Отличником Гена ни в школе, ни в ПТУ не был. Но ему казалось, что жизнь – это как бег. Вначале бежать всем легко и весело. Одаренные – те, у которых ноги длиннее или дыхалка крепче, те впереди бегут, конечно. Но и остальные не слишком отстают, потому что весело. А вот спустя круг, два, три бегуны начинают выдыхаться. Кто-то сходит с дистанции. Кто-то еще бежит, но еле-еле. У одаренных есть фора, они и с самого начала были первыми, но одного таланта уже мало. Нужен опыт. Нужно умение. Важен становится уже не порыв, а выносливость. В молодости каждый сверкает и искрится. А дальше – труднее. Дальше человек либо теряет силу, либо приобретает. Либо тускнеет, либо оттачивает новые грани. По-другому не получается. А жизнь – это длинный забег с препятствиями. И Гена бежал неторопливо, но упрямо. Старался не споткнуться, не оступиться. И это приносило свои плоды. У него был стабильный заработок, пусть и небольшой, но свой дом и даже некоторые связи. Вот только с бывшей женой отношения не сложились.
Вечерами от налетающего ветра деревья у него за окном беспорядочно махали лапами, и от этого движения что-то шевелилось внутри, беспокоило, словно лапы эти цеплялись за невидимые нити, идущие из его тела, и тянули, тянули в разные стороны. Беспокоила его и выглядывающая из-за горы желтая, пятнистая, как готовое взорваться лавой жерло вулкана, луна.
Гена вставал и бродил по дому, мог подолгу разглядывать нефтяную пленку остывшего чая, следить за летающей в воздухе пылью, наблюдать, как созревает на кончике крана капля.
И в такие вечера все чаще мысли Гены возвращались к рыжей и пушистой Чмо.
Утром Назар вышел во двор. Все вокруг было густо укрыто белым чистым снегом, и где-то здесь, среди сугробов, прятался его «гольф». Морщась от обилия белого и от головной боли после вчерашнего, Назар прошелся из стороны в сторону, пытаясь вспомнить, куда припарковался накануне, но не вспомнил.
Данияр с любопытством наблюдал за Назаром через лобовое стекло, а потом не выдержал, приоткрыл дверь своего джипа и крикнул:
– Ассалам уалейкум! Что, машину свою не можете найти?
– Уалейкум ассалам, – ответил Назар. – Вчера вроде здесь была, а сейчас и не пойму…
– Вон она, второй сугроб, – сказал Данияр, вылезая. – Я ночевал просто в машине, скучал, в окно смотрел. Весь двор изучил. Где какое дерево растет, где чья машина стоит, все теперь знаю.
– Спасибо, – обрадовался Назар и принялся руками сбивать снег с машины.
Вскоре действительно показался синий бок его «гольфа».
– Эх, нужно было щетку заранее вытащить, – с досадой сказал он.
– А ты же Абая братишка, да? – спросил Данияр. – Ничего, что я сразу на «ты»?
– Да, конечно. Назар, – представился Назар, протягивая руку.
– Данияр, – сжав ладонь Назара, сказал Данияр. – А щетку я тебе сейчас свою дам.
Он достал щетку и принялся помогать Назару откапывать машину.
– Абая давно не видно, – сказал Данияр, – здоров ли?
– Здоров, – кивнул Назар, – просто выходить не хочет.
– Везет же человеку, хочет – выходит, не хочет – не выходит, – усмехнулся Данияр, выгребая снег из-под колес. – А на что живет, если не секрет? Ох, извини, меня Алиюша все время ругает, когда я такие вопросы задаю. В лоб. А я не люблю вокруг да около. Лучше спросить, а человек, если не захочет – не ответит, так ведь?
– А ты разве не знаешь? – спросил Назар. – Пенсия у него. По выслуге лет. Копейки, конечно. Но Абаю много не надо.
– А много сейчас и не получается, – отозвался Данияр. – Как ни крутись, все равно мало. Времена такие. Деньги дешевеют, цены растут.
– Ну счастье ведь не только в деньгах, – сказал Назар, смахивая снег с капота.
– Ну а в чем? А в чем тогда? – оживился Данияр. – Я вот тоже думал, думал… Второй день уже думаю. Я тут, это… меня, короче, жена из дома выгнала, у меня теперь время есть подумать… Ну деньги, да, само собой, деньги однозначно нужны. Но не только, да? А что еще? Ну, допустим, семья. Хотя для кого-то это не счастье, а мучение… Я вот вчера думал, что, может, большой жизненный опыт для счастья нужен? А ни хрена! Вот, например, съездил я в Индию десять лет назад. Там тогда про Казахстан вообще мало кто слышал. Я молодой еще был, пацан совсем, только университет окончил, ниче о жизни не знал. Ну и искал себе приключений на одно место. А там это легко! Подружился, значит, с одним афганским контрабандистом и наркоторговцем, и мы с ним всю Индию исколесили. Он грехи замаливал и гашишем торговал, а я с людьми знакомился, со святыми разными, в общем, раскрепощался. Вернулся как с другой планеты, барабан себе привез, одежды индийской. Чувствовал себя реально как космонавт. Наслушавшись моих историй, туда на следующий год еще несколько человек поехало, мои знакомые. Через год уже их знакомые поехали. А сейчас только ленивый в Индию не съездил! Все были, все видели. Вот только если я ездил в места сакральные, волшебные – в Харидвар, в Варанаси, в Сарнатх, – то все эти новые путешественники катаются в Гоа, где все сейчас на русском, где от Индии только лица обслуживающего персонала и бижутерия. Но со стороны различия не видно. А видно то, что я был в Индии десять лет назад, а сынок моего соседа, Коля Гетманчук, каждый год ездит. Со стороны Коля куда больший знаток Индии, чем я, хотя он дальше Пуны и не выезжал никогда. А глубже смотреть и не хочет никто. То есть мой опыт обесценился, а значит, и счастье – тоже.
Данияр уже совсем перестал помогать Назару чистить машину, а только ходил за ним и рассказывал, размахивая руками.
– Ну это же все равно твой личный опыт, – сказал Назар, счищая с окон лед. – Ты ведь знаешь, что больше увидел, чем этот твой Коля.
– Не, ты не понимаешь просто, – махнул рукой Данияр. – Вот, смотри, другой тебе пример. Есть у меня, короче, друг-фотограф. Отличный фотограф. Художник! Вот натурально человек умеет видеть красоту и ловить момент. Тот самый момент, когда птица клюв раскрыла, кто-то руками взмахнул, лист с дерева мимо пролетел. Да вот только фотографировать он почти перестал. Я его спрашиваю почему? А потому, отвечает он, что фотографов вокруг развелось много, не протолкнешься. У каждого второго на шее висит крутой фотоаппарат, все с умным видом чего-то там щелкают, а потом выкладывают в интернете свои результаты отфильтрованные. И если посмотреть со стороны, то мой друг-фотограф ничем не отличается от остальных. Со стороны многие фотографы даже получше выглядят, у них техника повнушительней и лайков больше. А обращать внимание на чувство красоты, на пойманный момент никому не интересно, просто некогда. Короче, не только жизненный опыт сейчас обесценился, но и талант. Все какое-то мимолетное стало, поверхностное. Вот у меня раньше цели были, намерения, а сейчас – на фига они? Захотел стать фотографом, нацепил фотик на шею, напялил шарфик – все, фотограф! Захотел язык выучить, послушал аудиокурс пару раз, выучил несколько фраз – и все, достаточно!
– Ну не знаю, – сказал Назар. – Вот я захотел машину себе новую, иномарку. Три года деньги копил. На вторую работу устроился. Потом к брату приехал, все объявления просмотрел, на рынок несколько раз ездил. И купил. Вот она!
Позади них грохнула дверь подъезда и, тяжело дыша, еле передвигая короткие и толстые, как тумбочки, ноги, во двор вышла старуха. Из резиновых калош торчали голые щиколотки. На длинном брезентовом поводке она вела гигантского серого кота. Тот строптиво упирался, крутил шеей, пытаясь вывернуться, стянуть ошейник, но делал все это скорее по привычке, без ярости и возмущения.
– Кузьма! – строго прикрикнула на него старуха.
Кот сдался, подошел к ней ближе, брезгливо поднимая лапы и стряхивая с них снег. В окне первого этажа появилась лохматая болонка и, увидев кота, затявкала, прижимаясь носом к стеклу. Кузьма услышал ее голос и тут же принялся потягиваться и зевать, показывая свои длинные желтые клыки.
– Ладно, – махнул рукой Данияр, возвращаясь к беседе. – Не понимаешь ты. Или я плохо объясняю. Я ж тоже не привык такие вещи объяснять. Я ведь не о материальном, а о… об образе, что ли. Вот должно же у человека быть какое-то соответствие того, что снаружи, тому, что внутри. Равновесие, да? Вот это и есть счастье, как мне кажется. Иначе какое счастье, если равновесия нет? А тут получается, что баланс нарушается. Образ на себя люди натягивают какой угодно, а что там внутри – хрен разберешь.
Бабка подошла ближе, с любопытством прислушиваясь к разговору Назара и Данияра, а потом запричитала:
– Снег-то все идет и идет, да когда ж это кончится!
Назар с Данияром обернулись.
– Здрасте, Тамара Васильевна! – сказал Данияр.
Тамара Васильевна, довольная, что привлекла к себе внимание, продолжила:
– Это Бог наш город наказывает, Боженька. Ему сверху видна жизнь наша мучительная. Стыдоба, а не жизнь. Я ведь всю жизнь на заводе проработала, ветеран труда, и медаль имею, а теперь что? Живу на копейки, все на лекарства уходит, да на еду для этого обормота.
Она слегка пнула кота, а тот в ответ зашипел и цапнул бабку за сапог.
– А вчера вышла на улицу – а возле мусорки ведро стоит с вареным рисом. Полное ведро риса. Мне иной день есть нечего, а кто-то живет так, что еду выбрасывает ведрами. Зажрались! А я ведь старая, сил нет. Думала, дотащу ведро до квартиры, да куда там – тяжелое. Вот и спрятала под тем вот деревом.
Она ткнула дрожащим пальцем в заснеженную березу.
– Сыночки, помогите старухе, там где-то оно, поищите. И на третий этаж мне нужно поднять. Помогите, сыночки.
– Да, стыдоба, – вздохнул Данияр и украдкой поглядел на свои окна, не смотрит ли Алиюша. – Ладно, Тамара Васильевна, мне все равно заняться нечем. Где, говорите, ведро?
Степаныч оделся парадно, даже галстук повязал, а Тоня пришла в джинсах и толстом оранжевом свитере. Они сидели в ресторане друг напротив друга. Тоня заказала гигантский стейк и теперь с аппетитом его уминала. Степаныч украдкой любовался ею и вяло ковырялся в своем салате.