В ад можно попасть, погрузившись в речные/морские воды, провалившись в жерло вулкана, через расселины, расщелины или колодец; путь в ад пролегал через дремучий лес, а вход в него предваряла гигантская пасть – врата ада, они изображались как зёв библейского Левиафана, волка, шакала, дракона, – рассказывают нам различные средневековые тексты. Широко раскрытая пасть ада может располагаться в яме или плавать посреди огненной бездны (Мф. 16:18). Ад – тёмная пещера с зубчатыми краями, с дверями и засовами. Ад тёмен, но в то же время полон огня, полыхающих костров, на которых мучаются грешники, однако огонь этот ничего не освещает.
Совы и жабы Иеронима Босха
Совы, совы, совы. Совы разных видов, типов, пород: сипуха, сова ушастая, филин, сыч, совка, большая рогатая сова, ушастая – сидят на ветках, летают в небе, подсматривают из-за стен и углов, притаившись в нишах и ямах. Пернатые и пухлые птицы водрузились на головы, деревья, кусты, являются объектом ласк и соблазнов. Совы обитают в миру и в аду. Что бы всё это значило?
Как и любое другое животное или птица, сова обладала особым значением внутри средневековой культуры. И оно отнюдь не было связано с античным пониманием совы как символа мудрости, репрезентации Афины/Минервы. Суть и повадки этой птицы связывали её с абсолютно негативными проявлениями, с тем же проявлением друго́вости и инаковости. Сова живёт по ночам, в тёмном лесу она охотится на своих жертв – как дьявол, скрывающийся под покровом ночи и выслеживающий души, дабы напасть на них. Сова, как и летучая мышь, – образ зла, кровожадного ноктюрнального охотника, проводника тьмы. Более того, страх совы перед дневным светом подчёркивал её сатанинскую натуру. Свет – это и маркер присутствия Бога, и его символ. Страх дневного света, просветления, ассоциировался в средневековом сознании со страхом и неприятием Господа. На многих миниатюрах можно встретить антропоморфное изображение совы, будто с горбатым носом, на «восточный» лад. Она также обозначает и еретиков, отступников, побоявшихся и не принявших свет истины – Христа и Евангелие. Совы в первую очередь ассоциировались с евреями, не увидевшими (и погубившими) свет Мессии, во вторую – с арабами и прочими отступниками (с точки зрения Средневековья). На картинах Босха сова – это и дьявольская птица, представитель зла, и параллель с евреями и клеветниками. Присутствие её намекает на грех. Её ласки – на заигрывание с сатаной.
Рис. 8 а. «Лес слышит и поле видит», – эта поговорка выведена Босхом вверху листа. Мир представлен как лес (вспомним, что топоним «Босх» – и есть лес), полный недругов, агентов и соглядатаев сил зла (демонических, социальных, политических). Иероним советует быть начеку! Рисунок выполнен ок. 1500 г., на обратной стороне изображены наброски и попрошайка. Kupferstichkabinett, Staatliche Museen zu Berlin.
Рис. 8 б. Обратная сторона листа. Kupferstichkabinett, Staatliche Museen zu Berlin.
Рис. 9 а. Практически в каждой картине Иеронима Босха изображена сова.
Рис. 9 б. Юноша ласкает сову (читай – силы зла, ереси). Центральная панель триптиха «Сад земных наслаждений», фрагмент.
Жаба встречается на просторах Иеронимовых картин так же часто, как и сова. В Апокалипсисе: «И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трёх духов нечистых, подобных жабам» (Откр. 16:13) – холоднокровная тварь предстаёт не просто как демоническое и нечистое животное, но и как демон, порочные и пародийные слова Антихриста.
Рис. 10 а. Сова в бестиарии, ок. 1277 г. MS. Ludwig XV 4, fol. 41v. Paul Getty Museum, Los Angeles.
Рис. 10 б. Крестоносец побивает сов (арабов, мусульман). Готфрид из Витербо, XIII в. Latin 5003, fol. 94r. Bibliothèque nationale de France, Paris.
Считалось, что жаба причастна к рождению василиска (у Босха иногда жаба гибридизируется: совмещает черты василиска, змеи, человека/женщины). Жабу наделяли негативными свойствами: человек, долго рассматривающий её, рискует упасть в обморок, испытать судороги, конвульсии и даже умереть. Жаба (наряду со зловонием, шумом, грязью и т. п.) может оказываться и тем негативным остатком, который выпадает в мир при исчезновении демонических чар; например, в жаб обращаются деньги, выплаченные дьяволом или нажитые неправедным путём.
Рис. 11 а. На груди блудницы, в районе сердца, – жаба. Фрагмент ада из триптиха «Сад земных наслаждений».
Рис. 11 б. Жаба на щите воина, таких же можно обнаружить на щитах мучителей и распинателей Христа в сценах «Се человек» и «Несение креста». Триптих «Страшный суд», фрагмент.
Рис. 11 в. Демоническая жаба, XV в. H 418, fol. 23v. Bibliothèque universitaire, Montpellier.
Жабы прыгают и скачут по полотнам Босха. Холоднокровная амфибия – это хула на Бога, сквернословие, собирательный образ нечистот и пороков, обличие личных демонов ведьм. У Босха жабы встречаются повсеместно и в разных амплуа: как пытка похоти, присосавшаяся к причинному месту, как образ чревоугодия или подзадник для выпивох, атрибут ведьм, герой шабаша, как маркер языческого, греха гордости и тщеславия. В конце XVI века французский гонитель ведьм Пьер де Ланкр сообщал, что особо важные ведьмы всегда имели при себе демона в образе жабы с рожками, сидящего на левом плече. На шабашах жабам отводилось почётное место: наряженная в пышное одеяние, красный и чёрный бархат с колокольчиком на задних лапках жаба ожидала почестей от претенденток на звание ведьмы. Различные ведьмовские снадобья также могли содержать специфические ингредиенты, в том числе смесь из растёртых в ступе жаб и пауков.
Ад – это мы сами
Зритель ХХ века, вскормленный модернистской литературой и ужасами мировых войн, увидел в аду Босха нечто созвучное своему опыту. Апокалиптический век революций и распрей, массового уничтожения и истребления будто иллюстрируется картинами художника XVI века. Погружаясь в текст «Замка» Франца Кафки или «Приглашения на казнь» Владимира Набокова, мы, в свою очередь, словно оказываемся во внутреннем аду сознания модернистов, переживавших крах старого мира Европы, «больших длительностей», «долгого Средневековья» – монолитной культуры Европы, формировавшейся столетиями. Интериоризация ада, однако, – отнюдь не изобретение современной культуры. Помещение ада внутрь человеческой сущности, идея о том, что он обретается в сознании, а точнее – в душе, оставленной Богом, возникла за столетия до фразы Сергея Довлатова: ад – это мы сами.
Примечательно, что в Божественном Откровении никаких сведений об аде нет. Всё созданное Богом – «хорошо весьма» (Быт. 1:31). Ад же, несущий негативное начало, не присутствовал в Божественном замысле. И хотя в Средневековье считывали отделение тьмы от света как индикатор творения добра и зла, Бог ада не создавал. Его породила свободная воля, коей наделены все творения Господни. Разумное существо вольно решать: любить Бога или нет, следовать заповедям или нет. И, отказавшись от блага, ставит самоё себя в условия аномального существования: жизнь, дарованная Богом, продолжается, но в безжизненном пространстве, такое существование становится существованием-в-смерти, или вечным умиранием. Свободная воля порождает ад в душе человека.
Ориентацию христианских толкований на аллегорию и символизм, переводящий всё внешнее во внутренне пространство, мы обнаруживаем и в идее душевных мук: ад локализовался в душе. Евагрий определяет ад как незнание разума, наступающее вследствие лишения возможности созерцать Бога.
Мильтон отождествляет ад с душой Сатаны: «…Ад вокруг него и Ад внутри. Злодею не уйти от ада, как нельзя с самим собой расстаться» (Джон Мильтон, «Потерянный рай»).
«У ада нет ни места, ни пределов: где мы – там ад, где ад – там быть нам должно», – подытоживает Кристофер Марло в «Трагической истории доктора Фауста». Вероятно, все грани и оттенки смыслов ада присутствуют в образных и живописных рассуждениях Босха, особенно в изображённых им тесных башнях и крепостях, в которые души заточают сами себя (рис. 55–56).
В конечном итоге босхианский ад – это не только отголосок апокалиптических настроений, предчувствие конца Средневековья, образ актуальных для современников художника войн. Ад Иеронима подобен притче, а притча всегда повествует о внутреннем, этическом ландшафте человеческих мыслей и поступков. Эсхатологический код Иеронима Босха можно прочитать не как прямое свидетельство об ожидании «реального» ада после Конца света, но как размышление о природе греха, сущности зла, неотвратимости смерти и христианского воздаяния. Такие триптихи, как «Воз сена» и «Сад земных наслаждений», «Пилигримаж по земной жизни» через свой аллегорический визуальный язык ставят перед зрителем проблему выбора, имеющего определённые последствия – не обязательно за чертой смерти или Страшного суда.
Ад – праздник, который всегда с тобой
Иероним Босх обращался к культурному наследию своей эпохи: фольклору, литературе и христианской мысли, отразившейся во всём европейском искусстве и давшей темы и сюжеты его картинам. Размышления о посмертной судьбе человека, Судном дне и Апокалипсисе – важнейшая часть Средневековой культуры. О жизни в миру Иероним сообщает, что она опасна и полна греха, Град Божий противопоставлен Граду Земному. В наборе художественных интересов Иеронима всё чаще появляются сюжеты, связанные с сатаной, Люцифером, демонами, адом и т. п. Эти сюжеты и формируют босхианскую концепцию Апокалипсиса и Страшного суда. Человек же во всей этой эсхатологической истории оказывается ближе к последним, нежели к Богу. Его лицо отвёрнуто от святого лика, его тело пронизано страстями тлена. В различных и очень многих деталях ранних картин Босха апокалиптические образы настойчиво и неумолимо пронизывают существование дольнего мира и человека.