В другую сторону от погибающего города от самого основания ядерного гриба извивалась широкая, из нескольких сегментов, лента. Оканчивалась она головой, похожей и на змеиную, и на драконью одновременно, с открытой пастью, полной клыков и пожирающей людей. То, что это именно люди, было понятно без объяснений. Так их рисуют дети – черточки и кружочки, только здесь они напоминали черепа с ножками. И таких пляшущих человечков, изображающих разные сцены жизни, хватало.
Вот двое тащат третьего на шесте, словно полинезийские или африканские дикари. Одиночка держит в каждой руке по черепу. Другой, с предметом, который мог бы быть флагом, а по сути оказался топором, разрубает кого-то на части. Толпа людей вокруг высокого человека с колпаком на голове и ножами в поднятых руках. Вождь, шаман, жрец? И везде среди этих человечков присутствовали статуи, виденные у почтового отделения и проходной, изображенные так же схематически, но вполне узнаваемо. Что же это? Не более как чья-то фантазия или все же реальность, настоящая и кровавая? Шалу вдруг расхотелось с кем-либо тут договариваться.
Это был не испуг от созерцания настенной живописи, а тренированная годами интуиция, обостренная реакция охотника на затаившуюся где-то вблизи опасность. Факты заставляли взглянуть на все по-новому. Упоминание Фаты, что никто не возвращается из Шу, исчезновение Фань, и теперь странный рисунок неизвестного художника. Почему-то появилась уверенность, что придется убивать. Вряд ли выйдет договориться с обществом, если на стенах нарисована настоящая жизнь местного социума. Никто просто не станет его слушать.
Сделав шаг в сторону, чуть не упал в бездну за бетонным основанием, но успел отпрянуть назад. Широкая полоса бункера свеклорезки рассекла цех по всей длине. Не хватало еще свалиться хрен знает куда.
– Акем береин шакыарады! – раздалось совсем близко, за стеной, и послышались удаляющиеся шаги.
Родной язык, хоть немного и искаженный, был понятен. «Отец зовет всех». Чей отец, кого всех? Черт, все же кто-то был на улице, еще немного, и его могли услышать. Выдохнув, Шал поправил ремень на плече, неслышно приблизился к дверному проему и тут же отпрянул назад, вжимаясь в стену. Почудилось движение. Бросило в жар – задел-таки прикладом стену. Услышат?
Не почудилось. Дверной проем потемнел, кто-то остановился снаружи и не двигался. Потом все же медленно вошел внутрь. Остановился, вглядываясь в темноту цеха и прислушиваясь. Стоял в полоборота к переставшему дышать охотнику, но если развернется, встретится с ним глазами. Стрелять нельзя, нет глушителя, а если рядом есть кто-то еще, переполошит всех раньше времени и эффекта неожиданности уже не будет.
В профиль вроде человек, пусть и чрезмерно худой. Одет в лохмотья и с оружием явно дружит, судя по тесаку в правой руке. Шалу только не нравился приплюснутый нос и обтянутая бугристой кожей абсолютно лысая голова. Генетическая предрасположенность или местный обычай? Человек сделал шаг в сторону и развернулся. Ну и рожа, маму твою…
Близко посаженные раскосые глаза расширились, увидев Шала. Тот медлить не стал, тем более что рука с топором недвусмысленно взлетела вверх. Шагнул навстречу, ударил левой ладонью снизу вверх в нос, вбивая хрящ глубоко в череп, и правой вырывая из ножен свой нож, за секунду до этого большим пальцем смахнув с рукояти удерживающий хлястик. Обильно хлюпнула заливающая лицо кровь и тело с угасающим в глазах огоньком откинулось назад, рухнув на пол. Слушая бухающее сердце, Шал, выставив нож перед собой, повернул голову к двери, ожидая чужого подкрепления, но на улице не было других звуков, кроме гвалта ворон.
Оттащив тело в мрак цеха, нащупал пульс. Жив, в отключке проваляется долго, и если придет в себя, гнусавить будет всю оставшуюся жизнь. Можно двигаться дальше, только оставлять лысого в тылу не хотелось. Мало ли, найдет кто раньше времени, или придет в себя и побежит предупреждать сородичей. Хотя нет, не побежит, скорее поползет, у него гарантированное сотрясение мозга, башкой о бетон приложился хорошо. Но даже этого допустить нельзя. Раз они, как троянцы, украли у него женщину, значит, война, а на войне диверсанты тылы подчищают. Забрав из расслабленных пальцев топор, подтащил бесчувственное тело к бункеру и без сожаления отпустил в антрацитовую темноту. Скорый шлепок возвестил о близком расположении дна. Ну, выберется, значит, везунчик.
Топор Шалу понравился. Большой диск от циркулярной пилы, вставленный в деревянное древко и зафиксированный шестимиллиметровой катанкой. Судя по отполированному до блеска дереву и местами стертым от заточки зубьям, пользовались им часто. Не исключено, что очень эффективное оружие ближнего боя. Свое оружие на место, придется испытать трофей.
Вороны кружили над стоящим отдельно зданием ТЭЦ. Несколько человеческих фигур растворились среди деревьев, что скрывали в стороне большую серую коробку, и чтобы добраться до нее, необходимо было пересечь большой пустырь. Шал быстро юркнул в высокую траву, присел и гусиным шагом направился к ближайшему бетонному столбу, служившему когда-то основанием для теплотрассы. Несколько таких опор, окруженные кое-где кустами, все еще стояли на одной линии, в направлении котельной. Используя их в качестве укрытия, он короткими перебежками добрался до глухой торцевой стены и замер, переводя дух. М-да, либо надо бросать курить, раз вынуждают быть сторонником активного образа жизни, либо осесть в тихом месте и не напрягать тело подобными марш-бросками. Кровь громко стучала в ушах, а сердце колотилось, словно взбесившийся метроном, грозя в следующий раз пропустить пару ударов или вообще остановиться. Пора на покой, пора.
Гул человеческих голосов был совсем рядом. Из-за угла Шал увидел только окна, звук доносился из них. Сколько ни пытался, разобрать что-то явственно не выходило, мешало эхо большого пустого помещения. Нужно попробовать подняться наверх – пока бежал, видел уцелевшую пожарную лестницу рядом с кирпичной трубой.
Внезапно почувствовал болезненный укол в поясницу. Это еще что? Медленно развернувшись, увидел перед собой подростка. От первого представителя местных аборигенов тот отличался глазами: большие, синие, широко расставленные, с зрачками почти у самых висков. И расплющенный нос с маленькими отверстиями ноздрей. Лысую голову покрывали небольшие бугры в два ряда, как и у взрослого любителя топоров, отдыхавшего сейчас в яме. Склонив голову к плечу, существо рассматривало Шала с интересом, направив на него метровую палку с острым металлическим наконечником. Одно движение, и живот проткнет запросто.
– Ти кьто? Уммм? – голосок прозвучал до противного тонко.
Шал осторожно отодвинул пику в сторону, хотел уже осторожно приложить палец к губам и сказать «тссс», но малец вдруг изменился в лице, глаза расширились еще больше и он открыл рот, набирая полную грудь воздуха, чтобы закричать.
Размахиваться времени не было. Опущенный к земле трофейный топор резко взлетел снизу вверх, с хрустом разрубая лицо от подбородка к носу. Настороженно оглядев окрестности, Шал пинком отбросил бьющееся в агонии худое тельце, сорвав его с жалобно звякнувшего лезвия, и стряхнул кровь с рукава. Хороший топор…
Лемке моргал, тер глаза руками и пытался сфокусировать зрение на автомобиле. Такого он не ожидал, охотник оказался шустрым старичком. Кроме того, Александр, мягко говоря, находился в некотором изумлении и был озадачен поведением Шала. Уж чего-чего, а подобного чистоплюйства от наемника он не ожидал. Из всех его коллег, работающих на Каганат, подобными моральными принципами мало кто озадачивался. Обычно чревато последствиями. Пока будешь проявлять благородство, тебя самого отправят на тот свет. Но в этом, возможно, виноват возраст. Сколько там Шалу, лет пятьдесят? Да, наверное, уже пора задумываться, с каким душевным грузом приблизишься к закату жизни, которая может закончиться в любой момент.
Сам Лемке об этом пока старался не думать. Он младше Шала на пару лет, значит, еще рано. Или нет? Случай в поезде говорил как раз об обратном. Ему тоже пора думать о завершении карьеры дознавателя, иначе вот так прирежут где-нибудь в шымкентской подворотне – и все. Неужели не понятно, что от него решили избавиться именно из-за его должности и только случайно он остался в живых. Нужно во что бы то ни стало вернуться на поезд и отдать под суд тех, кто его скинул. Это даже хорошо, что встретил Шала. Если он появится в Шымкенте через несколько дней после отправления в Алматы, его самого отдадут под суд – генерал Ашимов не поверит, что от него хотели избавиться простые бойцы, объявит дезертиром. Нужно догонять поезд. Только как, если рана на ноге не способствует скорому передвижению?
Еще этот великовозрастный охотничек, вспомнив вдруг о совести, решил поиграть в спасителя, и вообще теперь может не вернуться с этого завода. Сгинет там же, где и китаянка. И кто его подвезет до Отара, откуда до Алматы уже проще добраться? Да даже подождать, когда состав будет возвращаться назад, и то менее опасно, чем предстать перед Ашимовым с видом побитой собаки.
Дознаватель открыл дверь кабины и с трудом влез на водительское место. Шал, сука, ключ забрал с собой! Вот нахрена он ему там? На всякий случай проверил солнцезащитный козырек. Нет, и там пусто. Шал либо не смотрел фильмов, где козырек изображался в качестве места для хранения, либо не считал его надежным, что в принципе правильно.
Лемке стал вспоминать, как завести автомобиль без ключа. Автоугонщиком никогда не был, но довоенный кинематограф, бывало, мог многому научить, особенно если это касалось чего-то противозаконного. Грабить, убивать, угонять, воровать. Учил и любить, но такое интересней постигать самолично и не один раз. Правда, в фильмах у преступников проходило всегда все гладко, не как в реальной жизни. Лемке не был уверен, что получится завести автомобиль. Вроде достаточно обрезать провода с замка зажигания и соединить между собой, но водить-то он не умеет. Принцип знает, а опыта нет, хотя кажется, что ничего сложного. Поэтому и пытался остановить охотника от невыгодных для него действий.