Выходит кот. Набрасывается на баранью тушу, и спрятавшемуся в куче хвороста волку мурчание его кажется словами «мало, мало». Волк видит, что зверь невелик, но со страху приписывает ему богатырские какие-то свойства, ибо что же за чудовищем должен быть зверь, если ему одному мало на обед быка и барана. От потрясения волк даже привстает в своей куче валежника, сучья шуршат, коту кажется, будто в валежнике шуршит мышь, и недолго думая «бурмистр» на валежник прыгает.
Волк под валежником думает, что кот прыгает в хворост с целью разорвать его, волка. И бросается наутек. А кот, испугавшись неожиданно выскочившего из-под хвороста волка, карабкается на дерево — на то самое дерево, куда спрятался медведь. И медведю кажется, будто кот, едва не задрав волка, лезет теперь на дерево разодрать его, медведя. Путей к отступлению нет. Медведь прыгает с вершины сосны вниз. И, раненый, уползает прочь, рассказывая всем встречным, как страшен простой серый кот, выгнанный из дома за мелкое воровство.
Месть инсайдера
Ни в одном известном мне аутентичном варианте сказки про волка и семерых козлят не говорится, что козлят было именно семеро. Говорится просто, что жила-была коза в лесной избушке и что козлят у нее было много. Каждый день коза уходила в лес есть траву, чтобы у нее вырабатывалось молоко, потом приходила домой, пела песенку, и козлята отворяли ей дверь. Сюжет общеизвестен. В некоторых вариантах сказки волк действительно перековывает себе язык у кузнеца, но это не важно, потому что в других вариантах волк просто умело имитирует козью песенку — и этого достаточно, чтобы обмануть глупых козлят.
Чрезвычайно важным представляется мне тот обязательный для этой сказки эпизод, который не входит, насколько мне известно, ни в один адаптированный вариант, ни в один фильм или мультик, называющийся «Волк и семеро козлят». Чтение аутентичной сказки про козу, козлят и волка скорее вызывает в памяти библейский сюжет о Юдифи и Олоферне.
Основных вариантов у настоящей сказки два. В первом волк обманывает козлят своей нежной песенкой, врывается в избушку и глотает всех. Тут появляется коза. Она фактически застает волка на месте преступления и говорит ему: «Зачем же ты, бирюк, съел моих козлят?»
«Да ладно тебе, кума, — отвечает волк с цинизмом, достойным эпохи суверенной демократии. — Козлят твоих уж не вернешь. Пойдем лучше в лес погуляем».
То есть волк, съев у козы детей, имеет наглость немедленно приглашать козу на свидание. И безутешная мать, немедленно утешившись, соглашается пойти с детоубийцей погулять в лес. И они славно проводят время. В лесу коза находит оставленное охотниками кострище, раздувает огонь и предлагает волку веселую игру, вид простонародного флирта — прыгать через костер. Коза через костер перепрыгивает, а волк падает в огонь. От нестерпимого жара брюхо у волка лопается, и, к вящей радости козы, из волчьего брюха живые и невредимые выскакивают все, как один, козлята.
Другой вариант этой сказки не менее распространен, но куда более мрачен. Ворвавшись в избушку, волк сжирает всех козлят, кроме одного. Этому малышу удается спрятаться в печку. Волк съедает козлят основательно, не оставляя им никакой надежды ниоткуда выскочить живыми и невредимыми. Он сжирает их, оставляя шкурки и косточки. Вернувшаяся домой коза видит на полу шкурки и косточки своих детей, а спасшийся в печке козленок рассказывает матери, что это именно волк убил и съел его братьев и сестер.
Что же делает коза? Она высушивает шкурки и косточки погибших козлят и перемалывает их в муку. Из муки, в которую превратились останки ее сыновей и дочерей, коза замешивает тесто и печет блины. На блины коза зовет волка. И волк приходит.
Я не понимаю до конца мрачного языческого смысла этой их вечеринки. Очевидно, коза приглашает волка именно на блины не просто так, а потому, что блины — традиционная еда для поминок. Очевидно, козе для чего-то нужно, чтобы волк доел ее козлят до конца, не оставив матери ничего — ни шкурок, ни косточек. Ей важно для чего-то, чтобы преступление волка стало совершенным, чтобы дети были съедены дотла и похоронены в волке по всем правилам.
И тогда сам волк станет прахом. Пока волк ест, коза потихоньку спускается в погреб и разводит там огонь. Потом коза подламывает доски, которыми выстлан пол, и предлагает волку танцевать. А волк ведь еще рассчитывает на близость. Но как на Чудском озере (тоже сказка) лед держал новгородских воинов, а под немецкими рыцарями проламывался, так и в нашей сказке: праведную козу подломанные доски выдерживают, а под тяжелым (от съеденных ли козлят, от грехов ли?) волком подламываются.
Волк проваливается в погреб, сгорает там в огне, а коза остается счастливо жить с единственным уцелевшим козленком.
И это универсальный способ извести злодея, которому не можешь противостоять силой. Русская сказка советует не просто подчиниться злодею, не просто демонстрировать ему благосклонность, не просто веселиться с ним, но и помочь ему довести преступление до совершенства.
Совершенное преступление — это и есть возмездие преступнику.
Яичко упало и разбилось
Общеизвестная сказка про Курочку Рябу, которая снесла не простое, а золотое яичко, имеет многочисленные варианты, одни из которых вспоминается мне всякий раз, когда хоть в общественной, хоть в деловой, хоть в политической жизни страны случается непредвиденное несчастье. Адаптированный вариант сказки, который знает наизусть любой ребенок, читавший с мамой книжки или смотревший мультики, всегда представлялся мне нарочито неполноценным. Ну, снесла курочка яичко. Ну, мышка бежала, хвостиком махнула. Ну, упало яичко и разбилось. Ну, даже, предположим, дед и баба плачут. Ну и что? Зачем было это рассказывать? (Хотя вопрос, разумеется, риторический, ибо многие сказки рассказывались, надо полагать, просто для того, чтобы занять ребенка какой угодно болтовней, пока не заснет.)
Зато тот вариант сказки, о котором пойдет речь ниже, завораживает меня, как завораживают шторма, извержения вулканов или торнадо всякого человека, имеющего возможность наблюдать их с безопасного расстояния. Итак, жили-были дед да баба, и внучка еще жила с ними в нашем варианте. У них была курочка-татарушка (вероятно, рябых кур называли татарками по сходству пестрых перьев с разноцветными платьями татарских женщин). Снесла курочка яичко, не простое, а костяное и расписное в нашем варианте. Бабка положила яичко на полку (пока еще ничто не предвещает беды). Мышка бежала, хвостиком махнула (досадная, конечно, халатность). Яичко упало и разбилось.
Не надо думать, что на этом сказка заканчивается. Ничуть не бывало. Увидев яичко разбитым, дед принялся плакать, хотя разумнее было бы сдержаться, ну подумаешь — яйцо. Увидев деда плачущим и узнав о трагической судьбе яйца, бабка принялась не просто плакать, но и метаться по дому. И можно предположить, что костяное и расписное яйцо было важным элементом продовольственной программы семьи, но бабка металась до тех пор, пока не сломала печку. Огонь же из сломанной печки вырвался, полыхнул и охватил стропила. Изба загорелась, и бабка погибла в огне. В свою очередь внучка, увидев деда плачущим, узнав, что трагически разбилось яйцо, став свидетельницей разрушения печки, пожара в доме и гибели бабки в огне, не придумала ничего лучшего, как только пойти в амбар и удавиться.
И думаете, тем беды кончились? Нет. Мимо горящего дома, мимо повесившейся внучки, обугленной бабки, рыдающего деда и разбитого яйца шла просвирня, женщина, выпекающая просвиры для церкви. Она имела неосторожность спросить у деда, что случилось, и так потрясена была его ответом, что от горя разбросала по земле и растоптала просвиры, которые несла в церковь.
А прямо следом за просвирней в церковь поспешал дьяк. Он увидел, что просвиры растоптаны внучка удавилась, бабка сгорела, дед рыдает, яичко разбилось, и перед лицом этакого несчастья посчитал своим долгом взобраться на церковную колокольню, сбросить оттуда вниз и разбить все колокола.
Теперь, когда мы изучили предлагаемый русской сказкой алгоритм поведения людей в чрезвычайных ситуациях, нас не должна удивлять реакция попа, пришедшего в церковь служить обедню. Разумеется, увидев разбитые колокола, растоптанные просвиры, удавившуюся внучку, сгоревшую бабку, рыдающего деда и разбитое яйцо, поп (в знак солидарности, наверное) пошел и изорвал в клочки все церковные книги.
На этом известный мне катастрофический вариант сказки про Курочку Рябу заканчивается, и слава богу. Страшно подумать, как могла бы продолжиться сказка, если бы к обедне приехал, например, барин. Он что, спалил бы собственную усадьбу и усадьбы нескольких соседей? Или забрил бы всех своих крестьян в солдаты?
А если бы губернатор, не приведи господь, прослышал о катастрофе, постигшей описываемую нами деревню? Страшно подумать, какие чудовищные разрушения сей облеченный властью государственный муж учинил бы во вверенной ему губернии.
Совсем уж не хочется думать, как сложились бы события, если бы известия о злоключениях яйца, деда, бабки, внучки, просвирни, дьяки, попа, барина и губернатора дошли бы до государя. Что было бы? Воина? Мор? Репрессии? И все из-за разбитого яйца?
Водяной пожар
Тот факт, что сказка о Ерше Ершовиче сыне Щетинникове двести лет назад превратилась в один из самых распространенных сюжетов лубка, свидетельствует, на мой взгляд, о некоторой принципиальной ее плакатности. Эта сказка — карикатура, политическая и социальная сатира. В многочисленных вариантах этой сказки как минимум три мотива повторяются с непреложным упорством: наглая лживость узурпатора, тупоумие правосудия и косноязычие общества.
Ерш, напомню, маленькая колючая рыбка, в голодный год поднимается по системе рек (реки подробно перечисляются) в Ростовское озеро. Озеро принадлежит лещам, язям, осетрам, т. е. рыбе крупной. Крупная рыба лишь на один день пускает ерша в свою вотчину. Погостив один день, ерш просится остаться еще на сутки. Потом на двое суток, на неделю, на год.