Что удивило меня сильнее, шея мумии была примотана скотчем к подголовнику кресла, чтобы голова сохранила гордую посадку, но нижняя челюсть, увы, отвисла и выглядела самым жутким образом. Иссохшие ладони возлежали на столе; между ними лежала открытая тетрадь, и на развороте изящной каллиграфической вязью было написано: «Кван Ю-на. Моя возлюбленная с 5 августа 2142 года».
– Ну и пакость, – бросил Лео.
Увековечивать любовь – похвальное дело, но то, что открылось нашим глазам, выходило за все мыслимые рамки. Уже в который раз я пожалел, что вообще сюда полез. Был бы умней – сделал бы так, как Рахманов велел: не дергался и дожидался бы товарищей. И то, что к этому времени «Наутилус» пришёл бы за Даниэль, было бы уже не моей проблемой. Сами бы с этой чокнутой и разбирались, и еще неизвестно, кому в итоге пришлось бы хуже… Реактора, правда, было бы жаль – но ведь и я пока до него не добрался. Прикосновением к монитору я вывел компьютер из спящего режима и наткнулся на требование очередного пароля. В этот раз записок поблизости не оказалось. Но если Даниэль замечала у себя проблемы с памятью, то должна была вести письменный учёт всех известных ей паролей, кодов и схем управления. Значит, какой-то дневник должен быть или что-то в этом роде. Например, тетрадь, которую я вытащил из-под сухих ладоней покойницы. Догадка оказалась верна: все тем же идеальным почерком в дневник внесены десятки пометок, рисунков, схем и, конечно же, списки кодов доступа ко всем жизненно важным для спящей девушки системам – всем, кроме капсулы гибернации.
Могло ли случиться так, что она знала пароль так хорошо, что могла вспомнить его в любой момент и не стала записывать? Сомневаюсь: несмотря на юный возраст, в котором ей пришлось заснуть в первый раз, она оказалась довольно внимательна и умна. Более того, оставленные на дверях подсказки, скорее всего, предназначались не только для неё. Она предусмотрела, что однажды сюда могут заглянуть, и для этого не нужно быть ясновидящей. Так допустимо ли, чтобы она забылапропароль? У меня даже мелькнула догадка, что Даниэль могла нанести код на собственное тело в виде лазерной татуировки; самое подходящее место – запястье.
Глянул – руки оказались чистыми, только ногти на них, в отличие от волос, настолько длинные, что становится не по себе. Внимательно оглядел белоснежное хрупкое тело, почти отталкивающее при холодном свете. Ни намека на модификации… И тут рука словно сама крепко ударила меня по лбу, и я вновь поспешил открыть разворот с именем злосчастной мумии. Сначала я ввёл его, затем, получив отрицательный ответ, указанную дату. Довольно заурчав, компьютер сначала показал линейку загрузки, а затем открыл передо мной голографическое меню. Что любопытно, эмоции меня не переполняют. Нет радости, нет трепета, есть лишь усталость и ужасное желание побыстрей со всем покончить. «Дополнительное питание», «Гидромассаж», «Пробуждение»… Но есть и кнопка без названия – диагональный красный крестик. Комментарии, как говорится, излишни.
Мне предлагается выбрать режим пробуждения – обычный, мягкий или экстренный – самый быстрый и самый рискованный для здоровья. Сперва я собирался выбрать именно его, но рассудил, что возможные проблемы перевесят экономию времени, поэтому я поступил иначе – включил обычный режим и аварийную блокировку двери из сада в коридор. Открыть её можно только изнутри, а надумают взламывать – возиться придётся долго.
Пробуждение длится два часа. За это время мне нужно скопировать максимум информации, что здесь хранится, выяснить, сколько в местном реакторe осталось топлива и отыскать его документацию, чтобы дома ребята сравнили его трёхмерную модель с нашей и выяснили, можно ли взять оттуда детали, чтобы отремонтировать наш. К величайшей своей радости, я набрёл во внутренней сети на трёхмерный план всей лаборатории. Одно небольшое помещение было обозначено как «гараж». А в гараже стоит обычно транспорт – можно предположить, что для эвакуации.
Я полистал блокнот, но кодов не нашёл – только гневную пометку о том, что взломать гараж не получается и что, должно быть, к этому приложили руки «те подонки». Прав доступа у Даниэль было почти столько же, сколько у последнего директора, но, как оказалось, не хватало для последнего рывка к свободе. Если кто-то уже покинул бункер через «гараж», то, должно быть, перепрограммировал его в самый последний момент. Я вновь посмотрел на спящую: жидкость из её аквариума уже стекла в систему очистки, и сейчас какая-то субстанция вливалась в её тело по искусственной пуповине. От непривычного зрелища страх ворочался в животе, как рыба на дне пруда.
При повторном взгляде на голограмму объекта в голове что-то словно громко щёлкнуло. Дверь Захарии Гласса. По какой-то причине Даниэль не смогла её открыть, чтоб выйти наружу; вряд ли за столько лет она не пыталась. Не смог и Невис, когда хотел её отыскать – и убил старика, вероятно, пытав его перед этим. Кто-то хорошо постарался, чтобы она оттуда не вышла, чтобы до неё не добрались даже «свои». И тут в мозгу щёлкнуло снова. Система очистки! Если бункер использовал опреснённую морскую воду, то наружу, в океан, должна была выходить очищенная сточная! Остановив работу очистных систем и разблокировав шлюз, я открою нам обоим и путь к свободе! Я вызываю трёхмерную схему здания и понимаю, почему Даниэль не воспользовалась моим «простым и гениальным» планом много лет назад. Как водозабор, так и водосброс находятся на глубине шестьдесят метров ниже уровня моря. Без подготовки подниматься отсюда смертельно. Но это если нет акваланга. А если он где-то припрятан? Ведь «Наутилус» называется так не зря… Полагаясь на своё оружие, я позволил себе отвлечься, и мой изнурённый разум с опозданием среагировал на следующее – стремительное, как бросок мурены, движение. Пушка Джека, выбитая из моей руки, грянулась о пустой «аквариум». Клинок ножа, который я имел неосторожность прицепить к поясу у Лео на виду, я ощутил уже в тот момент, когда он вонзился мне в живот под солнечным сплетением. Вонзился, как ни удивительно, сквозь плащ, в котором увязали пули, но и сам «притормозил» о ткань – иначе лезвие, чего доброго, пощекотало бы позвоночник. От собственного крика мне сделалось страшно.
– Вы в «Крылатом Солнце» такие нищие, что тебе даже глаз вырастить не сумели? – глумливо проговорил Лео, выдернув оружие. – Так я это исправлю…
Дружище Велиард… Ты б видел, каких монстров наплодила твоя компания! Им и метаморфами необязательно быть! А ты, Василевский, раньше не мог сообразить, что этот гад тебе всю дорогу подыгрывал?
На сей раз я перехватил в полёте руку с ножом и швырнул врага так, что хруст локтевого сустава прозвучал на весь зал, а тело тяжко впечаталось пол и уже не поднималось: с выкрученной рукой сразу вернуться в бой невозможно. Вне себя от боли и бешенства, я врезал Лео ногой по рёбрам, оттолкнув его вместе с тем от упавшего пистолета. Кровь – уже в который раз! – стремительно покидала моё тело, и этого ревущего быка нужно было нейтрализовать прямо сейчас, пока сознание на месте…
Рука сама выхватила из кармана шприц и сама загнала ему иглу в икроножную мышцу. Немеющие пальцы сжали тюбик, выдавливая хирургический релаксант. И только сейчас я вспоминаю, что пациенту нужно подключение к искусственной вентиляции лёгких: паралич дыхательных путей наступит в течение трёх минут…
– Дурак ты набитый, – я поймал себя на том, что говорю с цепенеющим Лео по-русски. – Если б не твоё паскудство с ножом, я сохранил бы тебе жизнь, а сейчас и до медицинского модуля не дотащу. И сам не дотащусь, наверное.
Тело парня растеклось по полу так, словно из него разом вытащили все кости. Несколько секунд он ещё силился повернуть голову в мою сторону, но расслабление мышц, наступавшее с ужасающей скоростью, не позволило ему сделать и этого. Полузакрытые глаза бессмысленно смотрели «за горизонт». Бедняга не то, что языком пошевелить – промычать не сумел в ответ. Каково это – умирать от удушья и не иметь возможности даже вдохнуть, потому что больше тебя не слушается ни одна мышца?.. Страшнее разве что в космос шагнуть без скафандра.
Патроны на него я тратить не стал: кто убивает исподтишка, должен быть готов к последствиям. Путь в медпункт напоминал восхождение на центральные ледники без кислородной маски, ледоруба и страховки. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы перевести дух и перезапустить ментальную анальгезию.
В операционную я не зашёл, а вполз, оставляя кровавый след на белой плитке пола. Вот и хирургический модуль: накрытый прозрачной сканирующей крышкой операционный стол со встроенными браслетами для чтения пульса и давления, манипуляторы, зажимы и лазеры, а также трубки для подачи воздуха и «веселящего газа» спрятаны до поры до времени внутри.
Ридер игнорирует мою ладонь и требует ввести пароль. Но записок с подсказками в поле зрения уже нет. Я ввожу на всякий случай несколько серийных номеров оборудования, что попались мне на глаза. Хоть бы что! Вся надежда на Даниэль, которая вот-вот проснётся.
«Я почти на нуле…» – жалуется телепатка. Значит, помощи не будет. «Подскажи только, как запустить робота!» – требую я.
«Ты прихватил в кабинете карты…» – начала она, прежде чем наша ментальная связь вновь оборвалась. Карты… Точно! Те, голографические, с медицинскими данными! В модуле есть слот специально для них! Так он получает всю информацию о проблемах пациента, чтобы лучше провести операцию или лечебную процедуру. Я беру первую попавшуюся карту – отливающий радугой металлический квадратик – и до щелчка погружаю в слот. Пустая стена – единственная чёрная из четырёх – «оживает»: на ней появляется новый портрет в полный рост, на этот раз – взрослого мужчины по имени Олег Нестеров. Известна его дата рождения – две тысячи сто двадцать восьмой год, но о смерти ничего не сообщается.
Крышка над операционным столом отъехала вбок, словно приглашая меня лечь. Через меню на ридере я сообщаю модулю время и характер ранения. Затем он спрашивает, нужно ли разрезать на мне одежду. Чёрт возьми, да…