– Такая же история. Пока собираемся только. Да мы всего три года как поженились. Успеем еще. Машину водишь?
– Приходится. В Канаде расстояния большие, на такси не наездишься. К тому же все таксисты – черные, страшные, рожи у всех бандитские, ужас просто.
– Слушай, да ты все больше меня удивляешь.
– Да не, я точно тебе говорю, все черные. Я и сам удивляюсь! Хорошая, кстати, здесь уха. Не пробовал? Рекомендую.
– Я рыбу редко ем. Предпочитаю мясо.
– А я всеядный. Как медведь. Еще с армии привык все подряд жрать. Как, кстати, тут в Казахстане настроения насчет войны?
– Какой войны?
– Как какой? Третьей мировой.
– Да я не знаю. А что, Канада к войне готовится?
– Весь мир готовится. Ты что, телик не смотришь?
– Смотрю иногда, только верю не всему.
– Ну, конечно, я тоже не всему верю. Это нормально. У каждого канала ведь своя позиция. Один говорит, что прав тот, другой, что прав этот. Но войну все предсказывают.
– Слушай, ну я, конечно, не спец, но, по мне, так война в мире идет уже давно. То в одном месте, то в другом. Один нападает, другой мстит, третий защищает… И кто прав – никогда не разберешь, как ни старайся. Хоть все новости пересмотри, хоть сам в горячую точку поезжай, а все равно не разберешься. Потому что у каждого там своя правда. Каждый по-своему прав.
– Ну ты-то за кого?
– Да ни за кого. То есть я вообще за мир, конечно.
– А против кого?
– Я ж говорю, тут у всех своя правда. Ну… ну я однозначно против той стороны, которая на чужой беде руки нагреть спешит. Это как, знаешь, когда в соседней квартире ссора. Муж на жену орет, жена на мужа, посуду бьют, дети плачут. Иной сосед просто телевизор погромче сделает, чтобы криков не слышно было. Другой пойдет соседей мирить, уговаривать, успокаивать. Третий решит за женщину и детей заступиться и с мужем драться полезет. Четвертый милицию вызовет. Это все нормально, по-человечески. А вот пятому соседу придет в голову, что квартирка-то у него небольшая, неплохо было бы еще комнату заиметь. А как? Так вот ведь соседские дети плачут через стенку. Одну стену пробить, другую замуровать – вот и новая жилплощадь! И повод есть благородный – вроде как взять несчастных ребятишек под свою опеку. А если подсуетиться, то можно нужных людей найти и документы оформить так, что, мол, комната эта соседям принадлежала незаконно. И дело в шляпе. Вот это уже не по-человечески. Нельзя на чужом горе наживаться. Если не хочешь или не можешь упавшему человеку руку подать, то лучше пройди мимо, но не лезь собирать рассыпавшиеся деньги и себе в карман складывать.
– Слушай, че-то я не вгоняю. Я понял, что ты за мир, но, прежде чем упавшему человеку руку подавать, нужно ведь поймать того, кто его толкнул, и по шее настучать, чтоб впредь неповадно было. А то завтра он и тебе подножку поставит. Это же враг, а с врагом нужно бороться.
– С каким врагом?
– Ну враг у нас один.
– Да? И кто?
– Как кто? Америкосы!
– Точно? Уверен? Может, черные? Или индусы, казахи… Кого ты там еще называл? Китайцы, да?
– Да не, точно америкосы, че тут думать?
– А я думаю, что все просто и понятно только дуракам.
– Не понял?
– Ну, значит, не все. Ладно, мне уже идти пора.
– Я че-то не?.. Ты обиделся, что ли?
– Да нет, что ты. Давай, Леха, созвонимся, если что.
Мотор ну никак не хотел заводиться. Гена, вообще-то, любил снег, но сейчас, проваливаясь почти по колено в наметенные за ночь сугробы, он чувствовал, как любовь слабеет.
– Это ж я так до весны могу простоять, – бормотал он, открыв капот и копаясь в моторе окоченевшими пальцами. – Аккумулятор вроде в порядке. А может…
Гена схватился за инструкцию и принялся ее неловко листать, подслеповато прищуриваясь от охватившего все вокруг белого снежного света.
Соседний сугроб вдруг зашевелился, обрушился стеной снега, и из этой снежной пыли возник заспанный мужчина, завернутый по уши в серый клетчатый плед. Гена в удивлении замер, разглядывая незнакомца. А тот потянулся, зевнул и, увидев Гену, приветливо кивнул ему:
– Здорово, сосед. Че, не заводится?
– Да я не сосед, – досадливо сказал Гена, – я так… Застрял вот.
Незнакомец подошел ближе и протянул руку.
– Данияр.
– Геннадий.
– Ничего, что я сразу на «ты»? – спросил Данияр.
Гена, уже скрывшийся под открытым капотом, только махнул рукой.
– Стартер не крутит, сука. Реле, что ли, сдохло? Не пойму… А куда сейчас ехать за новым? Я сюда-то еле добрался. Последние несколько кварталов тащился как черепаха. Должен был к девяти приехать, а приехал к двенадцати. Электрик я, короче. Ольгу Шатунову знаешь? У нее свет делал. Работы здесь оставалось на час, а ехал три. Деваться некуда. Снег на дорогах уже выше колена, а где чуток утрамбовался, там такие буераки, что мама не горюй. И пробки… Люди прямо на дорогах машины бросают. А тут стартер, сука. Как я домой поеду теперь?
– Жена ждет? – спросил Данияр.
– Да не, какая жена. Была одна… так… Я, знаешь ли, рыбак. Ты рыбалку любишь?
– Ну-у, – неопределенно протянул Данияр.
– А я вообще без этого не могу. Дома сижу, тоскую. Крючки натачиваю, грузилки готовлю. А она ни в какую. Думала, что я там бухаю. Уезжаю от нее, чтоб напиться. Дура. Ну я выпиваю, конечно, но не допьяна. Так, в удовольствие. Один раз такую мне истерику устроила, что я взял, собрал свои удочки и ушел. Так и живу теперь. Тебя, как я погляжу, тоже из дома выгнали?
– Да уж, – натужно засмеялся Данияр, – который день ночую в машине – и ничего, даже нравится.
Геннадий взглянул искоса на Данияра и снова зарылся во внутренности автомобиля.
– Ясно. Скучаешь, значит, уже.
– Скучаю, – сразу согласился Данияр. – Ужасно скучаю. Привык, понимаешь, что жена рядом. Все время о ней думаю.
– А чего ушел тогда?
– Да, – махнул рукой Данияр, – сам теперь не знаю. Повздорили. Тогда казалось, что все, капец. Я потом всю ночь думал: почему женщины мужиков пилят? Ладно, я понимаю Галку, Галю эту… как ее… Кравцову, из второго подъезда, знаешь?
– Не, – сказал Гена.
– А, ты ж не наш, я забыл, – хлопнул себя по лбу Данияр. – Ну, неважно. У Галки муж пьет. Виктор. Ну, не по-черному, но нормально так. Галка на трех работах пашет, а он афганец, на пенсии. Пенсию и пропивает, а заодно и пол Галкиной зарплаты. Крыша у него сразу слетает, там и Галке достается, и детям. Зато наутро Галка его пилить начинает, всю жизнь ему припоминает, а у нее язык острый. Недели две порой он ходит, хвост поджав, а она только покрикивает. А потом все заново. Это я понимаю. Он ей жизнь портит, она ему. Все по-честному. А у нас? Я, к примеру, свою Алию… Она, знаешь, у меня какая? Одна на весь мир. Я ведь в ней души не чаю! Все для нее делаю, а она… Эх-х. Да какая разница. Все равно уже.
– Ну, иди к ней, поговори, – предложил Геннадий.
– Не, не пойду, – помотал головой Данияр, – не умею я извиняться. Да и в чем виноват-то я? Я ж не пью, не курю, не обижаю ее. Цветы по праздникам дарю, зарабатываю нормально, в рестораны ее вожу. Не, ну, с другой стороны, я понимаю, конечно. Я-то на работе весь день торчу, а она дома, одна. Еду готовит, порядок наводит, меня ждет – домашних хлопот много. А потом я прихожу, уставший, злой. На работе ведь тоже куча проблем. Вместо того чтобы приласкать Алиюшу, хожу по дому хмурый. Иной раз могу поесть и спасибо даже не сказать. Она обо мне заботится, а я даже не замечаю иногда. Посудомойку ей не купил, зажмотился. Да и сейчас вроде выходные себе устроил, а по дому ничего делать не хочется. Алиюша сколько раз меня уже просила окна отрегулировать, дует с них, холодно, а мне все лень. Вот она и обижается. Ну я ведь тоже человек. Могу и полениться иногда. Это же все ерунда, правда? Как считаешь? Или нет? Не, все-таки не пойду я. Если приду, опять получится, будто я виноватый. Я всегда виноватый. Что бы ни случилось, а виноватый я. Не, не пойду.
– Иди-иди, – сказал Геннадий, посмеиваясь. – Видно же, что совестно тебе, что скучаешь ужасно и только повод ищешь.
– Да ну тебя, – сердито отмахнулся Данияр и пошел обратно в свой джип.
Геннадий захлопнул капот, сел за руль, выдохнул с надеждой и повернул ключ. Мотор заклекотал, забурчал, встряхнулся и затарахтел, чихая и откашливаясь. Из выхлопной трубы вылетело густое облако, оторвалось и поплыло, растворяясь в морозном воздухе.
Гена оставил машину прогреваться, а сам нырнул в подъезд и снова поднялся к Ольге Юрьевне в квартиру. Отпер дверь своим ключом, вошел, разулся, прошел в комнату, поглядывая по сторонам.
– Эй, Чмо! – позвал Гена и прислушался. Тишина.
– Чмо, ты где?
Он приподнялся на цыпочки и похлопал наугад ладонью по пыльной крыше шкафа. Ничего. Прошел к тумбочке с телевизором, заглянул за нее – пусто.
– Куда ж ты подевалась? – пробормотал Гена, оглядываясь, и тут же в его лодыжку вцепились зубы и когти. Растопырив лапы, Эльза набрасывалась на его пятку, прикусывала пальцы на ногах, а потом отскочила в сторону и метнулась под кровать, но через мгновенье уже высунула оттуда розовый нос, с любопытством наблюдая за реакцией Гены.
Гена присел перед Эльзой на корточки. Она мяукнула и грациозно вышла из-под кровати, потягиваясь, играя хвостом. Прошлась пару раз, а потом опрокинулась на спину и вытянула вперед все свои лапы, ожидая, что Гена начнет с ней играть. Но Гена не был настроен на игру.
– Слушай, Чмо, – тихо сказал он, – а давай я тебе отсюда заберу, а? Будешь у меня жить. У меня, конечно, не такие хоромы, как здесь. Зато свой огород, свобода, простор. Будешь на свежем воздухе играть, мышей ловить, у тебя же на носу написано, что ты охотница. А я буду тебя рыбкой свежей кормить. Я ж рыбак, у меня рыба, знаешь, какая бывает! И сазан, и судак, и жерех. Не то что этот твой «Вискас». А с Ольгой Юрьевной я поговорю. Если что, скажу, что не буду брать денег за работу. Она мне уже порядочно должна.