Сегодня наконец формальный повод найден: Келли не подчинился приказу!
Утром, еще до побудки личного состава, полковник решил обойти лагерь. Рассветало. За злополучным третьим арликоном он услышал приглушенную беседу и немедленно отправился туда. Тихо подойдя почти вплотную к беседующим, остановился за крайним катком, чтоб не обнаружить себя.
Келли привычно бубнил о научной чертовщине:
– Природа умна и совершенна, ребята. Например, свет идет по кратчайшему пути всегда! Прямой луч, попадая в толстое стекло, мгновенно меняет направление, ломается и выходит из стекла не там, где его ждешь, а в другом месте. Так он экономит время, чтоб не барахтаться долго в плотном стекле, а сократить в нем путь и вынырнуть поскорее в неплотный воздух. А уж вынырнув, он вновь уходит вдаль по прямой. Вот тебе, МакГрегор, если б приказали перебежать из одного угла поля в другой, а поле делится вдоль длинной границы песком и газоном, то как бы ты побежал?
– Ну, – протянул МакГрегор, поразмыслив – сначала перебрался бы по кратчайшему пути на газон, а уж там припустил бы. По песку-то какой бег?
– Вот и свет так, всегда сначала по кратчайшему пути преодолеет вязкое стекло. Мы, ребята, все время вязнем в песке, но, в отличие от света, дороги на газон не знаем. Да и устроено здесь все немного сложнее.
– Келли, от твоих слов тошно становится. Лучше скажи – что делать?
– Если хотим выжить, нужно вернуться. Есть необходимый запас топлива для пары транспортников, перегрузимся на них всем составом и, возможно, еще сумеем дотянуть обратно. Я вычислил короткий путь!
Кински вышел из-за укрытия.
Через час личный состав выстроился вдоль машин. Полковник стоял на крыше бронетранспортера, Келли – между строем и полковником. Кински произнес речь:
– Бойцы Мегаполиса! Вы все давали клятву верности народу и Бюро! Вы все знали, на что идете, и обещали жизни положить во исполнение воинского долга. Что же я вижу теперь? Лейтенант Келли подбивает вас на предательство и мятеж! Он толкует о дезертирстве всей экспедиции из-за чего-то неведомого, из-за страха перед игрой воображения! Где оказался бы Мегаполис, если его сынов можно было бы победить воображением? Все это чушь собачья – и петли времени, и прочая дребедень про песок и стекло! Я обещаю вам, что, когда мы вернемся домой, каждый из вас получит по цистерне виски и по десятку самых отборных шлюх! Вы все не будете знать нужды до конца дней своих, о вас сложат легенды! Но уж если ситуация скверная и у кого-то трясутся поджилки от неимоверной натуги, я не буду осуждать. Только полагаться на сдувшихся нельзя, и таким надобно заранее раскрыться. Так что, есть такие, кто отказывается от своего долга, от боевых побратимов, от победы? Есть такие, кто хочет соскочить и присоединиться к лицам вроде лейтенанта Келли? Обещаю, я никого не накажу, мне это нужно знать как командиру, чтоб в самый ответственный момент не положиться на неподходящих людей! Итак, сделайте шаг вперед те, кто поддерживает Келли!
В гробовом молчании никто не шелохнулся.
– Что до самого лейтенанта Келли, то он ослушался моего приказа не разлагать дисциплину, не навязывать свои соображения! Нарушение приказа командира в автономном походе карается смертью! Исходя из принципов человеколюбия и гуманности, совет офицеров изберет ему менее строгое наказание!
Лейтенанта решено было не расстреливать за попытку подыма, в сложившейся ситуации это выглядело бы чрезмерно жестоко в глазах солдат. Кински милостиво распорядился выдать Келли запас провианта и оставить в пустоши, чтоб тот «воспользовался своим коротким путем».
Глава 166
Игорь увидел огромное водное пространство, такое огромное, что захватывало дух. Под синим небом простиралось Море. Красивое слово восторгом отзывалось в сознании, заполняя его дыханием соленого ветра и необъятным простором. Зеленоватые волны ударялись о песчаный берег, принося с собой скопления водорослей, чайки кружились над головой, что-то выкрикивая скрипучим голосом, а знойное полуденное солнце вовсе не жгло, а освещало прекрасный мир под собой, искрясь бликами в воде. Когда до берега осталось немного, запахло сырой рыбой и ракушками. Бледно-желтый, почти белый песок имел свой запах, совсем не такой, как в пустыне, а от покрывавших его местами водорослей доносились сильные йодовые нотки.
Милко ежился, озираясь по сторонам. Кот явно был не в своей тарелке. Он аккуратно обнюхивал редкие камушки и настороженно косился в сторону маленьких крабов, дергавших клешнями в клубках морской травы, – те пытались выпутаться из плена, чтобы вернуться домой, но солнце не оставляло шансов: вскоре они должны были превратиться в сухие белые костяшки.
Мира, оглядевшись по сторонам, начала решительно раздеваться.
– Вчера был шторм, видишь, сколько мусора нанесло? – заметила она спутнику. – Не теряй времени, идем купаться.
Игорь проводил ее взглядом. Расслабленно покачивая бедрами, девушка приближалась к накатывавшим волночкам в своем целомудренном купальнике, состоявшем из шорт до середины бедра и глухого топа. Она шла, чуть склонив голову, рассматривая ракушки под ногами; лучи освещали ее изящные острые плечи и шею. Красивая девчонка! «О чем ты думаешь, путник? – спохватился он, отводя глаза. – Выведешь ее отсюда, она увидит блеск города, получит право выбора. Забудь. Да и в этом ли дело? Еще вчера ты боготворил Марину, неважно в каком мире, а теперь? Хорош тоже…»
Кремов вошел в море, показавшееся ледяным, и почувствовал щекотание в области левого колена. Сквозь прозрачную воду просматривалось множество маленьких серо-зеленых полупрозрачных существ, сновавших по коже. Они плавали, сжимая и разжимая полусантиметровые тельца, и приближаясь к ноге человека, откусывали микроскопические частички шелушащейся кожи. Игорь поспешил ретироваться на берег, опасаясь, что атакован зловредными паразитами или переносчиками болезней. Мирка только рассмеялась над ним:
– Это стоноги, не мешай им чистить твое тело. Мертвую ткань они съедят, живую не тронут.
– А не увлекутся?
Шутка понравилась обоим. Ее не оценил лишь Милко, который по-прежнему опасливо озирался вокруг, устроившись на рюкзаке Игоря. Пушистый словно брюзжал: «Ушел бы отсюда, но, так и быть, подожду. Хоть удобный туалет повсюду», – и пора б ему уже согласиться, что море прекрасно, но нет! Состроил недовольную рожицу – будь добр, поноси ее для приличия с денек.
Суша плавно поднималась от линии прибоя, образуя ровную, как стол, поверхность с небольшим уклоном. Полоса песка и ракушечника шириной метров в тридцать отделяла море от густого разнотравья. Стоял май, молодая зелень усыпана светло-оранжевыми искрами одуванчика, кое-где уже возвышались их белые пушистые шары; стебли пастушьей сумки, сочные и сильные, уверенно держали цветки, похожие на продолговатые шишечки в обрамлении бисерин; готовилась предстать во всей красе ромашка, а немногочисленные маки ни к чему не готовились, их короткий, но яркий век начался – роскошные бутоны вовсю алели, раскрывшись солнечным лучам. Наверное, здесь соседствовали сотни видов растений, они источали круживший голову аромат, настраивали мысли только на жизнеутверждающие темы.
Игорю вдруг показалось, что люмеров никогда не существовало, он их придумал, а если не придумал, то они далеко-далеко и не опасны. Они не придут сюда, они не совместимы с этой красотой. Он подхватил Мирку, ойкнувшую от неожиданности, и закружил ее, приподняв над землей. Девушка обхватила его за шею, уткнувшись лбом в плечо. Милко подошел к ним, когда оба повалились на песок. Уши животного постоянно двигались, фиксируя звуки, наполнявшие округу, в кошачьей голове ежесекундно совершались десятки операций по их обработке, поэтому пушистый попутчик не разделял эйфории. Вероятно, понимая, что сейчас не до него, кот просто устроился на песке в любимой позе – лежа, подобрав лапки, и таким образом приобщился к происходящему.
Ощущение счастья, особенно если оно мощное и скоротечное, сродни взрыву – выплескиваясь в сознании на мгновение, высасывает силы, способные поддерживать человека в течение нескольких часов. Такое часто случается весной.
Мира с Игорем очень устали в тот день от ходьбы по податливому песку, поэтому Нерв задолго до сумерек обустроил укрытие в траве у самой кромки песка. Люди поели, воспользовавшись запасами, и долго молча рассматривали закат. Милко, поймавший по дороге несколько стрекоз, трапезу с людьми не разделял. Позже кот забрался в укрытие, поближе к обожаемой Мире, и задремал, время от времени подергивая ушами. Ночью от звездного неба спустился холод. Девушка свернулась калачиком в расстегнутом до половины спальнике, обняла Милку и уснула.
Игорь некоторое время слушал ее дыхание, а затем погрузился в сон.
Он стоял в развалинах какого-то дома на втором этаже. Половины фасадной стены не было, в проеме виднелась одна из улиц Солнечного. От крыши остались только гнилые балки перекрытий, убого серевшие на фоне мрачного, затянутого тучами неба. Он увидел люмера.
Тот перемещался по улице на четырех конечностях. Огромные, навыкате глаза сверху и снизу прикрывались тонкими, в синих жилах, веками, иссиня-черные зрачки оттеняли идеальную белизну глазного яблока и, независимо друг от друга, сновали в разные стороны; рот большой – просто разрез на бледной коже, без губ. Именно глаза и рот привлекали внимание сразу, на их фоне человекоподобное двухметровое тело отмечалось вскользь. Сильный безжалостный противник, легко вводящий в психическое оцепенение.
Игорь вдруг понял, что горит. Горит оранжевым, совсем не горячим пламенем его голова. Таким же пламенем, только несравнимо более слабым горят деревья, пролетающие птицы и даже чахлая трава. Их пламя другого, какого-то приглушенного цвета.
Дым от пламени идет к люмеру. С мяукающими звуками тот пылесосом втягивает его в себя и медленно, хозяйской поступью перебирается от дома к дому. Игорь испытывает ужас, он пытается податься назад, но спина будто упирается в невидимую стену. Нерв понимает, что люмер, чувствуя токи, исходящие от окружающих живых существ, старается найти что-то более достойное, чем животное или растение. Приближается! Сейчас он учует человека, ужас начинает парализовывать волю. Игорь отчаянным рывком дергается назад и чувствует, что отдаляется от окна. Но движение получается странным – в какой-то момент он начинает видеть самого себя сзади. Пламя от головы просматривается прекрасно, теперь оно собирается в пучок и втягивается… в огромного белого кота… Это Милко!