрной, да ещё доходящий краем до самого водохранилища. Как и всегда в провинции, местные неторопливо направлялись кто на работу, кто на учёбу. В частных подворьях хозяева выходили во дворы и хлева.
— Кто-нибудь позаботился о ночлеге? — через плечо спросил у попутчиков Кочергин.
Ответа не было. Чанга дрыхла, свесив голову, так что Дриго пришлось разворачиваться и тыкать её в коленку. За что он мигом получил звонкий шлепок по руке.
— Чё надо? — резко спросила Чанга, вытаскивая один наушник.
— Где остановимся? — спокойно спросил Дриго. Не обиделся, молодец. Кочергин бы за такое обращение из машины её выкинул. Или в багажник переложил. Связав в узел, как Истуканы.
Чанга причмокнула и потянулась. Осмотрелась. Удивлённо произнесла:
— Ух ты, мы уже приехали? Как-то быстро.
— Куда дальше? — сухо спросил Кочергин.
— Прямо, потом направо. Нам надо проехать через весь город и забраться на гору. Там резиденция деда. У него остановимся.
— Что за дед? — спросил Кочергин, проезжая мимо старинного деревянного дома с витиеватыми наличниками.
— Художник, который копию «Ранеток» сделал. Его зовут Дед.
— У него резиденция? — спросил Дриго через плечо.
— Так дом называется. — Чанга смачно зевнула, даже не прикрыв рот рукой. — Он туда всяких знакомых приглашает. Красота неописуемая, сами увидите.
Кочергин молча повёл машину к выезду из города, туда, где расположилась резиденция пьющего художника Деда, и откуда им предстояло отправиться в ещё одну резиденцию. Усадьбу проклятого художника Шварцстрема.
Глава 23. Всегда кто-то есть и всегда никого нет
Резиденция художника Деда представляла собой огромный длинный терем с деревянными воротами, крышами, резьбой, кружевными наличниками и деревянными фигурами в заснеженном саду. И, как и ожидалось, кругом светились знаки защиты.
Ворота открылись сами собой и пропустили машину Кочергина на территорию. Они проехали по небольшой широкой дороге и оказались у рольставней гаража, где их уже ждал сухопарый совершенно лысый мужчина в валенках и расписной телогрейке.
— Привет, Дед! — радостно выкрикнула Чанга, выбираясь из машины и подбегая к мужику с раскинутыми руками.
Обнявшись с Чангой, Дед подошёл к Дриго, который захлопнул дверь авто, и протянул ему руку:
— Дедушкин Михаил Михайлович. Художник. Можно просто Дед.
— Дриго. Можно Гриша.
Дед, с прищуром разглядывая Дриго, только угукнул. Все в курсе происходящего, все знают, кто есть кто. Разумеется, кроме Кочергина.
— Иван Фёдорович, — представился Кочергин, пожимая руку Деду. — Частный детектив, занимаюсь поисками картины Шварцстрема.
— Да лучше б ей никогда не находиться, — тихо проговорил Дед. Потом широким жестом указал на резиденцию: — Прошу в дом!
Кочергин поставил машину в гараж и побежал догонять остальных, успевших подняться по внешней деревянной лестнице к просторной галерее, где Дед открыл для гостей панорамное французское окно и пропустил их в светлую гостиную.
— Летом у меня по дюжине гостей за раз собираются, — рассказывал Дед, от которого, кстати, разило алкоголем. — А сейчас не сезон, хотя красота здесь неописуемая, правда?
— Правда, — согласился Дриго, выглядывая в высокое окно.
Действительно, когда Кочергин подошёл и тоже посмотрел за подмёрзшее стекло, ему сразу расхотелось куда-то бежать и кого-то ловить. Потому что за стенами усадьбы раскинулось водохранилище, теперь скованное зимним льдом. Далёкий горизонт и высокое бесконечное лазурное небо. Сидеть бы здесь у камина с какао и булочками, любоваться изумительными просторами да слушать ленивые разговоры творческой богемы, что гостит у Деда.
— Так чем могу вам помочь? — спросил Дед, потирая руки.
Услышав вопрос, Кочергин сразу сник. Как будто он взлетел к пушистым золочёным облачкам, а его поймали за ногу, дёрнули вниз и шнурками привязали к контейнеру со строительным мусором.
— Это вы сделали копию «Ранеток»? — прямо спросил Кочергин, устав изображать вежливость и светскость.
— Да, по фотографии, — как-то глухо отозвался Дед, глядя в сторону. — Чанга на смартфоне показала, я скопировал в масштабе.
— Так у тебя есть фотография этой картины? — слегка опешил Кочергин.
— Если честно, нет, — сквозь зубы процедила Чанга, бросая верхнюю одежду прямо на мягкое кресло. — Я её почти сразу удалила. От неё даже телефон стал хуже работать.
— Ясно. — Кочергин снова обратился к Деду: — И как впечатления?
Дед в ответ только звучно и протяжно покряхтел.
— Да он потом две недели не просыхал, — буркнула Чанга.
И тут у Кочергина мелькнула мыслишка. Ага, от природных красот и тишины, видимо, мысли прочистились, потому что странно, как он сразу-то не догадался спросить. Глядя прямо на Чангу, просил:
— Слушай-ка, а у тебя совершенно случайно в телефоне не завалялись фотографии ещё каких-нибудь картин Шварцстрема. Или, скажем, его писем? Книг, дневников?
— Неа, — глядя в глаза Кочергину, покачала головой Чанга. — Ну, там их, конечно, завались. Только попробуй прочитай. Да и кому они сплющились. А раз нельзя продать, то на кой фотографировать?
— А вот я не верю. — Кочергин подошёл ближе и уставился в лицо Чангы.
Та закатила глаза и картинно вздохнула:
— Ну ладно, ладно. Есть парочка. Только учтите, зрелище так себе.
Чанга достала смартфон, разблокировала экран, что-то полистала, потом продемонстрировала остальным. На первой фотографии был запечатлён желтоватый лист, на котором чернилами нарисовали огромный гриб, растущий из россыпи человеческих костей.
— Ничего не напоминает? — подняла брови Чанга.
— Атомный взрыв, — пробормотал Кочергин, рассматривая картинку. — Это когда же нарисовано?
— Там есть дата. — Чанга увеличила уголок листа, где показались красиво выведенные цифры — 1909.
— Ничего себе, — тихо произнёс Дриго.
Дед достал откуда-то плоскую фляжку, открутил крышку и сделал знатный глоток. Кочергин в душе понадеялся, что этот деятель искусства дотянет до их экскурсии в замок Шварцстрема, и его не придётся тащить волоком.
— Едем дальше, — проговорила Чанга, перелистывая картинки.
Человек во врачебном белом халате и маске чумного доктора стоит на груде истощённых тел и раскидывает над ними сеть.
— Карантин? — наморщил лоб Дриго. — Испанка? Ковид?
— Первый карантин по холере в России ввёл ещё Фёдор Ушаков, — сказал Дед и снова приложился к фляжке.
— Только он был адмирал, а не доктор, — задумчиво проговорил Дриго. — Давай дальше.