– Редко. Но в такие моменты даже спускаем с крушта флаг, маскируем руль и гвозди.
– Как вы стали разбойничать?
– Подхватили эту идею у нижнего мира. Мы просто не ждём, когда они нападут на нас ради хитина, а атакуем первыми, забирая свою добычу.
– Не все в нижнем мире негодяи. Вы могли получить всё, что хотели, через торговлю.
– Как же! Пока не прервались всякие контакты между Братьями Свободы и Сонной Долиной, ваши Мудрейшие успели нам нагадить. Не знаю, что они такого наговорили купцам Хитиновой Гильдии, но свободные крушты попали в её чёрный список.
– Выход был. Охота, рыбалка.
– А одежда и оружие?
– Проблема для нас, но не для вас. Я заметил не только руль, но и якорь. Останови крушта в удобном месте и осваивай ремесло.
Это простое предложение вывело Гуго из себя. Сходство с персонажем добрых сказок исчезло так же неожиданно, как и появилось. Гул ночных пчёл затих в предчувствии большой грозы, и слова капитана Короля Крови разносились далеко вокруг:
– Конечно, а потом привяжись к этому месту, стань его рабом! Чем ты тогда будешь отличаться от червей из нижнего мира?!
Капитан задал Варэку риторический вопрос, видел ли он среди экипажа женщин.
– А знаешь, почему? Потому что семья – это тоже рабство!
– Ну, просто летающий монастырь!
– Что за вздор? Аскетизм – выбор идиотов.
– Тогда как вы…
– Некоторые деревни платят нам не деньгами и продуктами, а румяными девками! Но мы их берём на месяц, не больше, чтобы не привязываться.
– А экипаж как пополняете? Забиваете в крушта ещё больше гвоздей в надежде, что из его рога вылетит младенец?
– Мы считаем, что воздушные кочевники – это не народ, а принципы. Иногда наши ряды пополняют мальчики Миртару. Но я, например, родился в нижнем мире. В семь лет меня отдали вместо дани Братству Свободы собственные родители. С каким наслаждением я сжёг, когда вырос, родной город!
– К родному крушту ты относишься не лучше…
Заливаясь громким смехом, капитан несколько раз стукнул кулаком по панцирю. И, хотя Варэк никогда не считал себя праведным круштаном, ему было мерзко до тошноты услышать то, что сказал Гуго потом. Хотя, наверное, как раз из-за собственного отношения к заветам предков ему и было так плохо. Местами Гуго говорил то, что Варэку не могло даже в голову прийти, а местами озвучивал его собственные мысли. Но то, что у Варэка имело характер дерзкой шутки, уважительных сомнений или подросткового бунта, у Гуго оформилось в настоящую чёрную философию. Он словно бы украл самые неприятные мысли Варэка, переварил их своей тёмной душой до состояния полного омерзения и вернул владельцу.
– Все люди, кроме нас, рабы. И если рабство семьи – самое цепкое, рабство родины – самое тяжкое, то рабство иллюзий – самое печальное. Черви нижнего мира придумали себе Бога, а твои соплеменники – Птицу Судьбы и бесчисленных духов, которые якобы дали им мораль. Но морали нет, иначе бы она не была бы у каждого народа своя! Это просто одна из разновидностей рабства! Иллюзии… как же их обожают рабы! Они готовы очеловечивать собаку, спасаясь от тоски, но это обман – собакой управляет инстинкт, она неспособна испытывать наши эмоции и мыслить как мы! Но чего стоят иллюзии нижнего мира пред воздушными замками воздушных кочевников! Это ж надо было додуматься – наделить свободной волей… жука!!!
Вся учёность моментально слетела с Гуго, и стало очевидно, что его знания обрывочны и поверхностны. Но Варэк не стал поправлять, что крушт – это не жук, а моллюск. Внезапно обнаружившиеся пробелы в самообразовании грозного капитана – последнее, что волновало подростка в его речи. Он чувствовал себя на краю ужасной пропасти, когда одновременно и хочется отползти, и манит прыгнуть. Так и сейчас его одновременно и выворачивало с того, что говорит Гуго, и хотелось непременно выслушать его до конца.
Раскат грома привёл Исполина в непонятное неистовство. Он с такой силой замолотил по панцирю, что, казалось, оставлял на нём вмятины.
– И что с того, что крушт кричит, когда ему больно? Барабан тоже не молчит, когда ты по нему стучишь, но разве становится он от этого разумным, как люди? Какая, к чёрту, воля крушта? Он только жрёт и спит, спит и жрёт, но целый народ подчиняет себя ему! Смешно! Как же рабы смешны в неведении о своём рабстве!
Гуго резко смолк, словно к чему-то прислушивался, а потом захохотал, подставляя своё лицо первым каплям дождя.
– Ха-ха-ха, а давайте сочувствовать дичи и прекратим охотиться! Давайте сочувствовать домашней скотине и прекратим её резать на мясо! Давайте сочувствовать рыбе и прекратим её ловить! Не останавливайтесь, рабы! Придумывайте новые иллюзии!
– Да какое у тебя право смеяться над сочувствием к животным, когда ты не умеешь его испытывать к людям, лицемер?! – всё-таки не выдержал Варэк и остановил этот поток чёрной философии.
Гуго обтёр мокрое лицо и приблизил его к Варэку. Глядя в его глаза, подросток снова ощутил себя на краю бездны.
– Считаешь, что я поступил с той деревней бесчеловечно?
Варэк не ответил, но Гуго и так было понятно, о чём он думает.
– Так человечность – главный синоним рабства, малыш. Большинство людей обречены прожить жизнь насекомого, этим они ничем не отличаются от круштов. И лишь немногим личинкам дано переродиться в то существо беспредельной, тотальной, ничем не ограниченной свободы, которое ты видишь перед собой! Я не злодей, малыш, не герой! Я сам решаю, кем мне быть и когда! Остальным диктует выбор общество, религия, родные.
Вспышка молнии заставила Варэка отшатнуться. Он так испугался, что чуть не свалился с крушта. На секунду ему показалось, что Гуго и вправду не человек, а некое очень похожее на него существо. Сразу вспомнились легенды о коренных, в отличие от душ неправедных круштанов, обитателях родины ночных кошмаров.
– А ты… ты, случаем, не демон с Чёрного Крушта?
Варэк ожидал, что Гуго посмеётся над его словами. Но капитан Короля Крови вместо этого сверкнул глазами и спросил:
– А что, если и так?
Испуганный подросток спрыгнул с Подковы, но в темноте попал на Ободок. Хохочущий Гуго помог ему выпутаться из сети и сказал, что передумал брать его в команду.
– В твоих глазах я прочёл жажду свободы, но ты ещё не готов к ней. Когда поймёшь, что созрел, ты знаешь, как нас искать. Южные Острова – там база Братства Свободы.
Глава 3Они не люди
Судя по стуку капель о панцирь, дождь уже превратился в настоящий ливень. Но если бы не спутница, Варэк предпочёл бы находиться на Подкове, чем в Квартириусе со сломанными перегородками.
Он сидел в самом дальнем углу, сжимая руку Келли и будучи готов в любой момент встать на её защиту. Волноваться было отчего – безудержные пьянки и драки по самым мелким поводам, судя по тому, что они наблюдали вокруг, были самым распространённым способом убить время для Братьев Свободы.
И только капитан читал какую-то книгу, не принимая участия в бедламе, но и не препятствуя ему. Однако когда он захлопнул томик и принял позу для сна, это словно стало сигналом и для остальных залезть в гамаки.
Как только заснули все Братья Свободы, кроме дежурных, Келли вышла на Подкову. Варэк последовал за ней. Никто не пытался их остановить – высота, которую заставили взять Короля Крови, исключала побег.
Не считая кроштов (никто просто не понял, что это оружие, – видимо, Братья Свободы так давно отделили себя от остальных круштанов, что утратили часть их воинской культуры), из опасных предметов им оставили только ножи. Большего Келли было и не надо, чтобы приступить к исполнению своего плана.
Вначале Варэк думал, что они режут нижние ремни только, чтобы досадить Братьям Свободы, но когда Келли оставила один, чтобы самой вдеть в него ногу, Варэк вынужден был спросить, что она задумала.
Келли показала пальцем на гвозди в голове крушта. Варэк всё понял без слов.
– Нет, Келли! Мы только погибнем напрасно! Вернёмся скорее в Квартириус и спокойно дождёмся, когда они нас высадят.
Келли упрямо помотала головой.
– Это чистое безумие! Глупая самонадеянная девчонка! Даже я ни разу не взбирался в ливень на Гребень! Теперь, понимаешь, как это опасно?
Келли молча обняла Варэка. Варэк очень надеялся, что в знак согласия, но, отстранившись, отважная девушка полезла вверх. Варэку ничего не оставалось, кроме как сделать то же самое.
Когда-то двести шагов до спасительной реки показались Варэку бесконечной дорогой. Но, только преодолев шестьдесят футов по мокрому панцирю под проливным дождём, он понял, как сильно может замедлиться время. И если бы он боялся только за себя – нет, он переживал в первую очередь за Келли. Ей-то приходилось полагаться только на ловкость круштанки, а у него были шипованные ботинки, которые он, балда, не догадался сразу предложить девчонке.
– Духи войны и духи мира, духи земли и духи неба, и особенно духи ветра, – шептал Варэк, стараясь не упустить в струях дождя дорогую сердцу фигурку. – Докажите этому демону, что вы – не иллюзия, что люди вас не выдумали, помогите мне и Келли! Птица Судьбы, не знаю, что ты там решила, но я не верю, что сегодня умру! Я не могу умереть – мне ещё столько надо сказать, сделать, придумать! Пусть умирают те, чья голова пуста, а в моей столько мыслей! Меньше, конечно, чем у Лилле, но больше, мне кажется, чем у многих. Но если надо, я готов умереть! Лишь бы Келли не сорвалась. Если ей суждено погибнуть сегодня, то поменяй наши судьбы! Пусть я, а не она!
Он молил о чуде, и чудо свершилось – они дошли. Только у самого Гребня Келли чуть не сорвалась, но Варэк успел упереться ей в спину ладонью.
Дежурный Гребня, привязавший себя верёвками на время ливня, обернулся на шум, выскочил из-под навеса и схватился за самострел, увидев посторонних, но Варэк опередил его, пустив в ход прощальный дар Келчи.
Метательная пластина вспорола горло дежурному, и его самострел полетел вниз.
– Что дальше? – спросил Варэк спутницу.