Справа от фигуры Христофора и слева на заднем плане изображены ещё более туманные и с трудом поддающиеся дешифровке знаки (77–78, а, б).
Изображенный слева (рис. 78 б) мужчина, отбросив арбалет, вешает медведя – эта весьма странная сцена может аллегорически прочитываться как победа над свирепыми животными страстями и усмирение греха, подобное укрощение произвёл над собой и сам Христофор, принявший веру. На дальнем плане ещё более интригующая сцена: из разрушенной крепости вылезает дракон, а обнажённый мужчина, бросив свои белые одежды и раскинув руки, спасается бегством (рис. 78 в). Чуть дальше – пожар, испепеляющий город посреди леса, будто бы предрекает эсхатологическую войну. Образ дракона явно связан с грехом и дьяволом, атакующим человечество. В средневековом фольклоре и народных сказаниях бытовала масса представлений о фантастических существах, магических тварях и демонических монстрах. В ходе развития средневековой культуры шёл долгий процесс сплавления и срастания христианских доктрин и евангельского предания с около-квази-языческими, сказочными, народными представлениями Северной Европы и средиземноморской цивилизации. Результатом этого симбиоза становились разнообразные жития святых, полные чудес, магии, нечести и хтони. Например, в «Золотой легенде» читаем о существовании некого животного, зовущегося драконом: «они летают по воздуху, плавают в море и ходят по земле. Временами, возбуждаемые похотью, драконы летают по небу и извергают семя в колодцы и речные воды, после чего наступает моровое поветрие, продолжающееся целый год. Против этого бедствия было изобретено целительное средство: если зажечь костёр из костей животных, дым того костра прогонит драконов прочь»[89]. Быть может, пожар, изображённый Босхом, и есть этот костер из костей умерших животных, отпугивающий драконов? Более того, в «Зотовой легенде» можно найти сцены, близкие по своей образности к картине Босха, наверняка знавшего популярные жития: «за Роной (рекой, протекающей по территории Швейцарии и Франции), в роще, находившейся между Арелатом и Авиньоном, обитал дракон. Был он наполовину зверь, наполовину рыба, толще быка и длиннее коня-. Его зубы были как меч, и остры как рога, по бокам же, как двойным щитом, он был защищён бронею. Таясь в глубинах вод, он пожирал путников, переправлявшихся через реку, и топил корабли. Дракон тот явился из-за моря, из той части Азии, что зовется Галатия. Он был рожден Левиафаном, ужасным водяным змием, и зверем Онахом, детищем страны галатов. Если кто-либо нападал на дракона, тот на расстояние целого югера извергал из себя кал, который поражал преследователей подобно стрелам, испепеляя все вокруг»[90]. Несмотря на то что первый отрывок относится к житию Павла, а второй – к житию Марфы, легенды представляются отличным источником для вдохновения Иеронима Босха.
Рис. 76. Святой Христофор Альбрехта Дюрера, ок. 1511 г. Victoria and Albert Museum, London.
Рис. 77. Массивное древо, быть может, келья отшельника. Вокруг него разгуливают петухи – многогранный средневековый символ, связанный с отречением, но и раскаянием Петра. Петух также ассоциировался с Христом: его страстями, воскресением, светом веры, бдительностью по отношению ко злу и бодрствованием перед лицом Суда. Слева к стволу дерева прикреплена божница, такая же, как на закрытых створках «Воза сена», а справа – подвешенная за хвост лиса как аллегория победы над грехом, хитростью и коварством дьявольских сил. Выше – кувшин-пещера, в нём разведён очаг, из горлышка высовывается монструозный старец, вероятно, его образ намекает на различные злоупотребления и невоздержанность (кувшин на языке Босха почти всегда связан с алкоголем), из него же торчит вертел с курицей, противопоставленный сцене с рыбой/Христом Христофора, также отсылающей к символике поста. На веревку подвешен фонарь, зажжённый при дневном свете – устойчивый образ духовной слепоты. В районе кроны дерева – ловушка для птиц, а ещё выше – обнажённая фигура лезет по шаткой ветке разворовывать птичье гнездо. Эти сцены явно сообщают о потворстве греху и низменным страстям.
Итак, триптихи Иеронима Босха рассказывают о бытии человека. Жизнь начинается в раю. В раю же вершится и великое искушение. Восстание против Бога оборачивается смертью. Жизнь мирская исполнена соблазнов и греха, подстерегающих человека от рождения до смерти, – вплоть до Страшного суда. Иеронимовы триптихи детально раскрывают это фатальное предание. Тем не менее в каждой работе Босха есть намёк на покаяние, есть образ, свидетельствующий о Христе и святых, об искуплении и милости: пессимистические панорамы отмечены знаками присутствия сакрального. Невзирая на это, идеал, – жизнь Христа и аскетов, – практически недостижим. Однако зрителю, реципиенту картин Босха, даётся что-то вроде зеркала, возвращающего взгляд смотрящего на и вглубь него самого, провоцирующего на размышление и рассуждение, а в конце концов – на покаяние и на катарсис.
Рис. 78 а.
Рис. 78 б.
Рис. 78 в.
Глава 8. Босх после Босха
Симулякр же – образ, лишенный подобия.
Знакомство с этим понятием произошло на основе катехизиса, вдохновителем которого и был Платон.
Бог сотворил человека по образу и подобию.
Однако же в результате грехопадения человек утрачивает подобие, сохраняя при этом образ.
Мы становимся симулякром.
Иероним Босх ещё при жизни стал любимым художником в городе Мехелен – в административной столице двора габсбургских Нидерландов. В эпоху Позднего Средневековья город разбогател за счёт торговли текстилем, обретя высокий политический статус. В первой половине XVI века, во время правления Маргариты Австрийской, Мехелен был даже столицей Испанских Нидерландов. В 1507–1515 годах Маргарита Австрийская, воспитательница и единственная наставница своего племянника, будущего императора Карла V, воспылала интересом к Босху. Судя по документам и описям имущества, с 1516 года ей принадлежал триптих «Искушение святого Антония», быть может, изначально предназначавшийся для её коллекции. Не будем забывать, что брат Маргариты Филипп Красивый заказал Босху триптих «Страшный суд», история которого туманна, однако факт покровительства столь высокородной персоны поставил «знак качества» на работах Босха, обеспечив моду на него при дворе.
Серьёзную роль в подъёме популярности Босха сыграли исторические, геополитические и матримониальные события XV–XVI веков. 20 октября 1496 года Филипп женился на инфанте Хуане – дочери королевы Кастилии Изабеллы и короля Арагона Фердинанда II. А Маргарита в следующем году вышла замуж за её брата Хуана Арагонского (сына Изабеллы и Фердинанда). Эти браки, направленные против влияния Франции, легли в основу династического союза Испании и дома Габсбургов, изменили судьбу Европы. После смерти Хуана Арагонского в 1497 году, а также его старшей сестры Изабеллы в 1498 году и её сына Мигела в 1500 году, жена Филиппа Красивого стала единственной наследницей престолов Кастилии и Арагона. Так родилась огромная влиятельная империя Габсбургов, включившая (помимо Австрии, Нидерландов и Бургундии) бо́льшую часть Пиренейского полуострова и заморские владения. Для наследия же Иеронима Босха эта империя стала перспективой общеевропейской популярности. Работы, выполненные художником или в его манере, доставлялись повозками и кораблями в разные уголки мира и стороны света, находившиеся под патронажем короны.
Показательна история коллекции Генриха III Нассау-Бреда. После смерти своего дяди Энгельберта в 1504 году, Генрих унаследовал владения Нассау в Нидерландах, в том числе сеньорию Бреда в герцогстве Брабант. На следующий год стал кавалером Ордена Золотого руна и доверенным лицом молодого короля Карла V Габсбурга, который в 1510 году назначил его своим камергером.
В ходе путешествий по Италии и Испании Генрих III весьма впечатлился искусством эпохи Возрождения. И после возвращения он рьяно стал насаждать новую моду. Граф уделял большое внимание благоустройству своих дворцов, приобретению произведений искусства и созданию библиотеки. Он завершил реконструкцию дворца Нассау: итальянский архитектор Томассо Иинсидору да Болонья превратил замок Бреда во дворец эпохи Возрождения. В Гроте Керк Генрих возвёл мемориальный памятник в ренессансном стиле для своего покойного дяди Энгельберта. Увлечённый новой эстетикой, античной мифологией и новыми сюжетами граф заказал Яну Госсарту картину с изображением античных героев Геракла и Деяниры, а также свой собственный портрет. Курфюрст Саксонии презентовал Генриху «Лукрецию», написанную Лукасом Кранахом, а в 1517 году Антонио де Беатис видел в его дворце «Суд Париса» с тремя богинями, – частая тема в творчестве Кранаха. Антонио поразился и другой картине, украшавшей коллекцию, де Беатис видел там «Сад земных наслаждений» Иеронима Босха. Триптих украшал Большой Зал во дворце графов Нассау в Брюсселе. Это произведение, заказанное Генрихом III или его дядей Энгельбертом, Босх создал по случаю бракосочетания графа с первой женой Луизой-Франсуазой Савойской.
Искусствовед Ханс Бельтинг полагает, что Генрих заказал эту работу Босху через Филиппа Красивого, который в 1504 году поручил Босху нарисовать триптих на тему Судного дня. Генрих и сам провёл в Хертогенбосе некоторое время в 1505 году из-за войны с Гелре. Однако, по словам искусствоведа Бернарда Вермета, основываясь на стилистических характеристиках и дендрохронологической датировке панелей, на которых нарисован «Сад», более вероятно, что донатором выступил его дядя Энгельберт II.
Происпанская политика двора предполагала браки с новыми союзниками, и Менсия де Мендоса и Фонсека (1524–1538 гг.) составила идеальную пару Генриху. В 1530 году Генрих и его третья супруга переехали в Бреда, открыв свои двери гостям. Менсия, выросшая в художественной атмосфере испанского двора, превратила замок в место встреч художников и гуманистов. Например, она пригласила испанского педагога-философа Хуана Луиса Вивеса, живописцев Яна ван Зикеля и Бернарда ван Орлей для отдыха в Бреда. В итоге донья создала внушительное собрание произведений ведущих художников, Босха в том числе (описи от 1554 года засвидетельствовали наличие работ Иеронима в её коллекции). Однако, судя по письмам, в которых Менсия сокрушается о потерянных картинах, часть её коллекции сгинула во время кораблекрушения на пути в Испанию. Дабы заполнить досадные пробелы в любимом собрании искусств, донья попросила своего агента Арноа дель Плано в Антверпене найти новые работы Иеронима Босха. Одной из них стал, возможно, триптих на тему страстей Христовых, исполненный, тем не менее, не Босха, а последователем (рис. 1). Эпигонский триптих долгое время провёл на алтаре в её погребальной часовне доминиканского монастыря в Валенсии.