Креонидянка.
– Мы победили? – отвела взгляд в ответ. – Черт, – Паль Сабо откинулся на подушку, отпустив руку незнакомки.
Та мягко коснулась него, прошептала на ухо:
– Нам велели не говорить с вами, кругом охрана. Но я хочу, чтобы вы знали… Мне очень жаль вашего отца, наверняка, он был очень хорошим человеком… Приношу соболезнования…
Белые стены поплыли перед глазами, свет ламп дрогнул и померк, будто прикрытый траурным саваном. Паль Сабо набрал в легкие воздуха и не мог выдохнуть – горло сдавило. До боли, до разрыва барабанных перепонок. До судорог под сердцем.
Отца нет.
Пока он здесь отлеживался, его не стало.
Если бы не эта тварь, то он был бы с ним рядом. И не позволил бы, чтобы с отцом что-то случилось.
– Мне нужно убраться со станции, – прохрипел, едва узнавая собственный голос. – Помоги.
Смятение в бесцветных глазах:
– Но все перекрыто. За дверью – охрана Управления сопровождения следственных действий. Снова какое-то происшествие в зоне прилетов, задержан грузовик с Креониды; что-то нарушил, проверяют все борта, всю документацию, – она беспомощно развела руками, попробовала распрямиться. Он опять перехватил ее руку, привлек к себе.
– Одежда. И временный пропуск. Все, что прошу, – прошептал. Он сжал пальцы незнакомки так, что у той подкосились ноги.
Девушка покачала головой:
– Воспользуйтесь контейнером для вторсырья. У вас пять минут, – она сорвала с запястья креоник, положила поверх одеяла. Кивнула на стул: – Вот одежда.
Креонидянка распрямилась. Высвободила руку и, не оглядываясь, вышла из палаты: он слышал, как она негромко, но очень раздраженно попросила дежуривших за дверью офицеров отойти вглубь коридора, видел, как неохотно передвинулись их тени. Сабо приподнялся на локте. Взглянул на стул, мрачно усмехнулся: для него уже приготовлена арестантская роба – на груди светился черный шеврон с личным номером и знаком Калипсо.
Ноздри нервно схватили сухой, стерильный воздух, губы сжались в тонкую линию. Даже если его сбросили со счетов, он еще побарахтается. «Лучше пусть пристрелят при попытке к бегству, чем гнить на Калипсо», – молодой человек соскользнул с больничной койки, потянулся к одежде. Не рассматривая, быстро оделся и схватил оставленный креоник, прислонил к панели допуска. Дверь бесшумно отъехала в сторону.
Огляделся.
Голубоватый свет и приглушенные голоса доносились слева, совсем рядом:
– Он без сознания! – голос незнакомки, отдавшей свой креоник.
– Если вы просите сменить режим досмотра, обратитесь к руководству, – сухо проговорил мужской голос.
Тень шатнулась к палате реанимации, к его палате, теперь пустой.
Сабо нырнул за перегородку, бесшумно растворился в полумраке коридора, за матовыми створками, рядом с которыми алели указатели. Контейнеры для вторсырья должны быть в санблоке, их перевозили в отапливаемых трюмах, чтобы не испортить входившую в состав упаковок органику. Стрелка с указателем «санитарный блок, хранение отходов» вела вправо.
Он скользил вплотную к стене. Открыв креоником дверь, оставил его на столе – он ему уже не пригодится.
Подождал и проскользнул внутрь.
Желтые контейнеры для вторсырья оказались уже приготовлены к отправке: синие пломбы стояли на всех, кроме одного. Откинув крышку, забрался внутрь, зарылся в ворох упаковок. Руки наткнулись на что-то липкое, холодное. Тут же внутри контейнера разлился приторно-едкий запах смеси для хранения медицинского лианина: Сабо понял, что раздавил упаковку с остатками жидкости и теперь придется лететь, вдыхая эту вонь.
Это тоже он ей припомнит, этой твари.
Только бы добраться до дома.
– И что ты обо всем этом думаешь? – Кир откинулся в кресле, закинул руки за голову. Лениво покачиваясь на рессорах, он поглядывал то на карту сектора, то на Наталью: девушка, нацепив височные диски, казалось, подремывала в соседнем кресле.
– Ты о чем?
– Ну, – он неопределенно повел плечом: – Ульяне предъявлено серьезное обвинение. Долго мы не протянем, прятаться. Запасы продовольствия рано или поздно закончатся… Одно дело, когда против нас был только Кромлех и «Сциона». Другое – когда всех цепных псов на нас спустит Совет и Трибунал.
– Трусишь? – Наташка приоткрыла глаз.
Авдеев фыркнул:
– Не боятся только идиоты. Ты вот не идиотка, значит, тоже боишься, – он открыл навигационные карты, набрал код загрузки. Уткнулся в темное полотно кодов.
Натка молчала.
– Боюсь, – проговорила, наконец. – Но мой страх заставляет думать, как защититься. Как сделать так, чтобы правда оказалась на нашей стороне.
Авдей невесело хмыкнул:
– И что? Идейки появились?
– Нет пока. Но я думаю.
– Ну, думай-думай. Только думалку не сломай, – он зло чертыхнулся, резким движением оттолкнул от себя рабочую консоль: – Натка, мы сейчас встали против всей их машины. Которая запускается по щелчку. Это только со стороны все кажется таким мирным… И безопасным. Романтика, блин… Патрульная служба имеет неограниченные полномочия при задержании. Неограниченный функционал, выделенные операционные системы, коды, веховые маячки… Тем более в режиме пси, – он встал. – Сто пятьдесят лет назад была война с Коклурном. Но мирного договора не было, понимаешь? Ничего не закончилось! Вся эта машина, – он махнул неопределенно в сторону главного демоэкрана, – она все еще в состоянии войны, понимаешь?
– Понимаю, – Наташка нахмурилась.
– Не-ет, ты не понимаешь. Военные действия – это жесткая дисциплина, это полная боеготовность, это разветвленная разведывательная сеть, это…
– Ты мне зачем все это говоришь? – девушка порывисто сорвала височные диски, уставилась на него сердито. – Чтобы я что? Поддержала тебя, поплакала вместе с тобой о настоящем? Бросила ребят? – она прищурилась. – Или ты хочешь открыть пеленг и сдать Ульку? М?
Кирилл опешил:
– Да нет. Ты что. И в мыслях не было… – он медленно опустился в кресло, вернулся к проверке карт.
Чувствовал, как Наташка буравит его взглядом.
– Кир. Мы одна команда. Спасемся все вместе. Или потонем. Тоже все вместе.
– Идиотское геройство, – пробормотал навигатор. – Мы их все равно не переиграем.
– И ты предлагаешь?.. Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю пойти на сделку со следствием. Им нужен энергон – отдать им его нафиг.
Наталья невозмутимо нацепила височные диски, подключилась к нейросети «Фокуса». Долго молчала. Пальцы теребили лианин на подлокотниках.
– Мы не знаем на самом деле, что им нужно. Идти на сделку можно, если тебе кто-то ее предлагает. Нам никто ничего не предлагает. И, на мой взгляд, мы делаем то, что сейчас единственно правильно. Тянем время.
– Опять?
– Снова, Кир, – она вздохнула. – Может так статься, что в Единой галактике нет ни одного безопасного для нас места. И бежать нам просто некуда. Но знаешь, на что я обратила внимание? Приказ о задержании поступил, когда Ульяна оказалась на борту. Мы представляем для них опасность именно все вместе, на борту Флиппера. Значит, именно вместе мы представляем ту силу, которую они боятся. Ту силу, которая может им противостоять. А знаешь, что это означает?
– Что, интересно?
– Что это противостояние возможно гипотетически! Может быть, мы этого еще не знаем, но у нас есть, что мы можем использовать против них.
Рыжий юнга искрился азартом и увлеченностью: бирюзово-золотые искры, которыми окрашивался воздух вокруг него, сперва немного отвлекали, потом Ираль увлекся сам.
– Странно, но каталожные карты не содержат ни одного подходящего описания, – клириканец отложил планшет, вытянул ноги. – А у тебя что?
Резников устроился за соседним столом. Он долго перебирал каталог, делал выписки. Потом сортировал их. Сейчас, сверяясь с написанным на помятом листке, вводил данные на незнакомом Иралю языке. И выглядел так, будто нарыл что-то важное. Ираль придвинулся, заглянул парню через плечо.
– Трилонский? – вблизи он, конечно, узнал древнее наречие, на котором говорили его предки. Отметил уважительно: – Не знал, что ты им владеешь.
Парень засветился зеленым от удивления, приоткрыл рот:
– Нет, не владею. Поэтому перерисовываю… А как это читается?
Ираль хозотнул:
– Ну ты даешь, я тут не самый главный знаток, – пожал плечами, взял лист из рук землянина, вгляделся: – Вот здесь у тебя ошибка, не правильно перерисовал. Здесь завиток не вниз идет, а в сторону, – он ткнул темным ногтем в слово. – И тогда у тебя получится: «Ишь тэ биати дэтрим», что означает «Вместилище души».
Резников задумался.
– У нас вместилищем души называли тело. Ну, физическую оболочку, – он задумчиво смотрел мимо клириканца. Спохватился, достал из пачки другой лист, сунул в руки Ираля: – А это что?
Тот усмехнулся, прочитал:
– «Тарпа сик-хоро»… «Говорящий с духом», кажется так… Это древнее наречие, друг, – Ираль устало растер глаза. – На нем сейчас никто не говорит. Уже лет сорок никто не говорит.
– А раньше кто говорил?
– Раньше? – клириканец вздохнул, достал из кармана на рукаве плоскую конглициниевую фляжку, отпил из нее. Подумав, протянул Резникову. Тот отчаянно замотал головой. – Раньше на нем говорили трилонцы. Это одно из племен Клирика. Они всегда вели очень замкнутый образ жизни, сторонились технологий и цивилизации. Жили в естественной среде, не зная огня, механизмов. Женились внутри клана. Это привело к постепенной деградации и массовому вымиранию. Правительство Клирика их взяло под охрану. Но, на сколько мне известно, последний их представитель умер лет сорок назад. Он позволил оцифровать свой мозг и геном. Благодаря этому мы сохранили их язык, легенды… Я не очень понимаю, Тим, зачем это тебе сейчас, – Ираль сделал еще один глоток из фляжки, решительно закрутил крышку и вернул назад, в карман.
Резников задумчиво разложил свои листки. Клириканец с интересом за ним наблюдал.