Происходящее вызывало тревогу, но, с другой стороны, ушли проблемы с данью, что Харитонычем было расценено положительно, да и сам парк обещал в скорости остаться в прошлом: старик договорился о переезде в недорогую съемную квартирку в городе.
Вечером они с Женькой возвращались счастливые из города, оживленно переговариваясь на понятном только им языке. Предстояло в несколько ходок перенести в новое жилье вещи, и дед с внуком обсуждали детали мероприятия. Миновав покосившиеся столбы на входе, они углубились в парк. Под пиджаком у Харитоныча ждало своего часа припрятанное сокровище – кулек с пряниками и пластмассовый робот, а в руке дежурил сверток с ливерной колбасой и хлебом – на случай, если потребуется плата за проход. Про подарок внук знал прекрасно, но оба делали вид, что никто ни о чем не догадывается, предвкушая радостный момент дома, в теплом укромном люке.
По дороге не повстречалось ни одного бомжа, и Харитоныч уже мысленно начал радоваться сэкономленной еде, как вдруг со стороны моста сверкнул луч света. Здесь раньше не пользовались ничем, кроме спичек или зажигалки, поэтому дед встревожился, почуяв неладное. Они с мальчиком остановились и притихли, стараясь не привлекать внимания.
Тем временем неизвестный направил фонарь в их сторону. Луч выхватил из темноты фигуры старика и ребенка, и тут же прогремел выстрел. Пуля, коротко свистнув, хлестко ударила в ствол ближайшего дерева. От неожиданности Женька присел, затем почувствовал, как дед схватил его за руку и поволок к кустам. С другой стороны тоже зажглись огни, послышались крики: «Туда побежали! Трави! Трави!» Беглецы продирались сквозь густые заросли, царапая руки и рискуя выколоть глаза. Впереди снова ударил проклятый свет и послышались охотничьи кличи. Сердца Харитоныча коснулось отчаянье, он понял, что у старого инвалида и парализованного мальчишки нет шансов уйти от неизвестных убийц.
– Женя, – сдавленно прошептал Харитоныч, – беги на выход, к свалке. Я тоже побегу, только по другой дороге. Встретимся дома!
Затем он подтолкнул внука в темноту, развернулся и двинул на приближающийся свет. Ошеломленный мальчик подчинился и минуты три ковылял через мусорные кучи, пока за спиной не раздались частые выстрелы и отдаленное улюлюканье. Женька с щемящей тоской понял, что дед его обманул и к люку больше никогда не вернется. Слезы хлынули из глаз, и, развернувшись, он поспешил обратно. Ребенок мычал от горя, на ходу неловко размазывая рукавом сопли. Густые заросли порезали щеку, но боли не было, хотелось только скорей добраться к деду.
Впереди показалась группа мужчин в камуфляжной форме и черных масках. Они стояли кучкой посреди старой клумбы, склонившись над телом, и подсвечивали себе фонариками. Каждый держал оружие, а один вытирал тряпкой длинный нож. Обезумевший Женька бросился туда, гортанно завывая «Деда! Деда!» и размахивая руками.
Внезапное появление мальчика заставило компанию в камуфляже броситься врассыпную. Впрочем, оправившись от неожиданности, они тут же вернулись обратно.
Харитоныч лежал на спине и не дышал. Его окровавленные пальцы намертво сжали разорванный пакет, рядом в красной жиже белел игрушечный робот без головы. Внук упал на старика, заходясь рыданиями.
За картиной молча наблюдала группа убийц.
– Прикончи его, Ян! – наконец скомандовал вожак.
– П-почему я? – заикаясь, возразил тот, к кому обратились.
– Сегодня твой день, забыл?
Убийца, чьим днем было объявлено сегодня, навел ствол автоматического «МакКигана» на ребенка и зажмурился. Он еще не отошел от недавней охоты, когда настигнутый старик корчился на земле с простреленными ногами. И ладно бы убить бездомного разрешалось из огнестрельного оружия, так нет, пришлось мараться, колоть стилетом, потому что этот – первый, а первого обязательно так. Не дав разжалобить себя стонами, Ян схватил неудачника за волосы, приподнял и резко, по-мужски ткнул клинком в сердце. К досаде, жертва дернулась, укол пришелся в брюшину, и смерть старика растянулась в мучительной агонии. Теперь еще малолетний выродок…
Из-за деревьев послышался вой сирен, темное небо озарилось сполохами полицейских мигалок. Компаньоны нервно задергались, требуя немедленной расправы, и «виновник торжества» нажал на курок, выпустив в распластанные тела короткую очередь. Мальчишку подбросило, будто пружиной, а затем шлепнуло о землю. Он затрепыхался в конвульсиях.
– Все, не жилец, пошли отсюда, – одобрительно произнес вожак, и охотничья партия скрылась в чаще…
Глава 38
Улей, похоже, доживал последние месяцы. По крайней мере, в том виде, в котором задумывался создателями и в котором существовал десятки лет. Молодежь, естественно, этого не ощущала, на то она и молодежь. Какой-нибудь первокурсник, спешивший на занятия, вряд ли задумывался, что еще пару лет назад в прохладных коридорах альма-матер было не принято шуметь или нестись с выпученными глазами в буфет на большом перерыве. Форму отменили, внутренний устав больше не предусматривал правил поведения в быту и регламентировал только учебный процесс. Зато на стоянках института теперь дожидались хозяев роскошные автомобили. Аудитории отделали модными дорогими материалами, содрав архаичную деревянную обшивку стен, и оборудовали учебными приспособлениями нового типа: видео и голоэкранами, лазерными модуляторами. Ведение конспектов упразднили, теперь компьютер и ХАЭН-синхронизаторы превратились в единственных помощников курсантов.
Намоленную десятками лет атмосферу выдуло ветрами перемен. Курсанты развязно гоготали у курилок, с тоской ожидая скучных занятий, или убивали время в буфетах, прогуливая «ненужные» пары.
Но все это было лишь жалким отзвуком настоящей революции, свершившейся в недрах Улья. «Аналоговые» предметы, и в первую очередь НКО, сделали факультативными с перспективой полной отмены в ближайшем будущем, вместо них ввели «Технологию приборного исследования нейронных следов». По сути, от будущих выпускников уже не требовалось никаких знаний из арсенала прежних поколений Нервов, поиски артефактов теперь могла выполнять цифровая машина. Это открывало перспективы людям без уникальных способностей и даже без хоть сколько-нибудь развитой нервной системы. Знай себе нажимай на виртуальные кнопки «тачскрина», остальное сделает «цифра»: поймает следы, проанализирует их природу и автоматически выдаст заключение. «Аналоговые» специалисты стали восприниматься новым поколением Нервов чуть ли не как колдуны или даже шарлатаны.
Казимиров с Игорем не спеша гуляли по дорожкам институтского парка в окружении по-сентябрьски прозрачных деревьев. Пусть поздние листья и не думали желтеть, их весенние собратья, испепеленные знойным летом, уже успели проредить кроны, упокоившись под ногами сухой шуршащей подстилкой.
Профессор эту встречу инициировал сам. Редкий случай.
Сдал в последнее время Евгений Митрофанович, очевидно, подкосила его бесплодная борьба за дело всей жизни – Улей. Раньше он шутил, что с удовольствием на пенсии будет удить рыбу или складывать оригами, но разве рыбалка или оригами способны занять человека, наблюдающего закат целой эпохи, в будущее которой он свято верил? Похоронив мечты о беззаботной старости и впустив в сердце спокойную обреченность, учитель принялся с удвоенной энергией отдавать силы ученикам.
– Прежде я мог освободиться не раньше шести, теперь времени навалом, – невесело улыбнувшись, произнес Казимиров.
– Зажали полностью? – спросил Игорь.
– Почти, – со вздохом ответил старик.
– Вам платят, не оставили без средств к существованию?
– Как ни странно, по деньгам не обижают, хотя считаться со мной уже совсем не обязательно. Помнишь, Чижик, как тебя нашли покупатели? – неожиданно спросил Казимиров.
– Очень плохо, а что?
– В свое время к нам нельзя было попасть по собственной инициативе. Для обывателя Улей не существовал, в новостях о нем не сообщали, в газетах не светили, секретность опять же… Среди преподавателей существовала прослойка наиболее опытных, сильных. Они разыскивали новых учеников, прощупывая детей в школах, на улицах или, как в твоем случае, на периферии, в поселениях беженцев. Там, замечу, самый первосортный материал – детки чистые, не тронутые мегаполисной гнилью, нервы у них звучат звонко, как серебряные струны. Так вот, понравившихся отмечали, отслеживали, сколько нужно, а затем забирали в институт. Или не забирали. Собственно, прозвище «покупатели» оттуда и пошло. Золотое времечко было… Я смотрел личное дело, тебя приметили в пятилетнем возрасте – неудивительно, что плохо помнишь первый контакт. Впрочем, ты, Чижик, уже тогда стал представителем вымирающей породы «купленных» детей. Через год после нашего знакомства практику закрытой вербовки прекратили и стали набирать курсантов по результатам открытых экзаменов. Улей стал заложником практической потребности в Нервах-криминалистах. О том, кто такие Нервы в глобальном смысле, в горячке позабыли преступность, особенно в Молчановке, требовала не считаться ни с чем. Людей со средними способностями до уровня «нюхача» подтянуть ведь всегда можно, причем заморачиваться с возрастом не нужно – брали хоть тридцатилетних.
– Открытый набор, – продолжил после паузы профессор, – породил огромный процент шлака, многим курсантам не удавалось привить элементарные навыки психозрения, НКО утратило смысл. Конечно, все случилось не сразу и не вдруг, но перспектива размывания профессии и упадка Улья отчетливо увиделась преподавателям, когда первый «открытый» курс провалил экзамены по базовым дисциплинам. Дальше – больше… До грустных событий настоящего дня оставалось еще немало времени, Чижик. Никто из стариков не хотел верить в вырождение породы. Мы считали, что хоть малый процент настоящих нервов, но всегда подготовим, а остальные найдут себе применение обычными следователями, криминалистами. Каким же было наше удивление, когда масса «шлака» начала искривлять реальность сообразно своей сущности! Она начала давить нас, ей непонятных, а значит, чужих, и менять курс Улья! Прекрасно помню день поступления на службу в институт человека, весьма далекого от невербалки. Он очень старался, вникал в НКО, но без толку. Однако человек остался на кафедре криминалистики.