«Пилигримаж по земной жизни» (датируют 1500–1516 гг.) – это различные фрагменты ныне утерянного триптиха. Такие произведения как: «Корабль дураков», «Смерть скупца», «Коробейник», «Аллегория обжорства» сегодня находятся в разных музеях мира, хотя, как считают исследователи, когда-то представляли собой единое целое. Более того, предполагают, что в центре этого триптиха (или полиптиха) располагалась сцена Страшного суда. Грехи и искушения, явленные на створках, давались в свете финального эсхатологического Дня, когда агнцы будут отделены от козлищ, а зёрна от плевел. Концепция Босха снова связывает земной путь человека с искушениями и грехом. Бытовые сцены пронизаны образами низовой культуры и гротеском, а пристальному взгляду критика открываются все социальные слои и возраста. Таким образом, последовательная серия картин складывается в единое высказывание.
Своё путешествие по земной жизни совершает каждый. И во время этой Одиссеи длиною в жизнь средневекового человека преследуют искушения, козни нечистого, каверзы греха. Как будто дьявол заинтересован в человеке больше, нежели Бог.
Странствующий торговец, поседевший коробейник, первоначально был изображён на внешних (закрытых) створках триптиха. Зритель с лёгкостью припомнит в нём коробейника с внешней стороны «Воза сена». За плечами путника – плетёная корзина: быть может, аллюзия на грехи, под ношею коих горбится странник. Кошачья шкура и поварёшка привязаны к коробу, шило и нить – к шляпе, которую он держит в руке; он одет в рванье, на ногах разнится обувь. Эти атрибуты намекают на бедность и нищету, бродячий образ жизни и профессию башмачника, в плане символики – на неразумность и грех; шило и нить наделены сильными эротическими коннотациями. Быть может, путник растратил все свои деньги в полуразрушенном доме позади него. Сорока в клетке, кувшин на палке в верхней части крыши, голубятня и развевающийся флаг с лебедем – подсказки зрителю, намёки не оставляющие сомнения: это бордель. Распутная женщина стоит в дверях, обнимаясь с солдатом или ландскнехтом – завсегдатаем подобных заведений. Его гигантская пика (они могли достигать шести метров) прислонена к фасаду здания. За углом весёлой таверны, тем временем, мочится один из клиентов. Старуха подглядывает из окна. (рис. 34).
Рис. 33 а. Реконструкция утраченного триптиха. Предположительно, в центре могла быть сцена Страшного суда, концептуализирующая всё повествование о человеческой жизни в эсхатологическом свете, – по версии Фрисо Ламмерсе (каталог Прадо). Другая версия принадлежит Стефану Фишеру: с его точки зрения в центре был не Страшный суд, а брак в Канне.
Рис. 33 б. Коробейник, аллегория выбора на земном пути, – либо внешняя сторона створок, либо часть внутреннего пространства триптиха.
Невозможно узнать, покинул ли коробейник бордель только что или просто проходит мимо, отказывая искушению. Его нога перевязана тканью: он был ранен, скорее всего, укушен собакой – врагом путешествующих продавцов. Как и в «Возе сена», скалящийся пёс ассоциируется с нечистым. На путнике надет капюшон – он бежит греха, но в его руках шляпа с эротическими символами – был ли в его разуме грех похоти?
Рис. 34. Бордель в средневековых Нидерландах зачастую находился при кабаке или бане.
Мораль сего сложного образа аналогична закрытым створкам «Воза»: путник – символ человека, который на своём жизненном пути должен постоянно принимать решения: следует ли уступать плотской похоти, соблазнам, которые встречаются на этом пути, или нести свой крест достойно и в воздержании, подражая Христу.
Как и в «Возе сена», иконографический источник композиции не совсем очевиден. И если в «Возе» можно обнаружить отсылки к библиизмам на тему «суеты сует», то эта картина в большей степени отсылает к притче о блудном сыне, оставившем отца, кутившем, блудившем, промотавшем своё состояние. Сын опускается на самые глубины греха, становится свинопасом (поэтому органично выглядят свиньи на заднем плане) перед тем, как раскаяться и вернуться к своему отцу. Босым и ободранным он возвращается в отчий дом – эти детали стали устойчивой частью иконографии (например, у Рембрандта в «Возвращении блудного сына» левая нога раскаявшегося – боса, а правая чуть прикрыта подошвой). Блудный сын – многогранный символ прихода грешника к покаянию (вере), возвращения души в лоно Бога своего, воссоединения Сына и Отца[69]. Образ коробейника включается также в этот знаковый код, протоформула которого представлена в евангельской притче. Аллюзия, отсылающая к Священному писанию и тем самым добавляющая глубины, могла быть весьма осознанной целью художника.
Рис. 35. В кроне дерева над коробейником изображена излюбленная Босхом сова. Чёртова птица своими трюками так же, как и в «Возе сена», соблазняет несведущих птиц – метафора дьявола, охотящегося на души. Босх не единственный, кто использовал сову в контексте греха. У Яна Госсарта можно увидеть маленькую сову, сидящую в окружении других птиц на дереве рядом с Адамом и Евой. Множество средневековых миниатюр показывают птицу в отрицательном свете, но речь об этом ещё пойдёт далее.
Рис. 36 а. Левая нога – боса, правая – в продранной сандалии, – маркировка глупости дурака. Шут, снявший ботинок (или надевший его на голову), – частый герой миниатюр и фольклора. Das Narrenschiff, fol. 42r. Bayerische Staatsbibliothek, München.
Рис. 36 б. На многих картинах Босха видим сцены, в которых у героев или различных существ проблемы с обувью. «Одна нога обута, другая босая», – устойчивая поговорка (у Брейгеля также есть её визуализация во «Фламандских пословицах), у Босха разная обувь связана с образом глупости и безумия; обувь, являясь атрибутом социального статуса, также маркирует проблемы, связанные с ним.
Корабль дураков
До того, как триптих был расчленён, «Корабль дураков» и «Аллегория обжорства» представляли собой единое целое, а небольшой фрагмент композиции, соединяющий эти сцены, вырезан и утрачен.
Корабль – концентрированный средневековый символ, в первую очередь с ним ассоциировали Церковь. Центральная часть собора называется неф, в переводе – палуба. Римский крест, на котором был распят Христос имел Т-образную форму, напоминавшую якорь (поэтому в раннехристианском искусстве можно увидеть так много граффити с изображением якорей), апостолы братья Пётр и Андрей были рыболовами: «Я сделаю вас ловцами человеков», – слова Христа, адресованные им (Мф. 4:18–19). Христианский храм – это корабль, способный пронести по волнам мирских треволнений человека от его рождения до самой смерти. Корабль, – чрезвычайно положительный знак, – в сцене с дураками профанируется и теряет свою сакральность, профанируется. Рыбаки, как известно, не последнюю роль сыграли в Евангелии и в распространении благой вести. Но здесь гаденькие персонажи выпивают и закусывают, а монах и монахиня, которые должны нести слово Божие, горланят, распевая песню. Лютня, ягодки, вино, прелюбодеяние… У куста, как у руля, сидит переодетый в костюм чёрта актёр. Лицедеи в Средневековье ассоциировались с чем-то травестийным, негативным, их даже запрещали хоронить на кладбище – ваганты, подобно сатане, меняют личины, нарушая замысле божий. Кстати, современные помпоны на головных уборах являются рудиментом рожек, которые украшали шапочки переодетых чертиками и бесами актёров (рис. 37).
Рис. 37. Корабль дураков.
Мачта судна – вовсе не крест, а дерево, по которому ползёт упитанный мужчина, дабы ножом срезать привязанную к стволу курицу. В этой сцене Босх запечатлел популярный языческий ритуал, во время празднования Масленицы разыгрывавшийся в Нидерландах, северной Европе и на Руси – обряд майского дерева, когда взбираются по намазанному жиром стволу весеннего древа, славя плодородие, – очень популярная ежегодная забава. На вероотступничество намекает и мусульманский (еретический, по Босху) флаг, развевающийся над пассажирами дурного судна. А в кроне лукавого дерева сидит сам дьявол в образе глазастой совы. Корабль без штурвала и рулил, он ведом не словом божиим и заповедями, а дураками, сгорбленным шутом. Его характерная шапочка с рожками демонстрирует его бесовскую природу – так же, как и посох с антропоморфным лицом-навершием. Подобную шутовскую трость обнаруживаем и у дураков Себастьяна Бранта (рис 39 а, б, в).
Рис. 38. В центре судна сидят монах и монахиня, распевающие песни, женщина с лютней, стол украшен ягодами и вином – прелюбодеяние, разврат в лоне церковного сообщества, крах послушания, извращение догм. Гребут черпаком, спину монаха подпирает бочка с вином, на верёвочке висит пышный каравай.
По верхней части «Аллегории обжорства» заметно, что целый фрагмент картины был вырезан. Сама же сцена продолжает логику человеческого распада, представленную в «Корабле». Толстый дородный мужчина продолжает водное путешествие, восседая на плавучей бочке, из которой течёт желанный участниками пира алкоголь. Бочку толкают его напарники, на голове одного из них своеобразная шляпа – тарелка с мясным пирогом, украшенным птичьей головой, а на самом «бобовом короле» – воронка (такая же, как и в «Извлечении камня глупости» у «врача»), которая символизирует глупость, а разврат обозначен разбросанными на берегу одеждами и обувью.
В шатре, излюбленном Босхом мес-те любовных услад, уединилась придворная или благородная пара (судя по геральдическому щиту на палатке). Примечательно копыто свиньи, торчащее из шатра и обрамлённое венком, оно вновь сигнализирует зрителю, что перед ним праздник разврата гуляк, такое же копыто изображено за пазухой у путника.
Рис. 39 а. Сова в кроне дерева/мачты.
Рис. 39 б. Под флагом с полумесяцем привязана курица. Охота на неё – забавы майских праздников, рудимента языческого культа плодородия.
Рис. 39 в. Флаг дураков гордо развевается над кораблём, у шутов в руках специфические антропоморфные трости. Хотя произведение Босха было написано ранее, хрестоматийными стали параллели между «Кораблём дураков» Бранта и живописным размышлением Босха на ту же тему. На гравюре 1494 г. видим в характерных костюмах и со специфической тростью «героев» произведения. Das Narrenschiff Ink.394.4, 1494 г. Sächsischen Landesbibliothek Staats und Universitätsbibliothek Dresden.
Для толкования этой водной прогулки важны и друге детали: ветви деревьев и ягоды вишни ясно показывают, что эти люди отправились в поездку ради удовольствий. Не только народный праздник разворачивался по весне, дети высокопоставленных вельмож традиционно также веселились, флиртуя и музицируя во время плавания на лодках, обильно украшенных листьями и молодыми кустами (рис. 42). Эти путешествия происходили в реальной жизни и изображались в многочисленных часословах, иллюстрируя месяц май. Тем не менее на подобных миниатюрах никогда не фигурировали служители культа, однако весёлые нарушители порядков, норм и общественных ценностей, плавающие на лодках и баржах, зачастую становились героями стихотворений XVI–XIX вв., гравюр и судебных процессов. Босх объединил образ гуляк и служителей культа.
Иероним изобразил специфическое зерцало, описывая поведение, не подобающее человеку в лоне социального пространства. Гибридизация норм в итоге приводит к гибели. Закономерно, что несохранившийся Страшный суд венчал высказывание Иеронима: расплата ждёт и народного пройдоху, и плута, и дворянина, и церковника.
Рис. 40 а. Аллегории обжорства. Иероним Босх.
Рис 40 б. Персонификацию масленицы Питер Брейгель усадил на такую же бочку и точно так же, как и у Босха, вооружив эту тучную аллегорическую персону шампуром, унизанным кусками мяса. На голове персонажа – мясной пирог; такой же – на голове одного из пловцов у Босха. Параллели между масленичными образами Босха и нюансами Брейгелевой иконографии более чем очевидны. Питер Брейгель. Битва Поста и Масленицы. Kunsthistorisches Museum Wien.
Рис. 41 а. Копыто торчит из-за пазухи коробейника.
Рис. 41 б. Копыто над шатром благородной пары.
Рис. 42. Календарь из фламандского часослова иллюстрирует месяц май весёлой прогулкой по реке. Плот, на котором музицируют молодые пары, украшен кустами зелени – символом майского дерева. Саймон Бенинг (ок. 1483–1561). Cod. lat. 23638, fol. 6v. Bayerische Staatsbibliothek, München.
Как умирает жмот
«Смерть скупца» составляла правую часть створки триптиха, она демонстрирует мужчину на смертном одре. Худощавый и бледный, он сидит в постели, обременённый последним решением, выбором: взять ли мешок денег, предлагаемый ему дьяволом, или обратиться к распятию в окне, на которое призывно указует ангел. Только что, открыв узкую дверь, вошла Смерть со стрелою в руке (рис. 43).
Фигура на среднем плане – он же в былые времена, когда возлагал злато на мирской алтарь скупости: черти искушали его суетным богатством и властью, на переднем плане разбросаны рыцарские латы – намёк на знатность мужчины, в руках которого, однако, мы видим чётки и крест. Набор элементов на этой картине напоминает аллегорические картины-натюрморты на тему vanitas, суеты сует, за исключением того, что различные элементы разбросаны по картине, ещё не собраны в одну композицию, но несут то же моралите: ни власть, ни заслуги, ни злато не в силах спасти в судный момент. Приоткрытая Смертью дверь сигнализирует наступление последних мгновений жизни. Вера или материальные ценности – момент радикального выбора настаёт для умирающего: покаяние или искушение. Примечательно, интерьер дома больше похож на храмовый. Колонны, характерный готический неф, крещатые своды, витражное окно с распятием будто включают режим притчи: весь мир – храм божий, где совершается выбор между добром и злом (рис. 44).
Рис. 43 а. Костлявая со стрелою в руке приходит по душу скупца.
Рис. 43 б. Гравюра автора, выступающего под именем «Meister E.S» сопровождает текст об «Искусстве умирать»: у одра умирающего стоит ангел, а под – ползают черти. На других гравюрах этого цикла можно также увидеть чудесным образом возникающее Распятие, Петра и т. п. «Ars moriendi», ок. 1450 г. L.178. Ashmolean Museum, Oxford.
Подобная иллюстрация напоминает о традиции «Искусства умирать» – популярных во времена Босха текстах, снабжённых гравюрами на тему культуры ритуала смерти. Типичная иллюстрация в такой книге представляла человека на смертном одре, а дьявол с его приспешниками склоняли умирающего выбирать материальное, в то время как ангел указывал, что ещё есть время покаяться: спасение умирающего гораздо важнее его мирских услад.
Рис. 44. Пространство комнаты напоминает храм. В стрельчатом окне видно распятие Христа, из которого исходит свет, – именно на него призывно указует умирающему (т. е. каждому человеку) ангел.
Итак, левое крыло несохранившегося триптиха «Пилигримаж по земной жизни» главным образом демонстрирует грехи обжорства и похоти, прелюбодеяние. Правое – скупость, гордыня, одежды и рыцарские доспехи – тщеславие и гнев. Глупость делает человека лёгкой добычей дьявола, посему отклонение от ориентиров Священного Писания может завести прямиком в ад.