Пальцы дрожали мелкой дрожью, кажется, подобное состояние называется сумеречным – между сном и явью, усугубленное жгучим желанием поменять их местами.
Маринка тяжело уселась на свой энергодиванчик и предложила Игорю устроиться напротив. Он молча повиновался.
– Мои слова о будущем сейчас не отзовутся в твоем сердце, – тихо начала она, – это и не нужно, это даже хорошо. Но обо мне тебе следует узнать больше… Семенов со товарищи вовсе не стремились создать совершенного робота, да и демонстрация параметров идеальной роженицы живым женщинам и образцового поведения обществу моих родителей интересовала слабо. Это побочка, дорогой. Семенов глядел дальше и пытался вторгнуться в вотчину Бога, как бы ни протестовал против Бога ДОТ. Семенов стремился подобраться к искусственному разуму. Где начинается разум? Никакие вычислительные мощности, бездонная память и механический опыт не сделают робота чем-то живым, самодостаточным, разумным. Программой не задать чувств, стенаний, вечного поиска и самокопания. Я могла складывать рифмы, но это были не стихи, могла изображать слезы, но не печалиться… Я стала самой мощной ЭВМ, и только, но Семенову этого оказалось вполне достаточно. Он являлся ярым сторонником теории «порога разумности», согласно которой разум вспыхивает сам, если для этого создано достаточно предпосылок! Знаешь, есть такая игра го? – Игорь отрицательно мотнул головой. – Китайская, сложная до чертиков. Представь, мы играем, и передо мной стоит классическая задача победить. Я обладаю гораздо более мощными вычислительными способностями, нежели ты, не теряю концентрации, не сбиваюсь. Я выиграю. И поступлю как робот! А вот если я вдруг задумаюсь: зачем мне это нужно? Вдруг захочу бросить игру, потому что она наскучила, заняться рисованием. Или поддаться тебе. Понимаешь?!. Робот обычно выполняет алгоритм, а тут такая непредсказуемость. Семенов заочно назвал это прецедентом Колмогорова – в честь Андрея Николаевича Колмогорова, великого ученого с прото-Земли, первым описавшего признаки и предсказавшего появление искусственной жизни еще в 1961 году. И вот в мертвом Солнечном, в пустом НИИ, спустя десятилетия после гибели своего создателя я встречаю человека, начинаю выполнять алгоритм, заложенный ДОТом, то есть играю с тобой в го, и вдруг задаюсь вопросом: зачем мне это нужно? Ведь я знаю, как ты поступишь по результатам игры – покинешь город навсегда, найдешь женщину, реализуешься в схватке со смертельным врагом или погибнешь, но в любом случае я утрачу возможность смотреть в твои глаза! Слышать твой голос! Таять от твоих прикосновений! Я обманула «Эверест» и прожила с тобой коротенькую жизнь, за которую не жаль ничего. Но, похоже, обманулась сама… Я люблю тебя! Это сильнее всех моих вычислительных мощностей и алгоритмов! Я – загадка для себя же, я перешагнула порог разумности!.. Мои создатели предполагали, что кремниевая жизнь заменит белковую в процессе эволюции. Мы лишены человеческих недостатков, мы мощнее, мы неуязвимы. Я, например, могу легко работать в открытом космосе без скафандра, бродить по дну океана, не погибну от падения с большой высоты. Представляешь, как мне должно быть интересно жить? Но всему этому я почему-то предпочла нечто совершенно другое – любить. А знаешь, в чем чудовищный парадокс? Эта же любовь заставила меня отринуть тебя, страдать! Мне больно, слышишь? Мне страшно больно, но мы не можем быть вместе, наши души заключены в несовместимых телах и будет лучше, если ты забудешь меня! Это невыносимое горе! Это так чудовищно нелогично! Я ничего не понимаю! – Марина зарыдала.
– Скажи мне, что это фокус, – прошептал пересохшими губами Игорь, – скажи, что это интрига, синтезированные гормоны… Черт возьми, что это программа ДОТа! Я схожу с ума!
– Прекрати! Да, это все слишком жестоко! – ответила Марина. – Но я не могу так сказать, соврать даже во благо! Это выше моих возможностей! Цена разумности слишком высока! Теперь я понимаю гений Семенова: он тогда в Алене поправил что-то, сестра оказалась гораздо восприимчивее к его замыслу, ближе к порогу разумности. Я помню ее ничем не обусловленную грусть. Тогда казалось – как точно копирует женские эмоции, какие глаза выразительные! А она страдала, потому что любила.
Марина вновь разрыдалась. Игорь подошел к ней, притянул за руки к себе, поцеловал в макушку и погладил по волосам. Рубашка на груди быстро намокла от несоленых слез.
– Не плачь, это быстрее тебя опустошит.
– Нет, рекуперация энергии… на всхлипываниях… частично… восполнит батарею… – сквозь слезы ответила Марина и, чуть успокоившись, добавила: – Ты будешь помнить меня, а значит, я проживу еще долго, очень долго…
Нерв титаническим усилием воли подавил мысли о появлении Аи из-за дверей, ведущих в коридор, с вопросом: «Мам, пап! Чего вы сами стоите? Мы с Назарчиком скучаем!»
Глава 156
Марина неподвижно лежала на диванчике, словно мертвая. Никакая рекуперация ей не помогла, Игорь уже не мог разбудить хозяйку НИИ, как ни старался. Похоже, это конец.
Он потер виски ладонями и откинулся в кресле.
Три дня Нерв заново учился жить в реальном мире. Поначалу «Эверест» питал человека глюкозой внутривенно, благо катетеры, доставшиеся в наследство от Ложа, еще годились. Марина ходила тенью и почти не разговаривала. Теперь ее нет.
По сравнению с кошмаром настоящего давешняя гибель от пули Молчуна казалась счастьем. Как же тяжело! Как невыносимо больно возвращаться в мертвый город к Марине, которую он готов любить во всяком обличье, но которая оставила его одного. Теперь навсегда.
Игорь не мог приказать сердцу остановиться. Оно упрямо билось в груди, а значит, партия Кремова не доиграна и, в сущности, у него нет выбора – сражаться или угаснуть: даже сквозь пепельную горечь, будто сами собой, простреливали нервные импульсы, мозг выполнял профессиональные алгоритмы в фоновом режиме. Все существо Нерва, предательски забегая вперед, просчитывало параметры предстоящего броска. Автомат. Обреченный никогда не сдаваться автомат.
Нужно убираться отсюда обратно в тошнотворный Мегаполис. Там дом и люди. Там то, для чего бьется сердце. Нечто похожее Игорь уже испытывал у Стены и теперь понимал, что оно означает.
Пора выходить. Никакие твари не страшили, он равнодушно отнесся бы к самому сатане, выберись тот из ада прямо сейчас.
Кремов поднялся и решительно зашагал в хранилище.
«Эверест» встретил нейтральной гримасой Семенова.
– Мне кое-что нужно, – сказал Игорь, – дело не терпит промедленья.
– Вы собираетесь покинуть НИИ?
– Точно.
– Марина рассчитала, что благоприятное время для вашего отбытия наступит не ранее чем через два месяца, товарищ Кремов! – возразил «Эверест».
– Это не имеет значения. Два месяца здесь я не выдержу, – ответил Игорь. – Так что? Поможешь?
– Конечно. Введите команду!
Игорь продиктовал распоряжение, и «Эверест» принялся за работу. Она заняла у него поразительно малое время – минуты три, после чего стрела-манипулятор протянула человеку серебристую сумку.
– Здесь все? – удивился Нерв.
– Так точно! В лучшем виде, – отрапортовал «Эверест». – Я буду ждать от вас вестей, Игорь Максимович!
Игорь улыбнулся. Это так трогательно – ждать вестей от человека, который уходит навсегда. Впрочем, «Эверест» в отличие от Марины, выполнившей божественное условие Гегеля и перешагнувшей порог разумности, вряд ли ведал сантименты. ЭВМ заботилась лишь о выполнении глобальной программы ДОТа.
Сборы заняли час. Нерв стремился во что бы то ни стало уйти до темноты: ночь рядом с Мариной грозила превратиться в жуткое испытание. Экипировавшись, он опустился подле тела жены на колени и прикоснулся пальцами к ее руке. Противный холод синтетической кожи со всей беспощадностью в очередной раз засвидетельствовал грустный финал. «Прощай, Маруся. Теперь ничто не отнимет нас друг у друга», – прошептал Игорь. После этого он встал и в сопровождении Милко направился к выходу.
Глава 157
На ступенях НИИ Нерв прислушался. Атмосфера города бодрила, в воздухе витали бритвенно-острые флюиды опасности. Одно неосторожное движение, и нейронный силок со свистом стянется на шее человека. Только человек этот непрост и умеет видеть коварные западни охотника.
Серый день после привычного полумрака Института слепил.
Игорь поправил лямки рюкзака и поднял ствол калашникова. Теперь можно идти.
Дышалось легко. Времечко нынче царило жесточайшее – без пяти минут весна, до которой обидно не дотянет масса живности. Все, что природа запасала осенью, съедено и переработано, а свежего нет. Это испытание, преодолеваемое на жилах, через не могу и вопреки, оно по зубам лишь самым сильным и несгибаемым. Именно теперь смерть пожнет обильный урожай!
Милко хищно ступал рядом – огромный кот высотой по колено в холке. Интересно, чем он питался, чтобы так вырасти? Кремов точно знал, что у правой ноги надежный нейронный буфер, который заблокирует дебютный импульс люмера, а дальше… Дальше следует не плошать и позволить калибру «семь шестьдесят два» сделать свою работу.
Шли долго. Руки устали от тяжести автомата, пришлось его опустить, ощущение опасности не покидало. Кот по замысловатой траектории огибал гиблые места и нейтрализовывал непроизвольные эфирные разряды человека. Зато Игорь шерстил эфир без помех. Твари растревожились не на шутку, как-то прознав, что НИИ пуст. В то же время они не могли унюхать след жертвы и лихорадочно сновали по округе в поиске.
Институт автоматики остался далеко позади. Быстрым шагом – человек и трусцой – кот миновали знакомые улицы, ржавые останки аэродуги, добрались до аптеки с мигающей лампой, а затем до детского сада. Дальше открытое пространство с шоссе, уходящим к бетонной стелле с серпом и молотом. Это граница жилого микрорайона, дальше квадрат лесозоны. Левее виднеется возвышенность, прямо и справа сплошные растительные дебри.
Внезапно Милко, поглядевший назад, замер и страшно ощерился.