сяком случае, точно. Да и Студент тяжело дышал под конец. Только Курачу все было нипочем…
Мы вылезли из ямы и приготовились сбрасывать полипропиленовые мешки вниз. Ненадолго задержались, напились воды из пластиковых бутылок.
— Можете покурить, — сказала Эльвира. Сама она была свободна от этой гадкой привычки. В ночном полумраке мы уселись на корточки и достали сигареты. При вспышках зажигалок я видел, что Эльвира сидит в проеме боковой двери… И как-то странно сидит, можете мне поверить… Как-то не так. Но, естественно, я не проронил ни слова. Наше ночное занятие не очень располагало к задушевным беседам. Студент нервничал, мое состояние было близким к депрессии. Только Курач был абсолютно спокоен. Грохнул двух типов практически голыми руками всего несколько часов тому назад, и как ни в чем не бывало. Привычка? Нервы?
— Покурили? — спросила Эльвира и зажгла неяркий фонарик, такой же светодиод, как у всех. Его луч падал в нашу сторону.
— Да вроде бы, — ответил Курач.
— Ну что, Игорь… Теперь можешь вставать на колени и начинать молиться, — сказала Эльвира.
Я даже не понял, к кому она обращается. Студент, правда, понял. Особенно когда увидел, что Эльвира направляет на него давешний пистолет Лымаря с той же трубой глушителя на стволе. Игорем звали, надо полагать его, и я узнал об этом только сейчас. Еще одно бесполезное знание… Студент, однако, не стал сгибать конечности и производить инвокации. Он посмотрел на оружие в руке женщины и спокойно произнес:
— Так я и знал. Меня это почему-то не удивляет.
Это меня тоже не удивляло. Единственно, я предполагал, что Студенту свернет шею Курач. Меня удивляло другое — поведение Студента. Не такое, как в эту секунду, а в последние пару часов. Примерно так, как удивляли люди, оставшиеся на «Титанике», которые знали, что им не удастся спастись… Меня удивляла история нацистской верхушки, которая уже зимой сорок пятого знала, что ей капут, и все равно продолжала как-то существовать и действовать до самого Нюрнберга. Все они понимали, что толстый полярный лис уже подкрался, но при этом продолжали что-то делать, с кем-то общаться, куда-то ходить, вместо того, чтобы всей толпой свалить куда-нибудь в Аргентину… Студент, кстати, тоже вполне мог успеть смыться. Почему он этого не сделал? Почему он копал эту яму вместе с нами?.. Меня уж давно только бы и видели здесь.
Эльвиру, видимо, тоже заинтересовало это. Не убирая оружие, она задала ему похожий вопрос.
— А мне особо некуда сейчас топать, — сказал Игорь. — Я привык работать вместе с пацанами… Они, кстати, гораздо лучше помнили твоего отца. Я ведь его толком и не знал даже. Когда он скорефанился с Гуцулом и Лымарем, мне еще год надо было на малолетке чалиться — я ведь намного моложе их. И не знаю точно, почему пацаны подписались тебе помогать. Не знаю, почему потом хотели перестать. Претензий вроде ни у кого не было… Особенно у меня. Хотя ни твой отец, ни ты сама меня никогда не интересовали. Теперь слушай сюда. Крупняк — это не мое. И по мелочи мне тоже не климатит. Но ксивами, по которым я умею работать, сейчас заниматься стало душняк — кругом электроника, компьютерные базы и биометрия. Да и от блатной жизни я тупо устал. Я знаю, что ты собираешься взять Золотую бабу — а эта штука стоит огромных денег. Я в теме. Гуцул и Лымарь правильные пацаны, но они ничего не понимали. Таких денег их мозги не могли вместить. Чем круче мы поднимали, тем просто дороже были кабаки и девки. Удалось бы снять сто лямов баксов — Гуцул с Лымарем и эти деньги спустили бы на те же кабаки и девок. Просто это были бы самые дорогие кабаки и девки в мире.
— Но ведь это же вполне понятно, — уверенно заявил Курач. — Если удастся хапнуть жирный кусок, на что его еще тратить-то?
— Ты считаешь, что мог бы найти деньгам иное применение? — поинтересовалась Эльвира, не обращая внимания на слова Ивана.
— Конечно.
— Какое именно?
Студент пожал плечами.
— А тебе не все ли равно?
Эльвира подняла пистолет.
Над ночной степью повисла глубокая тишина. Лишь где-то вдалеке стрекотали ночные насекомые, да на пределе слышимости доносился шум одинокого двигателя. Все молчали и не шевелиись, даже Курач замер, словно языческий идол.
И ствол пистолета пошел вниз.
— Валите мешки в яму, — распорядилась Эльвира. — Скоро рассвет. Надо успеть замаскировать здесь все.
Когда я проснулся, негромкие голоса с кухни дали мне понять, что Эльвира и Игорь что-то обсуждают. Курач еще похрапывал. Часы показывали около десяти утра, но я чувствовал себя усталым и невыспавшимся. И все же через какое-то время присоединился к обсуждению.
— Мы тут как раз изучаем, где ты мог ошибиться, — сказала Эльвира. — И никак не можем понять, почему Монин вместо девяти дней пути все-таки считает правильным число шестьдесят три. Третий отрезок упирается в восточный берег высохшего Большого Арала, но вместо Муйнака потом мы поворачиваем к Аральску…
У меня были мысли относительно всего этого, а если говорить честно, то это были даже и не мои идеи, а Татьянины, но есть ли смысл делиться ими с Эльвирой и этим проходимцем? Грамотно он вчера свою шкуру сохранил… Интересно, застрелила бы его Эльвира или нет, если бы он говорил чуть менее убедительно? Если бы он оказался по своему развитию на уровне такого же дикаря, как Иван Курочкин и «пацаны», закопанные нами вчера в алтайской степи?
Внешне, конечно, он не выглядел интеллигентом ни на йоту. Пресловутые тюремные «университеты» накладывают определенный отпечаток на всех. Правда, иные студенты из нормальных, обычных университетов зачастую выглядят так же. Но при этом Игорь сам, по своей воле тянулся к знаниям — библиотеку на «малолетке» он проштудировал с толком. Именно он заметил мне, что я зря посчитал невежественным безвестного англоязычного географа — под словом «Bulgaria» в той записке он подразумевал отнюдь не современное государство на Балканах, а древнее Поволжье, называемое, как ни странно, Булгарией… Чуть позже я узнал, что в личных планах Игоря, которыми он поделился с Эльвирой, было получение высшего образования и плюс (если повезет) аспирантура. Человек хотел круто изменить свою жизнь и, похоже, Эльвира ему поверила. При этом, конечно, ее мало интересовали моральные принципы Студента, а их он менять как раз не особо и стремился. Вот такая своеобразная личность влилась в нашу компанию взамен исчезнувшего Монина.
Игорь был склонен верить Монину. Эльвира — тоже. Я — нет. Мне казалось, что Аркадий создал «дезу» намеренно, и так же намеренно подставил Студенту карман своего жилета, в котором он обычно ходил в магазин. Аральск явно был направлением подложным.
— Ты когда собираешься к американцам? — поинтересовалась у меня Эльвира. — Надо им слить информацию про Монина. А заодно и про новые обстоятельства.
— Куда их стоит направить?
— Да в тот же Муйнак, например, тем более, там все равно что-то ищут… В принципе все одно — на запад отсюда, примерно в одну сторону и на одно расстояние… Ты ведь наверняка рассказал Кэсси про то, чем и где занимается бывший научный руководитель Геннадия?
Да, Кэсси я поставил об этом в известность, как ни обидно такое сознавать…
— Давайте еще раз пробежим эту карту, — сказал я, уводя тему в более конкретное русло. — Надо убедительно обосновать направление на Муйнак. Как это лучше сделать?
— Да легко, — сказал Игорь, шагая измерителем по карте, точно как Папанов в «Бриллиантовой руке». Это что у нас тогда получается? Через Рубцовск, по степям через Караганду и Байконур, на запад, к побережью Аральского моря… Тысяча восемьсот девяносто километров, потом резко на юг, еще двести сорок… Ну, не совсем рядом с городом, но в пределах пары часов езды… Там дороги-то есть, интересно?
Краем глаза я наблюдал за Эльвирой. «Киллер-квин» прислушивалась внимательно к словам Игоря. Прихлопнет она при случае этого Студента, подумал я. Руками Курача, скорее всего.
— Знаете, я думаю, не нужно излишне подробно давать обоснование этому числу, — сказала Эльвира. — Достаточно того, что американцы тоже наверняка рассматривали версию с Аралом. Подтверждение в виде распечатки из монинского блокнота им можно отдать. И черт с ними. Хотят — пусть едут в Аралкум. Не хотят — пусть торчат здесь или вообще убираются к себе в Штаты. Мне они надоели.
— У них за главного Виктор Баранов, — сказал Студент. — А этот тип упертый. Его уже вышибли из Москвы в свое время, отобрали бизнес, даже сажали, а он снова на плаву оказался. С кем-то договорился и купил обанкротившийся аэропорт на аукционе, который, вообще-то не для него был устроен… Думал, что ему дадут застроить территорию, а фиг там — Москва землю не отдает, и теперь у него положение то еще. Деньги вложены, и даже не потеряны, но не работают. И вернуть их вроде бы реально, но для этого надо еще больше денег, а столько даже у него нету…
— Да знают все эту историю, — махнула рукой Эльвира. — Не о нем речь… Андрей, ты не тяни, сгоняй в Славгород и попробуй закинуть эту информацию Виктору. И не надо ничего придумывать, ты им скажешь чистую правду. И про Монина, как он случайно помог нам, и про то, как он исчез, видимо, решив самостоятельно добраться до золота…
— И про вчерашний замес рассказывать, конечно, не надо, — донесся голос проснувшегося Курача. Он стоял в проеме двери и зевал во всю пасть.
Эльвира без приязни посмотрела на Ивана. Не знаю, что она думала про него, но чем дальше, тем все сильнее я полагал, что из всего нынешнего окружения «киллер-квин» наиболее терпимо относится ко мне. Может, она действительно чувствовала что-то вроде вины за историю с Татьяной, к примеру. А может, между нами что-то произошло? «Терапия», конечно, не секс, но процесс вполне интимный и меняющий суть отношений. Хотя, конечно, с этой женщиной ничего нельзя знать определенно. Она опасна и непредсказуема. И, если честно, я не очень горел желанием держаться рядом с ней…
— Про это я рассказывать точно не буду, — заверил я всех троих.