– Так это было давно. Никогда не верь в вечную дружбу ни между людьми, ни между планетами. При заглушенном эфире сесть вы, может, и сядете. Но поддержки с Марса у вас не будет никакой: мы попросту друг друга не услышим до самого вашего отлёта – если, конечно, кто-то вообще улетит. По-твоему, мы имеем право так рисковать?
– По крайней мере, мы могли бы выяснить…
– Сбором информации пусть занимаются роботы. По крайней мере, их глазами смотреть безопасно.
– Только вот именно этим в момент смерти Максим и занимался… – бросил я, только сейчас вспомнив, что за час до кончины Юрковского он и Майрон уходили сюда – о чём-то потолковать наедине. Словно почувствовав ход моих мыслей, Асано посмотрел мне прямо в глаза.
– Как я сказал, не стоит отчаиваться, Уинстон. Задание у тебя скоро появится. Прежде чем вернуться к обезвреживанию этих аппаратов на орбите, мы дистанционно захватим один и доставим сюда. Руководить операцией будешь ты – но отсюда.
Возразить было нечего. Загвоздка лишь в том, что наши космические аппараты, облетавшие Землю по дальней орбите, где сигнал не пропадал, не зафиксировали ни единого пуска. А первый марсианский зонд, к слову, был запущен аж в пятьдесят втором году. С трудом верится, что кто-то боится нас, марсиан, настолько, чтобы сразу после катастрофы выводить на орбиту оружие. Не говоря уже о том, что после глобального катаклизма даже у выживших капиталистов заботы совсем другие. Если я хоть что-то понимаю в людях, они перегрызутся меж собой за право принять нас в своем бункере и вытянуть как можно больше барышей для себя-любимых!
– И все-таки, что нужно, чтобы экспедиция «Архангелов» состоялась? – свои шансы мне хотелось представлять предельно чётко.
– Новые зонды-разведчики, первоклассные хакеры, способные взламывать чужую технику. И полноценная база на Луне, в качестве перевалочного пункта. Не говоря уже о том, что ресурсами эта белая глыба просто кишит. Но если разбрасываться «Фермионами» направо и налево, то и Луны нам не видать как своих ушей. Так что многое зависит и от тебя.
Промышленных баз на Луне было две – советская «Согдиана» и американская «Сольвейг», построенная корпорацией «Линдон Пауэр». До Блэкаута это были полноценные промышленные комплексы, откуда до Марсианской революции на нашу планету доставляли оборудование и минералы. Блокада Соединенных Штатов сделала такие поставки невозможными, поставив новорождённую республику на грань выживания. Кто же знал, что в одночасье мы поменяемся местами!
– В случае с хакерами… Вы ведь понимаете, что придётся разрешить для них установку мозговых имплантатов, чтобы они могли работать в полную силу? – поинтересовался я.
– Разумеется. Именно это я и буду обсуждать с Советом архонтов в пятницу. Но лично я полагаю, что хороший хакер и без них может справиться: тебе ведь не нужны чипы в голове, чтоб управлять «Кетцалем», – почти ласково сказал Асано. – Хочу, чтобы ты хорошенько уяснил, товарищ Уинтер. Я не был Максиму врагом, как не являюсь врагом и тебе, чтобы ты сейчас в своей оскорбленной гордости не думал. Я всего лишь не хочу неоправданных жертв и убитых горем родителей. И если бы пришлось затормозить «Фермион» за минуту до взлёта, я сделал бы это без колебаний.
– Я ни разу не слышал, чтобы вы протестовали против полёта раньше… Чтобы пытались убедить в своей правоте Максима, – признаться, я мало надеялся расколоть Асано на правду; скорее, во мне бушевало упрямое желание вывести Майрона из его вечного равновесия, которому он изменил лишь однажды – когда произошло несчастье с Юрковским.
– Ты много чего не слыхал. А мы бодались из-за этого раз сто! Cколько раз я спорил, пытался переубедить! Он был человеком умным, талантливым, порядочным, но эта земная авантюра подчинила его слишком сильно. Ронять его авторитет в чьих-либо глазах я не стал бы ни в коем случае – и потому мы спорили за закрытыми дверями. Понимаешь, Максим так мечтал прославиться…
– Он не прославиться мечтал, Майрон. А сделать лучше нашу жизнь, – заметил я.
– Это не плохо, мой друг, а всего лишь несвоевременно. К тому же, лучшую жизнь нужно делать здесь и сейчас, не ища её на чужбине. Когда русские это поняли и вернулись на коммунистический путь развития…
Тут я не выдержал и перебил его.
– У нас дефицит во всём: техника, пригодная для рассады почва, лекарства! Процент кислорода не поднимается уже три года, люди годами ждут очереди на рождение детей…
– Тебе не нужно ждать очереди. Уверен, Совет со мной согласится.
– Спасибо, но у меня маловато заслуг, – незаработанные почести были для меня хуже оплеухи. – Так что вы намерены делать со всеми нашими проблемами?
– Решать их, не отвлекаясь на утопические программы, – мягко проговорил Асано, распахнув руки, словно для объятия. Я не находил, что ему ответить.
– Прекрасные цветы, – пробормотал я, кивая на сокровище Асано – аккуратный кустик со стрельчатыми, серебряного цвета листьями.
– «Mare Infinitum», – с гордостью пробасил архонт, лаская растение взглядом.
– Зачем держите под стеклом? – полюбопытствовал я.
– Аромат специфический, Уинстон. Две минуты – и здравствуй, мигрень! Зато какой прекрасный свет даёт после заката! Хочешь полюбоваться – приходи через час. Я покачал головой, коротко попрощался и вышел.
Мне оставалось уповать на других архонтов, а лучше – отыскать факты, способные повлиять на их решение в нужную мне сторону. Убедить их, что без полёта на Землю никак нельзя и что мой экипаж готов к нештатным ситуациям любой сложности. Но аргумент у меня пока один: мы с Юрковским построили траекторию подлёта и посадки так, чтобы пролететь как можно меньше космических аппаратов, продолжающих кружить на околоземных орбитах.
Вместо Байконура, куда планировалось посадить «Фермион-1», мы выбрали космодром Мирный в Антарктиде; над южным континентом всегда пролетало меньше спутников, чем над остальными, да к тому же, часть из них со времени Блэкаута уже попадала в океан. В небе над Антарктидой относительно пусто, и этим грех не воспользоваться. А маленький юркий шаттл «Фермиона», рассчитанный на экипаж из четырёх человек, доберётся без подзарядок в любую точку земного шара.
Ясное дело, полной защиты это не гарантировало, ведь для того, чтобы стать мишенью, вовсе не обязательно приближаться к спутнику вплотную. Многие военные аппараты способны выпустить ракету и за тысячу километров от цели. Но радары «Фермиона-2» способны распознать даже сверхмалые ракеты на расстоянии ста километров, и этого достаточно, чтобы плазменным залпом ликвидировать их на подлёте: после трагедии с первым «Фермионом» второй корабль пришлось оснастить оружием, которое я успешно испытал, поразив цели на обоих спутниках Марса.
Мне было почти жутко выходить из городского управления не отважным разведчиком, не главой опасной миссии, призванным объединить две планеты и помочь населению Земли, ввергнутому во мрак нищеты и невежества, а просто еще одним марсолётчиком. Ощущение такое, словно в полной темноте меня вытолкнули в невесомость и задраили люк. Чтобы ослабить напряжение, я отправился на пробежку в Парк Основателей – густой, засаженный могучими деревьями, чьи кроны, переплетаясь, скрывали небо, тёмными лианами, ароматными кустами шиповника и мелких роз – совсем как на Земле. Вскоре мне стало казаться, что люди смотрят на меня с жалостью, как на зарёванного малыша. Теперь для всех я «парень, что не полетел».
Я заглянул на спортплощадку, куда приходил на вечернюю тренировку наш психолог Вэй Гуан. Несмотря на дурное известие, он и в этот раз не изменил своему распорядку, но выглядел постаревшим на добрый десяток лет. Он отложил в сторону свои разрисованные красками гири, и, поздоровавшись, мы уселись по-турецки в шелковистую траву. Я спросил, что он думает о случившемся.
– Если бы Асано так радел за наши жизни, то он бы не давал Юрковскому проходу, дёргал бы других архонтов: «Что ж вы, шельмы, делаете!», публиковал бы открытые письма, ушел бы в отставку, в конце концов. Что ни говори, а возможностей повлиять на решения начальства у него достаточно, – задумчиво проговорил психолог, сложив руки на груди. – Возможно, дело в чем-то ещё.
– Он должен понимать, как опасны такие резкие развороты…
– Не хочу тебя огорчать, но значимость нашей программы ты преувеличиваешь, – возразил Вэй. – Это не их мечта, – он кивнул в сторону, подразумевая все население Арконы. – Она лишь наша. Большинство не думает о Земле днем и ночью. Сейчас у людей есть всё, что нужно для достойной жизни. Для них нет разницы, какого цвета у них над головой небо – оранжевого, синего или зеленого в крапинку – только б иметь для дыхания кислород… Они не знают, что такое плюс двадцать на открытом воздухе и сады не под куполом. Их заботит грядущий урожай, и это нормально.
– Но если они получат подтверждение, что на нашей бывшей родине можно жить – неужели захотят остаться? Марс – холодный отчим. Земля – наша щедрая мать и останется ею всегда.
– Этой матери они никогда не знали, – покачал головой Вэй. – Ты ведь понимаешь, как сильно от любви отличается любопытство.
– Думаешь, нужно принять всё, как есть? – последнее, чего я ожидал от члена своего экипажа – это безропотной покорности судьбе.
– Если ничего изменить не получится – да, нужно, – покачал головой психолог. – Время до заседания Совета архонтов ещё остаётся. Другое дело – готов ли ты их убедить или только причитать про поруганную мечту марсианского народа.
– Капитан я или кто?
– Не помню, чтобы ты с чем-нибудь не справился, – улыбнулся мой коллега. – Но лучше взять пару-тройку дней отдыха и вообще об этом не думать. Съездил бы к отцу с матерью, а? Я прямо вижу, какие громы и молнии внутри тебя бушуют! Да, и кстати, успокой Катрину: кажется, она переживает больше твоего!
– С чего ты взял?
– Встретил её полчаса назад. Выглядела так, словно шла топиться.
– Хорошо, что у нас негде. Но спасибо, что предупредил! – сказал я, поднимаясь с лужайки, чтобы идти домой.