— Вы любите это место, — в его голосе не было вопроса, только утверждение.
— Да, — я кивнула. — Здесь особая атмосфера. Я вкладываю душу в каждую чашку, хоть это и не моё заведение.
Кирилл огляделся, словно впервые замечая детали: потёртые книги на полках, вязаные салфетки; старинные кофемолки.
— Здесь чувствуется... тепло, — произнёс он тихо.
Что-то дрогнуло в груди от этих слов.
— Спасибо, — только и смогла ответить.
Я начала замечать его привычки. Как он хмурится, когда что-то не получается — между бровями появляется глубокая морщинка. Как отстукивает пальцами какой-то только ему известный ритм. Как иногда замирает, глядя в окно, будто видит что-то своё, далёкое.
В тот дождливый день Кирилл пришёл насквозь мокрый.
— Вам нужно согреться, — я протянула полотенце из подсобки.
Наши пальцы встретились, и по телу пробежала дрожь. Его руки были ледяными, но кожу обожгло от прикосновения.
— Спасибо, — он на секунду задержал мою руку. — Вы всегда так заботитесь о посетителях?
— Только о тех, кто заказывает кофе с мёдом, — выпалила я, чувствуя, как горят щёки.
Я приготовила ему горячий шоколад с корицей. И впервые увидела его настоящую улыбку — открытую, живую.
— Это лучшее, что я пробовал за долгое время, — сказал он, делая глоток. На верхней губе остался след от шоколадной пены, и я едва удержалась, чтобы не протянуть руку и не стереть его пальцем.
— У вас... — я показала на свою губу.
Кирилл смутился и быстро вытер рот.
— Неловко получилось, — пробормотал он.
— Наоборот, — возразила я. — Это так… по-настоящему.
В середине ноября случилось непредвиденное — Кирилл не пришёл. Я поймала себя на том, что каждые несколько минут смотрю на дверь. Часы показывали 16:00, потом 17:00, потом 18:00. Третий столик справа пустовал.
— Вера, ты сегодня как на иголках, — заметила Маша, протирая кассу. — Что-то случилось?
— Нет, всё в порядке, — соврала я, чувствуя, как сжимается желудок.
Когда часы показали 19:00, я смирилась — он не придёт. Внутри разлилась пустота. Глупо было так привязываться к клиенту, но я ничего не могла с собой поделать.
Пустота внутри разрасталась с каждой минутой. Я так привыкла видеть его каждый день, что его отсутствие ощущалось физически — будто что-то оторвали.
На следующий день, ровно в 15:30, дверь скрипнула. Я даже не успела поднять голову — сердце уже ёкнуло, будто узнало его шаги.
Кирилл стоял на пороге. Его рубашка была помята. Под глазами — синеватые тени.
— Всё нормально? — спросила я, чувствуя, как сердце колотится о рёбра.
Он тяжело вздохнул и потёр лицо. Его пальцы дрожали.
— Да, — хрипло ответил и поднял на меня усталый взгляд. — Не спал совсем. Две ночи подряд.
Я машинально потянулась к кофемашине — сделать ему двойной эспрессо.
— Вчера не смог прийти, — вдруг сказал он, наблюдая за моими движениями. — Боялся, что вы подумаете...
— Что я подумаю? — выпалила я и тут же прикусила язык.
Уголки его губ дрогнули, и в глазах мелькнуло что-то тёплое.
— Что мне разонравился ваш кофе.
Я поставила перед ним чашку, но он даже не взглянул на неё. Его взгляд не отрывался от моего лица.
— Я скучал, — сказал он, и его голос звучал хрипло. — По кофе. По этому месту. По...
Замолчал, в тишине между нами вдруг стало так громко, что я услышала, как бьётся моё сердце. Его пальцы слегка дрогнули возле моей руки — не дотрагиваясь, но и не отдаляясь.
Глава 8. Мятный чай с секретом
Декабрь вступил в свои права, превратив город в чёрно-белую гравюру. Запотевшие окна «Уголка» мерцали в сумерках, как акварельные пятна, а сладкий аромат корицы и свежей выпечки висел в воздухе густым маревом. Я вытирала столик у окна, когда двери распахнулась с резким звоном колокольчика.
Холодный воздух ворвался в кофейню вместе с Кириллом. Сердце ёкнуло — что-то в его сегодняшнем виде заставило пальцы непроизвольно сжать тряпку. Он двигался как человек, преодолевающий невидимое сопротивление — плечи напряжены, бледное лицо искажено гримасой боли, веки приспущены, будто свет причинял физическую боль.
— Двойной эспрессо? — спросила я, замечая, как его пальцы судорожно сжимают виски. Мой голос прозвучал неестественно громко во внезапно наступившей тишине.
Он поднял взгляд, и в сером свете декабрьского дня я увидела, как пульсирует жилка на его виске.
— Да, пожалуйста, — его голос был хриплым, едва слышным.
Вместо того чтобы отойти, я замерла на месте.
— У вас мигрень? — слова вырвались сами, прежде чем успела их обдумать.
Его глаза расширились, будто я поймала его на чём-то постыдном.
— Как вы... — он резко зажмурился, — догадались?
— У мамы такие же приступы, — я нервно поправила фартук, вдруг ощущая себя слишком обнажённой под его взглядом. — Кофе только усилит боль.
Он откинулся на спинку стула с тихим стоном, и в этот момент выглядел настолько беззащитным, что у меня защемило под рёбрами.
— Но мне ещё работать.
— Подождите.
За стойкой мои руки действовали сами: мятный чай, ложка липового мёда, долька лимона, щепотка имбиря. Мамин рецепт. На поверхности пены зубочисткой вывела улыбающуюся рожицу — глупую, детскую, но почему-то вдруг показавшуюся уместной.
Когда я поставила чашку перед ним, его брови поползли вверх.
— Это не кофе, — хрипло произнёс он.
— Мятный чай. От мигрени. — Щёки вспыхнули, будто я совершила что-то непристойное. — И немного глупости. Для настроения.
Наши пальцы случайно соприкоснулись, и по спине пробежали мурашки. Он смотрел на чашку, и я видела, как медленно расслабляются его плечи. Уголки губ дрогнули в намёке на улыбку.
— Вы всегда так… неожиданны? — в его голосе появились тёплые нотки.
— Только с теми, кто выглядит так, будто вот-вот рухнет, — ответила я, внезапно осознав, что говорю куда больше, чем планировала.
Он сделал глоток, и его веки дрогнули. Я не могла отвести взгляд от его лица — красивого в своём страдании, как треснутая античная статуя.
— Останьтесь, — его голос остановил меня. — Если у вас есть минутка.
Кофейня была пуста. Я села напротив, внезапно осознав, как громко стучит моё сердце. Казалось, он должен слышать этот стук.
— Чёрт, действительно легче, — он выдохнул, и это было похоже на капитуляцию.
— Мята расширяет сосуды, — я мяла салфетку, пытаясь скрыть дрожь в пальцах. — А лаванда нервы успокаивает.
— Лаванда… — он повторил задумчиво, будто пробуя слово на вкус. — Да, это именно то, что я чувствую.
Тишина между нами была особенной — не неловкой, а словно наполненной невысказанными словами, которые вибрировали в воздухе.
— Вы очень наблюдательны, Вера, — он сказал это так, будто констатировал факт. Его глаза, несмотря на боль, смотрели прямо. — Видите то, что другие даже не замечают.
— Работа такая, — я пожала плечами, чувствуя, как щёки заливает румянец. — Бариста должен клиента чувствовать.
— Нет, — он покачал головой, и прядь волос упала на лоб. — Это не работа. Это ваша суть.
От этих слов внутри разлилось тепло, будто я сделала глоток горячего шоколада в морозный день.
— Расскажите о себе, — попросил он, отставляя пустую чашку. На дне осталась лишь размытая улыбка. — Кто вы, Вера из «Уголка», рисующая смешные рожицы и знающая секреты чая от мигрени?
Я сглотнула. Что можно рассказать человеку, который месяцами приходил за кофе, но только сегодня по-настоящему увидел меня?
— Я… — голос предательски дрогнул. — та, кто верит, что маленькие жесты иногда значат больше грандиозных поступков. Люблю запах дождя на асфальте и звук кофемашины. И да… иногда рисую дурацкие рожицы, потому что мир и так слишком серьёзен.
Он слушал, не перебивая, и в его взгляд было что-то новое — интерес, смешанный с удивлением, будто он обнаружил редкую книгу на пыльной полке.
— А ещё… — слова вырвались прежде, чем я успела их остановить, — когда задумываетесь, вы постукиваете пальцами. Три коротких, два длинных. Всегда один и тот же ритм.
Он замер, уставившись на свои пальцы, будто видел их впервые.
— Никто никогда... — его голос дрогнул, и он замолчал, будто слова застряли в горле. — Это мелодия из музыкальной шкатулки. Маминой.
Что-то изменилось между нами — будто невидимая стена дала трещину.
— Спасибо, — он сказал это так тихо, что я едва расслышала. Его пальцы на мгновение коснулись моих, и это прикосновение жгло как искра. — За чай. За рожицу. За разговор.
— Всегда пожалуйста, — я поднялась, чувствуя, как дрожат колени. — Завтра могу нарисовать котика. Или слона. Как пожелаете.
Он улыбнулся — не привычной вежливой улыбкой клиента, а по-настоящему. Морщинки у глаз разбежались лучиками, и я вдруг представила, каково это — прикоснуться к ним губами.
— Буду ждать, — его голос звучал низко и тепло.
Когда дверь закрылась за ним, я долго стояла у окна, прижав ладонь к холодному стеклу. Его силуэт растворился в снежной круговерти, но тепло его присутствия всё ещё витало в воздухе, смешиваясь с ароматом мяты и его едва уловимым одеколоном.
Третий столик справа всё ещё хранил отпечаток его ладони на поверхности. Я провела пальцами по тёплому дереву, словно пытаясь запечатлеть этот момент в памяти.
В тот вечер, расставляя чашки, я вдруг осознала, что напеваю мелодию — три коротких, два длинных. Звуки срывались с губ сами собой, а пальцы отбивали ритм по столешнице. Этот ритм теперь принадлежал не только ему.
И каждый раз, когда звенел дверной колокольчик, сердце замирало в ожидании. Потому что теперь я знала — завтра он придёт снова. И послезавтра. И каждый раз между нами будет на одну тайну меньше, на одну искренность больше.
Глава 9. Алхимия кофейных зёрен
Последний посетитель ушёл, оставив на столике недопитый американо и смятую салфетку. Вечерняя тишина окутала кофейню, только холодильник гудел, нарушая безмолвие. Я протёрла стойку. Дерево заблестело в мягком свете ламп.