Свет в зале горел тусклый, но электрический. Сидевшие в обеденном зале «Авалона» посетители выглядели на порядок богаче жителей Мак-Мёрдо: на пальцах кольца, на головах – узорчатые банданы, тюрбаны и широкополые шляпы, одежда по большей части старинная – не из меха собак или яков, а из диковинных тканей, относительно тонких и лёгких, не намокающих в воде и берегущих тепло, на запястьях – браслеты с часами, рабочими или нет – издалека не разобрать, но часы, остававшиеся на ходу, стоили как упряжка из шести собак. Самыми ценными считались часы марки «Страйдер»: их батарейка представляла собой алмаз с сердцевиной из переработанного ядерного топлива и могла, по слухам, работать веками. Правда, что такое ядерное топливо, народ понимал уже слабо: для большинства это было что-то вроде «божественной силы», дарующей жизнь всему вокруг.
Взгляд Рэнди задержался на одном из соседей. За ближайшим к нему и Фокс столом, запрокинув худые ноги на столешницу, сидел молодой человек в широкополой чёрной шляпе; он прижимал к груди самую настоящую гитару и длинными, похожими на паучьи лапки, пальцами, перебирал её струны с таким видом, словно гладил чьи-то волосы. Его собственные, тёмно-русые пряди, спускались на плечи, отливая золотом на свету. Сверху и снизу вдоль края век тянулись грубо намалёванные чёрные линии: головешкой красил, не иначе. Руки, до сих пор почти беззвучно скользившие по струнам, были покрыты сетью татуировок, одна из которых бросилась Рэнди в глаза: довольно заметный чёрный крест, продольная перекладина которого тянулась по первой фаланге среднего пальца.
Видеть и слышать гитару Рэнди доводилось на вечерах у пожилого музыканта Мариачи – одного из немногих, кто занимался в МакМёрдо искусством и скрашивал монотонную жизнь горожан, – и у бандита Билли из Серебряного Дворца. И если первый любил свою гитару почти как женщину, сдувал с нее пылинки и протирал клочком замши после каждой игры, инструмент второго дышал на ладан и больше годился для того, чтобы забивать ими гвозди.
– Эй, парень, спой-ка «Сиськи юной Мэри»! – крикнул ему немолодой рыжебородый детина с грубо наколотым на предплечье якорем.
– В печку тебя и твои сиськи, – оскалился гитарист, на мгновение сделавшись похожим на небольшую ядовитую змею. – У меня своя программа на вечер.
– Патронами заплачу!.. – настаивал бородач, хлопая по столу мясистой ладонью. Патронов на что-то крепкое, завезенное из Дюмон-Дюрвилля, ему, видать, уже хватило.
– Да хоть алмазами, – насмешливо сказал ему парень, давая понять, что пословица «кто платит, тот и музыку заказывает», с ним не работает. – У меня соглашение с Бранимиром, а не с тобой.
– Тебя где так со старшими говорить научили, снегу тебе в рыло?..
Рыжебородый грузно поднялся с места; наверняка он отвык слышать дерзости, а особенно – от всяких там сопляков с тонкими пальцами. Акт устрашения, впрочем, не сработал: молодой человек смотрел на него самое большее со снисходительным любопытством. У Рэнди перехватило дыхание; пальцы сжали вилку так, словно та была оружием. Он понимал, что мужик с якорем, хоть и в возрасте, может без особого труда свернуть гитаристу шею.
– Не переживай, крови не будет, – прошептала Фокс, заметив его волнение. – Эй! – воскликнула она, обращаясь уже к гитаристу. – Вот это встреча, брат!.. Какими судьбами в Рэйлтауне?
Она села – даже не села, а хлопнулась на скамью рядом с парнем, словно мужчина с якорем не нависал над ним, как готовая вот-вот обрушиться глыба. Словно того вообще не было. А когда так в твоем присутствии поступает женщина, да еще женщина редкой красоты – потерять почву под ногами нетрудно.
Застигнутый врасплох задира замер, уперев руки в бока и натужно соображая наспиртованными мозгами, как быть дальше – чтоб и перед дамой себя не уронить, и слабаком перед публикой себя не выставить. Когда же в затылок ему уперся ствол пистолета, он и вовсе оробел.
– Всё хорошо, приятель? – спросил его сзади владелец пистолета, оказавшийся Бранимиром.
– Да вот, музыку хотел заказать, – процедил сквозь зубы владелец якоря.
– Как успехи?
– Не очень.
– Так может, на место пойдёшь?
– Пожалуй.
Бранимир не опускал оружия, пока разбушевавшийся гость не вернулся к себе за стол, сопровождаемый откровенными насмешками собутыльников, так и не дождавшихся заварухи. А гитарист, сказав короткое «спасибо» то ли хозяину, то ли Фокс, убрал ноги со стола, сел поудобнее и так яростно ударил по струнам, что все, включая забияку с якорем, разом притихли. Это совершенно не было похоже на нежный перебор, который Рэнди слышал минуту назад. Да и сочетание звуков для юноши из Мак-Мёрдо было непривычным.
Сперва аккорды, вылетавшие из-под пальцев незнакомца, были тяжёлыми, словно камни, падающие в пропасть. Затем они сменились задумчивой нежной мелодией, которая спустя минуту начала становиться всё более тревожной, грустной и пронзительной, а потом снова взорвалась чередой гремучих ударов по струнам, каждый из которых разил Рэнди в сердце, как стрела. Зачарованный ученик кузнеца наблюдал, как пальцы гитариста стремительно перемещаются, останавливаются на доли секунды, чтобы зажать аккорды, а затем снова пускаются в неистовый танец. Впервые Рэнди пожалел, что по выбору родителей стал подмастерьем Масако, а не попросился в ученики к Мариачи. Тот, правда, давал от ворот поворот всем желающим учиться у него, хоть в Мак-Мёрдо их было и немного. Но чем чёрт не шутит…
Рэнди украдкой посмотрел на Фокс. Её широко распахнутые глаза стали тёмно- серыми, как в тот момент, когда она увидела Эзру мёртвым. Не менее колдовским образом эта странная музыка подействовала на всех, кто их окружал; один почти поднёс стакан ко рту, да так и просидел с отвисшей челюстью, пока музыка не стихла. Другой забыл затянуться конопляной самокруткой, и та догорела до самых пальцев. Третий просто распластался на столе, глядя невидящими глазами сквозь пространство.
Последняя вибрирующая нота повисла на струне, как повисают капли дождя на краях крыш, веревках и ветвях деревьев, а затем медленно, томительно растворилась в накуренном воздухе. Люди не хлопали, не хвалили музыканта, не требовали повторения. Шум обеденного зала будто сменился торжественной тишиной тронного.
– Музыка Золотого Века в ее лучшем проявлении! Не забывайте! – гитарист слегка приподнял свою шляпу и сразу же вернул ее на место.
– И явно не для того, чтобы под нее есть, – пробормотал Рэнди себе под нос, поглощая глазами удивительного незнакомца. Ничего подобного Мариачи при нем не играл. Он лишь аккомпанировал собственному пению, время от времени оставляя место для какого-нибудь звучного проигрыша. Юноша не представлял, что музыка бывает другой, если не считать мелодий, которые напевали Масако, родители и соседи. Каким бы унылым ни было житье-бытье в МакМёрдо – песня бодрила, поднимала дух, скрашивала скуку, помогала выразить чувства. Альда пела Рэнди колыбельные до шести лет – и воспроизвести по памяти он мог каждую.
– Я Лекс, – представился гитарист, когда все трое оказались за одним столом.
– Я Фокс. А это Рэнди, мой брат, – сказала бывшая глава Потерянных Детей.
– Приятно увидеть новые лица. Это, часом, не вы бежали из Мак-Мёрдо от эпидемии?
Рэнди едва не ляпнул «да», но вовремя закрыл рот, удивляясь, с какой ужасной скоростью распространяются слухи и как причудливо преобразуются от изначальной лжи к правде. Но вот Бранимир притащил поднос с дымящейся едой. Впервые за долгое время юноша видел перед собой достаточно пищи, чтобы вдоволь насытиться: это казалось почти чудом. Но любопытство, которое вызывали новый знакомый и его гитара, потеснило даже голод.
– Нет, Лекс, мы сами по себе, – улыбнулась музыканту Фокс, отламывая чаячье крыло. – Но ты не стесняйся, ужинай с нами!
– Ты сам откуда? – спросил Рэнди.
– Отовсюду, – Лекс очертил руками широкий круг. – Но родился в Порт-Амундсене. Неожиданно, да? Зная, чьё это логово…
Ненавистное название царапнуло Рэнди сердце.
– Надо думать, ты вовремя сделал оттуда ноги…
– В точку, – вздохнул Лекс. – Когда в городе была резня, маму схватили как неблагонадежную; ее и отца заставили поклясться в верности этим чертовым псам, – его палец задергал первую струну – самую тонкую. – Не знаю, стоит ли рассказывать дальше. Мы только что познакомились, а меня уже понесло…
– Мы с тобой товарищи по несчастью, – покачал головой Рэнди. – Поэтому говори.
– Два года спустя мама отправилась в море ловить рыбу; ведь музыкой она больше зарабатывать не могла… И больше не возвращалась. Многие дни мы с отцом ходили по берегу, ожидая, когда прибой вернет её тело, но без толку. Лодку не нашли тоже. Злые языки поговаривали, что в море она в тот день так и не вышла. Что её забрал к себе сам Кровавый Апостол, а когда наигрался – убил и приказал сжечь. Но я предпочел думать, что ей все-таки удалось обрести свободу…
– Ты и сейчас в это веришь? – спросил Рэнди.
– Во что-то же нужно верить человеку, – сказал Лекс. – Благодаря этому я и жив… И знаешь, что самое горькое? Я думал, мой старик поклялся помогать Крестителям на словах, но он и вправду стал одним из них. Он запрещал ей играть даже дома, запрещал учить меня. Пока мама была с нами, мне от гитары было ни холодно, ни жарко. Но когда она ушла – мне не осталось ничего, как учиться. Это было как упавшее знамя свободы, понимаешь?.. Кто-то должен был его подхватить!
– А крест на пальце тебе папаша наколол? – бесцеремонно вмешалась Фокс.
– Надеюсь, ты заметила, что палец средний, – подмигнул гитарист. – Как я к этому всему отношусь, видно издалека!
Мало что сближает так, как пережитая вместе опасность и совместная трапеза после долгого перехода, но пребывание в Серебряном Дворце, хотя и короткое, научило Рэнди быть начеку в любой ситуации. Приходилось следить за языком, хотя у Лекса была занятная особенность: в его компании хотелось послать к чёрту все предосторожности. Он играл и другие песни, развлекаясь с публикой, точно колдун из старинных книжек, то насылая на неё веселье, то вводя в оцепенение. Рэнди заметил, что даже задира, вовремя «перехваченный» Бранимиром, поддался его магии. Одну и ту же ноту Лекс мог сыграть десятком разных способов.