На первом плане – развитие идеи и образа адской таверны. Обнажённая женщина с игральным кубиком на голове держит в руке кувшин и горящую свечу – приметы блудных деяний. Заяц – аллегория похоти и, вместе с тем, традиционная жертва охоты – предстаёт здесь сам в качестве охотника, трубящего в рожок и несущего добычу – человека. Повсюду разбросаны принадлежности для азартных игр. На щите крысы-ската – пародийное, а следовательно, кощунственное изображение благословляющей длани в сочетании с игральной костью – декларативное нарушение запрета на произношение имени Бога всуе или же – молитва богу фортуны, а не истинному.
Богохульственный кабак (полный азартных игр, часто запрещавшихся в Средние века, и неумеренного потребления алкоголя) считался источником возбуждения, ссор, агрессии и разврата. Одиозности всей сцене добавляет евангельский сюжет, часто изображавшийся в нидерландской и итальянской живописи XV–XVI вв., – он рассказывает о римских воинах, разыгравших хитон Христа жребием (Ин. 19:23–24; Пс. 21:19). Традиционно этот сюжет был представлен как бросание костей непосредственно под распятием Христа, но позже перекочевал в антураж таверны (рис. 48).
Рис. 46. Ад музыкантов. Любители побаловать слух мучаемы инструментами: арфа – распинает на своих струнах, барабан – заточает, шалмей (духовой инструмент) – орудие еретика, блок-флейта – в анусе, лютня – истязает грешников. Центральный инструмент – колёсная лира, из её деки высовывается женщина (возможно, монахиня) с металлическим треугольником, на лире – слепец, поворачивающий рукоятку, подобно нищему попрошайке, он держит чашу в другой руке. От чаши вьётся нитка с подвеской – металлическая печать на ленте: лицензия на прошение милостыни в определённом городе в определённый день. Адский концерт идёт полным ходом!
Рис. 47. Гибридизация образа борделя с адским концертом и хороводом. Фрагмент «Страшного суда» из Брюгге.
Позднее Средневековье породило множество различных текстов, писем, изображений, адресованных молодой аристократии и городской буржуазии и предостерегающих их от посещения кабаков, борделей, охоты, а также от азартных игр (триптих должен был показать молодому принцу Генриху III Нассау-Бреда, двору Габсбургов, Филиппу Красивому определённые модели поведения, недостойные дворянина). В учебно-афористической поэме 1450 года «Притча о браке» (нид. «Dit zijn proverben van huwene») описываются примеры как праведного, так и дурного поведения, связанного с обжорством, винопитием, забвением заповедей, поста и законов Божьих[74].
В народных средневековых преданиях дьявол обожает азартную игру, всяческие пари и соревнования, но в то же время не упускает случая наказать тех смертных, которые следуют его примеру. Он, например, убивает священника, игравшего в карты по воскресеньям.
Моралите о карточных играх или игре в кости – распространённый сюжет в европейском фольклоре: бражник или солдат, путник попадает в ад, играет в карты с чертями (или со смертью) и отыгрывает у них души грешников. У Босха мы видим историю проигрыша.
Босх нередко изображает таверну как место порока и упадка. Помимо социально-дидактического напутствия посредством демонстрации примеров неподобающего поведения, важно, что и сам ад в средневековой культуре часто репрезентируется как кухня, на которой жарят, парят, раздирают и всячески наказывают душу человека, представленную в форме тела.
Рис. 48. Перед нами сцена в борделе. Средневековые нидерландские тексты описывают три греха, связанные с городской жизнью: кувшин (алкоголь), карты (азартные игры), женщина-проститутка, которая дежит зажжённую свечу, сигнализируя, что свободна и может принять клиента. На центральной панели «Страшного суда» Босх также изобразил простоволосую блондинку-распутницу, которую змеедракон похотиво держит за одну руку, в другой – свеча. Фрагмент ада, «Сад земных наслаждений».
Рис. 49. Демон-охотник поймал свою добычу, кишки которой влачатся по земле. «Воз сена», фрагмент ада.
Рис. 50. Папа римский в кругу демонических женщин-ведьм возглавляет застолье внутри гигантского борделя-фонаря. «Страшный суд» из Брюгге.
Рис. 51. Псы атакуют рыцаря в доспехах, осквернявшего церковь (судя по золотому потиру и валяющейся рядом облатке), нож с буквой «М», штурм фонаря – повторяющиеся в босхианском аду мотивы. Фонарь символ амбиволентный, с одной стороны понимается как духовный светильник, его часто можно увидеть в руках аскета-наставника святого Христофора, а с другой – как атрибут ложного поиска: бродить днём с фонарём, к примеру у Питера Брейгеля на гравюре «Eick—Nemo» нарисованы ростовщики, преисполненные ложных материальных ценностей, которые они выискивают с зажжёнными лампами, не видя дневного, не ведая божественного света. Можем ли предположить, что Босх также хочет сообщить своему зрителю о хищении и растлении духовных или церковных ценностей? Скорее всего – да (как в «Корабле дураков», «Возе сена», и многих других работах).
Мегаполис – это ад
Помимо использования традиционных топосов ада Босх систематично обращается к теме города. Его ад вершится в пространстве мегаполиса. Город – блудница Вавилонская, разнообразно искушает человека, демонстрируя картины, предоставляя услуги всевозможных телесных удовольствий. Жизнь Иеронима как раз протекала во времена расцвета жизни больших городов и зарождения капиталистических отношений, приводивших к ощущению отчуждения от старой картины мира с христианской этикой, и от Бога в целом. Собственно католический этос переставал поставлять объяснения нового мира, стагнация приводила к деформации отношения людей к Ватикану и его власти. На смену многовековым доктринам приходит новая – протестантизм: знаменитые 95 тезисов Мартин Лютер вешает (по легенде) 31 октября 1517 года на двери Замковой церкви в Виттенберге, – спустя год после смерти Иеронима Босха, рьяного католика, страдавшего по меняющемуся миру, несовершенству Церкви, и обрекавшего жизнь в большом городе на адские вечные муки.
Адский огонь, будучи вполне реальным, имел, с точки зрения богословия, совершенно особую природу, что позволяло ему, материальному, влиять на нематериальные души. Специфический адский тёмный «фосфорный» огонь, обжигая, не светил, оставляя ад во мраке, обжигал не сжигая.
Быть может, горящими в огне Босх изобразил души, отправленные в чистилище. Идея чистилища – места очищения тех, кто не совершал смертных грехов, но всё же недостойны немедленного отправления в рай, разрабатывалась на решениях Лионского (1274 г.), Флорентийского (1439 г.) и Трентского (1563 г.) соборов и сопровождалась различными трудностями в решении вопросов о длительности пребывания, типе наказания, топографии. Мучения и истязания в чистилище и аду идентичны, поэтому грешник не мог чётко определить, куда его занесла нелёгкая. Гуго Сен-Викторский полагал логичным, чтобы души отбывали наказание там, где согрешили – в миру, а Данте предлагал чёткую трехчастную структуру загробного мира, где чистилищу отведено своё конкретное место.
Рис. 52 а. Тонут горящие корабли. Рушится город. Висельник. Огонь, который жжёт, не освещая; холод; мерзкие рептилии – змеи и драконы; вонь; бичевания; тьма; смятение; ужасный вид демонов и монстров; железные цепи, которыми скованы члены истязаемых, печи, кузницы, войны. Всё это – постоянные атрибуты адского босхианского фона.
Рис. 52 б. Озеро огненное и ледяное – постоянные атрибуты Средневекового ада. В «Божественной комедии» Данте описывает пламенный город Люцифера – Дит, расположенный в шестом кругу, его охраняют жестокие сварливые фурии, которые издеваются над еретиками и лжеучителями. Город – источник или даже целая империя зла в Откровении Иоанна Богослова, изобразившего Вавилонскую блудницу – Рим – как источник грехов человеческих, упадка и растления.
Рис. 52 в. «Каждый грешник сам для себя зажигает пламя собственного огня, – писал Ориген, – материя же и пища для него – совершённые грехи» («О началах», 2:10:4).
Рис. 52 г. Под предводительством всадника на гигантской крысе воинство штурмует город, направляется к водяной мельнице.
Рис. 52 д. У огненных врат расположено странное место: тут толпятся люди, они будто находятся в отделённом от прочих мытарств отсеке ада, но попасть в рай не могут. Вероятно, так Босх изобразил идею лимба. В аду есть и относительно укромные пространства, лимб (лат. limbus – рубеж, край, предел), – для тех, кто не был крещён, но и не грешил. Лимб – не чистилище, в нём пребывают души тех, кто не заслужил ада и вечных мук, но не может попасть в рай по независящим от них причинам. Там томятся и души добродетельных людей, античных праведников, некрещёных младенцев. Понятие о лимбе широко распространилось в западном богословии начиная с XIII века. В «Божественной комедии» Данте – это первый круг ада, где вместе с некрещёными младенцами пребывают добродетельные нехристиане – философы, атеисты, поэты, герои и врачи античности.
Дальний план адских пейзажей у Босха неизменно изобилует мостами, на которых ведётся апокалиптическая, адская война или которые пересекают грешники, и лестницами, по котором карабкаются, лезут, падают монстры и люди. И то, и другое – устойчивые иконографические элементы средневекового ада. Мост правосудия упоминается в «Видении Тунгдала» – широкий для праведников и узкий и болезненный как бритва для грешников. Он всегда перекинут через реки ада (часто рек четыре, как у Данте: Ахерон, Стикс, Флегетон, Коцит, состоящие из потоков слёз). Реки также являются традиционным атрибутом босхианского ада. В них плавают мерзкие черти и другие инфернальные твари, мучающие и истязающие души. С моста легко свалиться, угодив прямиком в объятия демонов. Грешники срываются с моста и погружаются в воды боли настолько глубоко, насколько глубок их грех. Перейти мост может только праведник. Лестница спасения – надежда грешника, однако выбраться по ней он чаще всего не может (её образ восходит ко сну Иакова: Быт 28:12–13). Лестница может быть длинной с раскалёнными ступенями или с железными зубьями на них, и черти-грехи неизменно стаскивают и сталкивают с неё идущих. Под лестницей сорвавшихся жертв ждут котлы с кипящей смолой, маслом, серой, их пары смердят и обжигают, многие же срываются прямо в них. У Босха можно видеть лестницы грешников и крадущихся с ними праведников, надеющихся улизнуть из ада.