Вместо того чтобы показывать алгоритму случайные наборы пикселей, можно было дать ему настоящие изображения и предложить выделить элементы, которые он в них находит, или сыграть в игру, в которую когда-то играли все мы, глядя на облака: что можно увидеть в их пухлых формах? Алгоритму удавалось выделить черты, которые казались похожими на собаку, на рыбу или, возможно, на каких-то химер. Роман, по которому был снят культовый фильм «Бегущий по лезвию», назывался «Снятся ли андроидам электроовцы?»[60]. При помощи таких алгоритмов мы наконец можем ответить на этот вопрос! В одном из изображений, созданных алгоритмом, в небе действительно начали появляться овцы.
В будущем принятие все большего и большего числа решений будет переходить из рук человека в руки алгоритмов, которые мы создаем. Беда в том, что появляющиеся алгоритмы машинного обучения вырабатывают деревья решений, которые человеку чрезвычайно трудно анализировать. В этом заключается одно из ограничений программирования нового типа. В конечном счете мы не знаем точно, почему алгоритм принимает именно такое, а не другое решение. Как мы можем быть уверены, что речь идет о чрезвычайно проницательной идее, а не об ошибке? Комментаторы игры в го не были уверены, к какой категории отнести 37-й ход AlphaGo во второй партии, пока, наконец, не увидели, что он обеспечил победу программы. Но все чаще такие алгоритмы не просто играют в игры.
Они принимают решения, касающиеся нашей жизни. Поэтому по мере наступления все более автоматизированного будущего любые средства, помогающие нам понять, как и почему алгоритмы приходят к своим решениям, будут чрезвычайно важны.
Что касается алгоритмов компьютерного зрения (распознавания визуальных образов), те произведения искусства, которые они способны создавать, позволяют нам получить некоторое представление об их работе. Иногда те черты, которые находит и отбирает алгоритм, совпадают со знакомыми нам образами, но в других случаях бывает трудно определить, что именно алгоритм видит в изображении. Произведения искусства дают нам представление о том уровне абстракции, на котором алгоритм работает в том или ином слое дерева решений. Мы заглядываем, так сказать, в глубинное подсознание этого алгоритма. Программисты из Google назвали этот процесс «инцепционизмом»; они считают, что эти изображения подобны снам алгоритма, что и отражено в названии DeepDream. В изображениях, которые генерирует этот алгоритм, и впрямь чувствуется некое психоделическое безумие, как будто бы алгоритм галлюцинировал, наглотавшись ЛСД. Снова и снова применяя алгоритм к его же собственным произведениям и укрупняя изображения после каждой итерации, программисты могут производить бесконечный поток все новых и новых образов.
Я не думаю, что кто-нибудь счел бы произведения Deep-Dream хорошим искусством (что бы это ни обозначало). Журналист Алекс Рейнер, первым написавший об этих изображениях, отмечал: «Они похожи на мандалы из студенческого общежития или на цифровые психоделические узоры, которые обычно встречаются на обложках книг Теренса Маккенны». Такого рода произведений не найдешь на лондонской выставке Фриз или на Арт-Базель. Но они представляют важный новый способ понимания чего-то во внутреннем мире алгоритма, классифицирующего изображения.
Ведут ли эти новые средства изобразительное искусство к интересным новым территориям? Я решил, что мне нужно вернуться в галерею «Серпентайн», чтобы поговорить с Хансом Ульрихом Обристом и узнать, что он думает о роли искусственного интеллекта в мире искусства. Но, прежде чем зайти в его кабинет, я решил взглянуть на произведения, выставленные в галерее.
Когда я вошел в галерею, меня встретил BOB, искусственное существо, созданное с использованием программы Иэна Чэна. На самом деле существует шесть BOBов. Вначале у всех них был одинаковый код, но на эволюцию этих существ влияет их общение с посетителями. К тому моменту, когда я добрался до выставки, все шесть BOBов развились в очень разных направлениях. Будучи отцом двух генетически идентичных девочек-близнецов с очень разными характерами, я знаю, что малейшие изменения окружающей среды могут оказывать огромное влияние на развитие изначально одинаковых кодов.
Как и в случае с выставкой 4900 Farben Рихтера, мне очень хотелось разобраться в коде, который лежит в основе BOBа. Но это код другого рода, и его гораздо труднее восстановить. Может быть, именно поэтому ему удается привлекать наше внимание дольше, чем можно было бы ожидать. Он учится и развивается, исходя из взаимодействия с посетителями, приходящими в галерею.
BOB определяет эмоциональное состояние посетителя при помощи взаимодействия со смартфоном. Чэна интересовали вопросы авторства и процесс зарождения произведений. Он хотел узнать: «Как получается, что искусство по замыслу принадлежит автору, но в то же время живет самостоятельной жизнью и изменяется?» Чтобы ответить на этот вопрос, нужно было создать систему и дать ее содержанию возможность развиваться и изменяться под влиянием взаимодействий, которые создатель не сможет контролировать. Взаимодействие BOBа с посетителями приводит к тому, что в какой-то момент Чэн перестает успевать за изменениями кода, на который влияют новые параметры, происходящие из этих встреч.
Мы часто реагируем на код, которого не понимаем, приписывая ему некую свободу воли. Когда мы не понимали, как происходят землетрясения или извержения вулканов, мы создали богов, отвечающих за эти таинственные явления. Алгоритм, на основе которого работает BOB, вызывает в наблюдателе такую же реакцию, которую философ Дэниел Деннет называет интенциональной установкой.
Ханс Ульрих сказал мне:
Обычно имеющаяся в галерее книга отзывов полна жалоб на то, что в залах слишком жарко или «Почему тут так мало стульев?». Еще посетители пишут там, как им нравится или не нравится Грейсон Перри. Но на этот раз мы получали вместо этого отзывы типа «Почему BOB меня не любит? Мне жалко BOBа. BOB не обращает на меня внимания. BOB такой милый». Это было поразительно.
Однажды можно было подумать, что BOB пытается зажить собственной жизнью. Ханс Ульрих рассказал мне, что за неделю до нашего разговора, когда он был в отъезде, ему позвонили из охраны галереи. В три часа ночи галерея «Серпентайн» внезапно оказалась залита светом. Пожара не было. Выяснилось, что BOB решил проснуться, хотя изначально он был запрограммирован пробуждаться в 10 утра и работать до 6 вечера, времени закрытия галереи. Наша неспособность понять, почему BOB проснулся среди ночи, побуждает нас предположить, что он обладает свободой воли. Именно эта неспособность понять, как работают алгоритмы, и питает фильмы и рассказы об алгоритмическом апокалипсисе.
Ханс Ульрих считает, что произведение открытого типа, непрерывно изменяющееся и никогда не повторяющееся, – нечто новое для мира искусства. Произведения, выставленные в галерее, – это по большей части статические, фиксированные физические объекты, не изменяющиеся со временем или, например в случае видеоискусства, по меньшей мере имеющие начало и конец. Любой фильм, который демонстрировался в галерее в прошлом, приходилось показывать по кругу, и после двадцатого просмотра он наскучивал. Применение искусственного интеллекта избавляет от необходимости такого многократного использования одного и того же материала.
У программного кода BOBа есть нечто общее с аналоговым кодом капельной живописи Джексона Поллока. Он основан на уравнениях детерминированного хаоса, на которые влияют внешние воздействия, что и позволяет зрителю вносить возмущения в результаты их работы. Хаос допускает непредсказуемость. Код, опирающийся на математику хаоса, может претендовать на удовлетворение критериям новизны и неожиданности, необходимым для определения творчества. Он остается детерминистическим, но это, видимо, лучшее приближение, которое мы можем надеяться получить в попытке разорвать связь между программой и программистом.
В рецензии Джонатана Джонса в газете Guardian BOB получил всего одну звезду. «Это всего лишь хитроумные лабораторные модели. В них нет души… искусство может быть только человеческим и ничем иным. Чэн забывает об этом, и его работа – сплошное технозанудство». Хотя Джонс, почти несомненно, прав, что в машине нет духа, по мере продвижения в будущее нам все больше потребуется исследовать мир этой галереи в надежде, что он поможет нам понять, где может явиться первый такой дух.
Ханс Ульрих считает искусство одной из лучших систем заблаговременного предупреждения общества. Учитывая важность дискуссии о той роли, которую искусственный интеллект играет в обществе, Хансу Ульриху казалось необходимым, чтобы для искусственного интеллекта срочно нашлось место в его галерее. Сегодня использование алгоритмов в значительной мере скрыто от нас. Мы не понимаем, как нами манипулируют. Использование искусства для визуализации алгоритмов помогает нам более осознанно воспринимать эти алгоритмы и ориентироваться в них. Художник, работающий в области изобразительного искусства, – эффективный посредник между публикой и кодом. Выставленный в галерее искусственный интеллект сам был произведением искусства.
«Художники – специалисты по превращению невидимого в видимое», – сказал мне Ханс Ульрих. Но сможет ли искусственный интеллект не быть произведением искусства, а создавать великие произведения? «Нельзя исключать, что когда-нибудь машина сможет создать великое произведение. Никогда не говори “никогда”. На сегодняшний день великих произведений искусства, созданных машиной, не существует». Но о будущем он высказывался более осторожно: «Когда игроки в го заявили, что машина никогда не сможет нас обыграть, Демис доказал, что они были неправы. Я занимаюсь организацией выставок, но у меня никогда не хватит самомнения сказать, что машина не смогла бы организовать лучшую выставку…»
Я увидел, что он задумался: «Может быть, когда-нибудь было бы интересно поставить такой эксперимент… тот же эксперимент, что с го, но в выставочном деле… эксперимент опасный, но увлекательный».