другой культовый и мирской порядки, смешивались серьёзное и смеховое, высокое и низкое, сакральное и профанное, горнее и дольнее. На время карнавала мир утрачивал свой облик и привычные координаты, мир травестировался, мимикрировал, мутировал, выворачивался наизнанку и переворачивался вверх тормашками: дурак становился Иисусом, осёл – Папой, девки – девами (девственницами). Нормативное отменялось в пользу всего спонтанного и стихийного; холодный и строгий порядок обращался в безудержное дионисийское веселье; народное и низовое доминировало над легитимным, церковным и элитарным.
Рис 24. В окне кабака под флагом корабля (дураков?) виднеется милующаяся пара, выглядывающий ребёнок, а посередине блюющий волынщик. Питер Брейгель Старший. «Битва Поста и Масленицы», фрагмент, 1559 г. Kunsthistorisches Museum, Wien.
Как пишет Михаил Бахтин по поводу карнавального смеха Средневековья: «Средневековый смех направлен на тот же предмет, что и средневековая серьёзность. Смех не только не делает никакого исключения для высшего, но, напротив, преимущественно направлен на это высшее. Далее он направлен не на частность и часть, но именно на целое, на всеобщее, на всё. Он как бы строит свой мир против официального мира, свою церковь против официальной церкви, своё государство против официального государства. Смех служит литургии, исповедует свой символ веры, венчает, совершает похоронный обряд, пишет надгробные эпитафии, избирает королей и епископов»[2].
Рис. 25. Перевёрнутый мир безумного человеческого существования представлен в сценах карнавального празднества: дети пьют, стоя на пивных бочках, дурак вышагивает подобно королю. Питер Брейгель Старший. «Битва Поста и Масленицы», фрагмент, 1559 г. Kunsthistorisches Museum, Wien.
Рис. 26. Зрители с балкона взирают на театральное представление популярного фарса, известного как «Брак Мопса и Нысы» или «Грязная помолвка». Шутливая комедия высмеивает одиноких похотливцев: свадебная пара состоит из взъерошенной и коренастой женщины, тянущей мужчину против его воли к импровизированной «брачной» палатке, ассоциирующейся и с домом, и с альковом. «Шествие» сопровождается хором и музыкантами – процессия известна как шаривари. Ритуал, в который иногда входил кошачий концерт или забрасывание калом, засвидетельствован с XIV в., он высмеивал любые формы неравного брака. Питер Брейгель Старший. «Битва Поста и Масленицы», фрагмент, 1559 г. Kunsthistorisches Museum, Wien.
Рис. 27. Женщина несёт на голове стол с вафлями (как и блины – кулинарная традиция масленицы) и хлебом, в её левой руке – ваза, а в правой – свеча. Сцена происходит среди бела дня: зажжённая свеча – символ безумия (как и фигура с перебинтованной головой, как и гитарист в перевёрнутом горшке на голове). Мужчину с гитарой сопровождает дама с вафлями на блюде и ожерельем из яиц на шее: как и мясо, яйца были запрещены во время Великого поста. Питер Брейгель Старший. «Битва Поста и Масленицы», фрагмент, 1559 г.
Гротескное действо карнавала – важный, неотъемлемый, обязательный механизм функционирования средневекового общества. Карнавал дозволял и даже предписывал неформальное и ненормативное поведение, которое давало возможность выхода накопившимся низменным импульсам и страстям. Тем не мене общественные конфликты и желания выражались не в стихийном буйстве и бунте, но в рамках определённого карнавального режима, регулирующего и нормализующего в итоге повседневность и жизнь общества.
Карнавал празднуется всегда в переходное время годового цикла, в лиминальный период. Во время весеннего карнавала изгонялись духи зимы, возвращалось витальное лето, призывалось солнце, карнавал – действо, означающее переход от зимы к лету – это первый в годовом цикле праздник плодородия. Традиционно карнавал культивировал всё запрещённое в остальные дни года торжеством плотских страстей, триумфом потакания чревоугодию и винопитию, а также сексуальным желаниям, вытесняемым и подавляемым во время предстоящего Великого поста. Карнавальные празднества, и ныне отмечаемые с большим размахом в Хертогенбосе, были всегда и весьма любимы народом. В день Жирного вторника проходили масленичные увеселения. Одной из популярных забав становились петушиные бои. В здании городской ратуши собирался, толпился, гоготал и кудахтал народ, подзадоривая петухов и их владельцев. Боевые птицы порой вырывались за пределы ринга, кидаясь на зрителей, начинались неразбериха и переполох, летели пух и перья, раздавался шум и гул, гвалт и свист. В такой суматохе разбивались окна, ломались двери, о чём свидетельствуют послепраздничные счета ратуши, обречённой почти всегда в подобных случаях проводить ремонт.
Рис. 28. Один из последователей Босха около 1540–1550 гг. написал работу на тему битвы Масленицы (карнавала) и Поста. Люди предаются веселью, они пляшут и выпивают. На переднем плане гарцует маленькая ряженая собачка (обезьянка). Гризайль, написанная в духе Иеронима, демонстрирует интерьер с персонификацией Карнавала: слева трое мужчин несут стол, на котором восседает толстый мужчина. Он пучит глаза и играет на волынке, кувшин сзади него опрокинут, а содержимое льётся в рот одному из носильщиков. С другой стороны, представлена аллегория Поста: худосочная женская фигура держит поднос с лежащей на нём большой рыбиной. Костлявый монах подле то ли сластолюбиво целует, то ли норовит съесть кусочек рыбы – символа Христа и предстоящего Великого поста, во время которого нельзя есть мясо. Между противопоставленными друг другу аллегориями танцуют люди. Все фигуры гротескны: среди плясунов рядом с парой похотливо целующихся мы видим самого чёрта, на его большой поварёшке восседает сова. Пронзённая вертелом голова свиньи, остро торчащее веретено на голове у одной из женщин, волынка в руках Карнавала, коробка с котёнком – эти образы символизируют телесную разнузданность, упоение обжорством и вкушение любовных утех. Баталия меж Карнавалом и Постом маркирует современные реалии эпохи Реформации: напряжение между народным и церковным, модернистским и традиционным. Карнавал изображён ярче, в светлых тонах, в то время как Пост предстаёт из тёмной глубины помещения, со стороны мрачного оконного проёма. Некоторые исследователи полагают, что эта работа – копия, выполненная с утраченного оригинала Босха. «Битва Карнавала и Поста». Noordbrabants Museum, Hertogenbosch.
Переодевания и скоморошество, музыка и танцы, озорство и пьянство охватывали город, участники карнавала высмеивали местную набожность, религиозность Братства, переворачивая всё вверх дном. Представления об этой традиции отобразились на картине неизвестного последователя Босха (рис. 28). Атмосферу разнузданности мирского праздника отлично передаёт Питер Брейгель «Битвой Поста и Масленицы», многообразно запечатлевший образы городского карнавала и также апеллирующий к эстетике Босха (рис. 24–27). Сам же Иероним запечатлел народную карнавальную атмосферу в «Корабле дураков», «Аллегории обжорства», в эстетике греха, в сценах ада, на триптихе «Воз сена», в образах, где он апеллирует к духу разгульной карнавальнотси, травестии и переворачиванию норм.
Торжества и триумфы
Резиденции герцогов Брабанта в Хертогенбосе не было, город не являлся домом для какой-либо из ведущих дворянских семей того времени (таких как семья Нассау, к примеру, у которой был замок в соседнем городе – Бреда). Даже свой собственный епископский престол отсутствовал до 1560 года: Хертогенбос до этого находился в зависимости от епископства Льежа. Тем не менее, когда Иероним Босх жил в доме у рыночной площади, герцоги или их дети частенько посещали город по разным причинам.
Городскую площадь наводняли дворяне, знать и зеваки. Ветер развевал величественные штандарты, покрытые дорогостоящими тканями, а глашатай и музыканты создавали праздничную атмосферу. В юности, лет 16 от роду, Иероним стал свидетелем триумфального вступления в город последнего герцога Бургундии – Карла Смелого, торжественно закончившегося у ратуши, на самой рыночной площади, подношением герцогу подарков от имени города.
В 1478 году, через год после смерти герцога в сражении при Нанси, его дочь и наследница Мария Бургундская посетила Хертогнебос вместе со своим мужем Максимилианом Австрийским. Летописец того времени описал беспрецедентную пышность императорского двора. Максимилиану предшествовали великолепно одетый рыцарь, несущий большой штандарт из чёрного шёлка. На штандарте была вышита фигура красивой молодой женщины с сердцем в руке, а на сердце изображён свиток с девизом герцога: «Наслаждаться всем, но не чрезмерно».
В состав парада входил высочайший нобилитет: герцог Джон Клевский на коне, одетый в богато расшитый плащ, покрытый золотом, серебром и драгоценными камнями; следовал граф Кон ван ден Марк со свитой в 250 рыцарей. Перед публикой предстал епископ Трира в окружении 150 рыцарей, в то время как герцог ван Гулик пересёк рыночную площадь с тремя сотнями рыцарей. Жители Хертогенбоса, должно быть, были ослеплены такой пышностью и зрелищностью. Спустя годы Иероним воспроизведёт подобное зрелище на центральной панели триптиха «Воз сена» (глава 5, рис. 2).
В 1481 году, когда Иероним Босх уже был мастеровитым и остепенившимся художником, в Соборе святого Иоанна происходила торжественная встреча Ордена золотого руна, возглавляемая Максимилианом, во время которой его трехлетнего сына Филипа Красивого посвятили в рыцари Ордена.
Собор украсили щитами с изображением гербов (Энгельберта II Нассау, гербом Филиппа Доброго – основателя Ордена, а также гербом Максимилиана – царствующего суверена). Гербы, изготовленные в Брюгге придворным художником Пьером Кустейном, примечательны особой, затейливой каллиграфией. В их орнаментальной вязи словес обнаруживается очевидное сходство с прихотливой готической надписью, обрамляющей картину Босха «Извлечение камня глупости». Конечно же, Иероним мог не только присутствовать на церемонии, но и вдохновляться сценами увиденного.