Бартоломео намеревался побродить по берегам озера, уходившего под скалу, один, но за ним увязался профессор Марти. Учёный уже тридцать лет подрабатывал учителем Миртару у круштанов в мечте изучить круштов.
– А ведь вы не так просты, как кажетесь, господин Бартоломео! – говорил Марти, азартно щёлкая пальцами. – Вы позиционируете себя как обычного человека приземлённых интересов, но я отмечаю в вас скрытую страсть к исследованиям. Зачем вы кидали деревянные чучела с привязанными камнями в озеро? Явно не подразнить скальных жуков! Кстати, моя версия – это не жуки, а такие же моллюски, как крушты. Возможно, скальным жуком становится любой крушт без круштана, когда его панцирь становится таким тяжёлым, что он не может летать.
– Я всего лишь заговаривал духов воды, – морщась от назойливости Марти, сказал Бартоломео. – На моей родине все так делают. Не забывайте, профессор, нам весной опять погружаться в это озеро.
– Бросьте, маска деревенщины вам совсем не к лицу! – замахал руками Марти. – Я думаю, вы пытались понять, так ли свирепы скальные жуки, как о них говорят. Нападают ли они на человека, считают ли его за добычу.
– Клянусь, профессор, вы мне льстите! – скрипнув зубами, заверил его Бартоломео.
– Значит, и на Мёртвую гору вы ходили не с научной целью?
– Абсолютно. Просто собирался поглазеть на бесхозный хитин.
– Бросьте, Бартоломео! Неужели вы не знаете, почему Мёртвая гора священна?
– Откуда? Я же не круштан.
– Ну как же! На тех пластинах панциря, которые не подвержены наростам, круштаны ведут летопись своего крушта! Эта гора – история их народа, их родовая память, их библиотека! Я не верю, чтобы такой образованный человек, как вы…
– Да с какого перепоя вы решили, что я образованный?!
– Э-э-э… я случайно услышал одну вашу лекцию. Вы дословно процитировали «Учение о неправде». Этот труд признан еретическим, и его запрещено переписывать, а оригинального издания осталось не больше двадцати экземпляров. Абы кому не выдают такие книги. Да абы кто и не понимает таких сложных книг.
Бартоломео слегка наклонил голову и с плотоядной улыбкой попросил профессора сказать спасибо мальчику.
– Какому мальчику?
– Который притаился в полусотне шагов, за камнем, похожим на перевернутую галеру.
– Э-э-э… и за что же мне его благодарить?
– Если бы не он, я бы немедля проверил агрессивность скальных жуков по отношению к человеку намного более точным способом.
Бартоломео всё так же улыбался, но от этого его угрозы становились ещё страшнее. Бормоча извинения, профессор попятился, а потом припустил наутёк.
– А ты, Непоседа, не забудь сказать спасибо своему другу, если, конечно, он просто немой, а не глухой вдобавок.
– Лилле не немой! – воскликнул Варэк, выходя из-за камня. – Он просто не любит болтовни.
– Зато очень любит тебя, раз не отпускает одного в опасную слежку! – сказал Бартоломео, тыча куда-то за спину парню.
– Лилле, если ты здесь, подай голос! – крикнул Варэк, не спуская с Бартоломео глаз и на всякий случай вытащив из-за пояса топор-крюк.
– Думаешь, это уловка, чтобы ты повернулся ко мне спиной?
– засмеялся Бартоломео. – Завязывай ты со своими мечтами о подвигах! Поймать шпиона – это слишком хорошо звучит, чтобы оказаться правдой. Да, я не циркач, но и не злодей-детоубийца, как ты вообразил.
Бартоломео внезапно прекратил смеяться, и даже характерный задорный прищур на несколько секунд разгладился. Взгляд мужчины выражал, казалось, искреннее сочувствие, а голос стал тихим и грустным:
– Когда вы поймёте, бедные мальчики Миртару, что я здесь единственный, кто вам не враг? И что хуже старших братьев, запудривших вам мозги сказками о нижнем мире, только ваши отцы и деды, швыряющие вас туда. Они превратили ваше взросление в муку, в испытание, которое не каждому дано пройти!
– Что ты понимаешь в Миртару?! – наконец подал голос Лилле, который действительно решил подстраховать Варэка, хотя тот ему и запретил. – Этот обычай древний, как сама Матерь Круштов! Я лично боялся Миртару и без твоих басен, но всё равно не откажусь от него! Сомневаться в Миртару – значит сомневаться в мудрости предков, а отречься от предков – значит отречься от своего рода, племени и языка.
– Ого, да ты и вправду не немой! – искренне удивился Бартоломео.
– И не слепой, чтобы промахнуться с такого расстояния!
– воскликнул Лилле, вкладывая стрелу в тетиву. – Только попробуй причинить зло Варэку!
– Захотел бы, причинил бы, – спокойно ответил Бартоломео. – И ничто бы меня не удержало.
– О да, конечно, все наши герои – липовые, а ты один ловишь стрелы и топоры на лету! – появление друга придало Варэку смелости. – А ещё больше всех понимаешь в нашем Миртару, хотя узнал о нём, наверное, только прошлой осенью!
– Я старше вас обоих вместе взятых, а значит, понимаю вдвое больше, что такое быть взрослым, – словно не услышал подначки Бартоломео. – Знаете, что такое взросление? Это разочарование. Кому-то из вас Миртару принесёт разочарование в идеалах, кому-то – в друге, кому-то – в любви, но никто не уйдёт без этого пахучего дара Птицы Судьбы. Всех тяжелей придётся тому, кто разочаруется в жизни. Во всём её многообразии. И все боги мира храни вас от этой участи!
И, не обращая внимания на требование подростков продолжить разговор, Бартоломео покинул их.
На следующий день мужчина предстал перед Советом Мудрейших. Они запретили Бартоломео давать уроки и покидать гостевой городок до весны. Бартоломео смиренно выслушал и это приказание, и новость, что ему не заплатят ничего, ибо никакой пользы его занятия молодёжи не принесли, а наоборот, развратили её.
Весь вечер Варэк, уверенный, что он обязан Келчи этим хорошим известием, угождал ему во всевозможных мелочах. Поначалу Келчи воспринимал перемену в обращении настороженно, но потом свыкся и даже попросил извинений за свои выходки в первые дни на новом месте.
– Я был сам не свой от смерти крушта. Да, я не ночевал в его панцире лет пять, всё время находил повод улизнуть от кочевья, но всё равно он что-то для меня значил.
– Да пустяки, Келчи! – сказал Варэк, пододвигая ему сладкие ягоды, которые самолично по такому случаю нарвал. – За твой подвиг я тебе простил даже то лето в Сонной Долине.
– Какой подвиг? – рука Келчи застыла вместе с ложкой, благодушная улыбка сползла с его лица.
– Не скромничай, кто ещё донёс на этого негодяя Бартоломео? Только тебе и Лилле я рассказал, как он опасен.
– И почему, интересно, ты так уверен, что это сделал не Лилле? – злобно воткнув ложку в ягоды, спросил Келчи.
– Ты меня удивляешь! Потому что он мой лучший друг, а я не дружу с доносчиками!
Лицо Келчи пошло красными пятнами, и что-то подсказывало Варэку, что это не краска смущения.
– Знаешь что, Непоседа?! – медленно отодвигая ведёрко с ягодами, произнёс он. – Знаешь что… знаешь что?!..
Но Варэк так и не понял, что он должен был знать. Проклиная Птицу Судьбы, которая из трёхсот общин круштанов определила его именно в эту, Келчи покинул хижину.
Глава 9Я так этого ждал!
Лилле был уверен, что одинаково любит как кочевье, так и зимовье, а оказалось, только если они наступают в свой срок. Когда на календаре забрезжил апрель, а крушты так и не покинули панцирь своей Матери, Лилле обнаружил, что жареное мясо косули, которому он был так рад после восьми месяцев на птице, приготовленной на горячем пару из крушта, уже не лезет в глотку. Ручьи и озёра Долины, бедные рыбой, но богатые раками, тоже не приносили желаемой пищи. А уж как ему надоели свежие фрукты и ягоды, как захотелось сушёных в компотах! Как опротивели коренья, заменявшие каши, которые варили на круште из злаков, полученных от торговцев.
Выяснилось, что четыре месяца на твёрдой земле – это предел для его ног. Он с ужасом думал, что Миртару длиться вдвое дольше.
Никто не спрашивал причины, почему крушты не выходят из спячки. Сугробы по краям долины говорили сами за себя.
– Плохая примета, – ворчали старики. – Вначале цветной крушт скончался, а теперь и снега не тают. Дурное предзнаменование, плохой будет год. Очень плохой.
А вот Варэк так явно не считал. Он ничего не говорил, боясь спугнуть удачу, но Лилле видел, как с каждым днём в друге крепнет надежда не ждать Миртару ещё год.
Когда апрель отметил свою середину очередными морозами, а не капелью, каждая община провела священный ритуал, чтобы отпугнуть осмелевших злых духов. И только лицо Варэка от счастья сияло, словно горное озеро.
А первого мая он разбудил Лилле криком: «Всего пятнадцать дней! Осталось всего пятнадцать дней!». Но уже вечером присказка Бартоломео, что всё хорошее никогда не бывает правдой, подтвердилась.
Треск, с которым первенец Матери Круштов выбирался, в который раз уже за свою вечную жизнь, из её чрева, развеял грёзы Варэка. Через час показался другой крушт, поменьше, затем крушты полезли из раскрывшегося, как цветок, панциря, словно пчёлы из потревоженного улья.
Всё вокруг погрузилось в суету. Не больше двух дней уходит у круштов, чтобы истребить насекомых Долины, набираясь сил на стремительный рывок за её пределы. Времени на сборы совсем немного.
Вопреки дурному предзнаменованию, в коридорах скальных жуков не произошло ничего катастрофического, начало кочевья тоже не принесло никаких бед.
Вначале крушты летели вместе, потом, постепенно, не сбавляя скорости, стали расходиться в разные стороны. Через три дня Лилле даже с Гребня не видел ни единого крушта. Зато хорошо слышал их голоса: то справа, то слева гудел Рог Миртару.
– Счастливчики! – шептал Лилле. – Их Миртару начался так близко к Сонной Долине, им так легко его закончить.
А вот Король Небес словно разучился трубить в Рог. День проходил за днём, а он всё мчался и мчался, почти не меняя направления, замедляя ход лишь к вечеру и разгоняясь, словно в предчувствии опасности, с рассветом. Лишь однажды он задержался, когда встретил на пути большое озеро, почти свободное ото льда, и Лилле с Келчи уже успели приготовиться к купанию в холодной воде, а Варэк – к крушению всех надежд, но, так и не протрубив в Рог, Король Небес снова набрал скорость.