Первое упоминание о варнах содержится в «Ригведе». Варна — всего их четыре — понятие сакральное, в отличие от касты, которых существует множество в рамках варн. На верху социальной пирамиды располагались брахманы — священники, наставники, советники правителей, учителя. Брахман считался воплощением бога на земле, ему возбранялся физический труд. Представители высшей варны (и множества каст) жрецов — носители древней мудрости вед — несравненно более других подготовлены к разрыву кармической цепи перерождений. Ниже брахманов располагались кшатрии, коими первоначально стала военная знать индоариев. Они отвечали за управление государством, военное дело, защиту подданных, соблюдение ими обычаев своей касты. Еще ниже находились вайшьи — торговцы, ростовщики, свободные общинники, земледельцы. Эти три варны еще назывались «дваждырожденными». Мальчики из этих варн были допущены к обучению сакральному знанию на санскрите, дающему второе рождение. Четвертая варна — шудры — таких прав не имела. Они были обязаны служить «дваждырожденным», обрабатывать землю, но не могли владеть ею. За пределами этой четырехварновой системы находились неприкасаемые, которые были уборщиками мусора и нечистот.
Представители каждой из варн разбиты на множество каст, каждая из которых имела собственную идентичность, выражавшуюся в особых формах почитания богов, специфической мифологии, песен и танцев. Каста — постоянное и неизменное место человека в его данном рождении в мире сансары. И поскольку только ты являешься творцом собственной кармы, никто, кроме тебя самого, не виновен в том, что ты влачишь жалкое существование, это — плата за прошлое. Если соблюдать все нормы, диктуемые положением твоей касты, ты можешь рассчитывать на благосклонность судьбы в следующем перерождении.
Индуизм — это образ жизни Индии с его установкой на высшую ценность небытия и весьма ограниченную значимость мира сансары. Для индуиста не много смысла в истории, и не случайно столь богатая событиями и культурно насыщенная индийская традиция так скудна на хроники, летописи, историко-географические описания и т. п. Для индуиста не очень понятны призывы к равенству или социальной гармонии, ведь они противоречат идее кармы, индивидуальной ответственности за социальную ущербность в данном перерождении. Индуист чужд активному социальному протесту, а тем более насилию, ведь это чревато ухудшением кармы.
При этом политическая и социальная индифферентность компенсируется высокой эмоциональностью, богатством эстетики и чувств, воспитанных мифологическими эпосами «Махабхараты» и «Рамаяны» или пуранами. В Индии им до сих пор нет равных по популярности. Индуизм — это даже не религия в авраамическом смысле, а скорее философия, причем такая, в которой больше вопросов, нежели ответов. В самом важном тексте индуизма «Ригведе» есть центральный стих, Гимн Творению, в котором говорится:
«Кто вправду знает — и может в этом поклясться, –
Как появилось творение, когда и где!
Даже боги явились после дня творения,
Кто вправду знает, кто может честно сказать,
Когда и как началось творение?
Это начал Он? Или не Он?
Только Тот, кто наверху, может быть, знает;
Или может быть, не знает даже Он».
Сравните с уверенным тоном Библии.
Индуизм никогда не имел иерархически организованной церкви, отличался терпимостью к иным религиям. Добиваясь нравственного поведения и принципов мышления, индуизм предоставляет своим последователям простор во всем остальном, включая поиск собственных путей к спасению. Сектантства в строгом смысле слова в индуизме не может быть из-за отсутствия церковной структуры и официальной догматики. Ярчайший пример интегрирующей силы индуизма — судьба буддизма, который практически исчез в Индии и вовсе не из-за гонений на него. Индуизм включил в себя постулаты буддизма и фактически поглотил его. Сила и удивительная внутренняя прочность, живучесть индуизма объяснялась тем, что он опирался на общинно-кастовую структуру и санкционировал ее.
Оказал ли индуизм воздействие на главную особенность индийской политической традиции — слабость государства, которая выражалась не только в постоянной борьбе и частой смене правящих элит, но и в их территориальной нестабильности, «текучести» и исключительном общественном плюрализме? Безусловно. Индуизм практически безразличен к власти, к государству. Его принципы исключали честолюбие и связанный с ним карьеризм. Руководить государством — профессиональное занятие кшатриев и советников-брахманов, удел остальных — исполнять отрегулированные веками общинно-кастовые обязанности.
Фрэнсис Фукуяма подчеркивал также, что в Индии «цари рассматривались как исполнители законов, написанными другими, а не просто творцами законов, как в Китае… Эта огромная территория никогда не управлялась единой политической властью и так никогда и не выработала единый литературный язык, как Китай. Действительно, история Индии до конца ХХ века — это история постоянного политического разъединения и слабости, а среди самых успешных объединителей были иностранные завоеватели, чья политическая власть основывалась на ином социальном базисе»[754].
Индийская традиция считала главной задачей государя поддержание дхармы — санкционированного религией общественного порядка. Индийские монархи рассматривали налоги как заработную плату за выполнение именно этой функции, а также за работу по расширению подвластных земель, установление матримониальных связей. «Но ни на унаследованной от отца, ни на завоеванной территории монарх и государство в его лице, как правило, не вмешивались в социально-экономическую, политическую и культурную жизнь подвластных сообществ, ограничиваясь лишь поддержанием дхармы и взиманием налогов. Среди институтов, от которых непосредственно зависела жизнь средневекового индийца, государство занимало далеко не первое место»[755], — подчеркивают Борис Кузык и Татьяна Шаумян.
Ни одна из империй, существовавших на субконтиненте, даже такие мощные образования, как империи Маурьев (II–IV вв. до н. э.), Гуптов (IV–VI вв. н. э.) и Моголов (XVI–XIX вв.), никогда не включали в себя всей территории, входящей ныне в состав Республики Индия. Государствам история не отпускала достаточно времени, чтобы закрепить территорию и сформировать полноценную национальную идентичность — приходил новый завоеватель, объединявший в новую империю совершенно не стремившихся к единству регионы. Многочисленные государственные образования не уделяли внимания ни разработке теории и практики администрирования, ни идеологической доктрине. Не было четкой юридической фиксации исключительного права государя на всю землю и ресурсы страны, как в классических странах ислама или в Китае.
Бюрократия была неизмеримо слабее и стоила намного дешевле, нежели в Китае и даже в мусульманских странах. Строгие нормы кастовой иерархии ограничивали амбиции политиков и удачливых военачальников, зависть и властолюбие, столь дорого обходившиеся другим странам. Уровень потребления основной массы населения всегда оставался низким. Одежда минимальна, питание в основном вегетарианское, жилица примитивны, что объясняется и климатом, и религиозными нормами. Но, взимая с общины мало, власти были сказочно богаты за счет широкой налогооблагаемой базы[756].
Внутренне присущий индийской цивилизации плюрализм социальной структуры фактически готовил почву для последующего усвоения идей, сформированных за пределами Индостана, включая концепцию политического представительства.
Слабость власти и неконсолидированность элит негативно сказались на судьбах ее государственности. Колонизаторы — и мусульмане, и пришедшие им на смену англичане — всегда находили многочисленных союзников в лице части местных элит, не испытывавших патриотических чувств в отношении всего Индостана и думавших категориями «своей» территории. Индия, подчеркивал Фернан Бродель, смогла выжить, «как и Китай, благодаря своей потрясающей живучести, а также благодаря тому, что ее территория никогда не захватывалась полностью, вплоть до мыса Кумари»[757]. Завоевание англичанами привело к решительной ломке традиционной структуры Индии. Доходы, прежде оседавшие в казне султанов и князей, потекли в метрополию, немало способствуя британскому экономическому чуду. В XVIII веке англичане предложили было концепцию управления Индией на основе вековых традиций ее «классического прошлого», попранных могольскими завоевателями. Но затем, опасаясь подъема национального сознания, в XIX веке начали активно вытеснять индийскую культуру, заменяя ее лозунгами цивилизаторской миссии высшей расы на диких землях[758].
С другой стороны, Индия была принуждена стремительно знакомиться с новыми формами общественных отношений: производством машинного типа, достижениями науки и техники, либеральной демократией, парламентаризмом, активно включаться в мировой рынок. Англичане строили железные дороги и промышленные предприятия, создавали колониальную администрацию, почтовую связь. Английский язык стал служить объединяющим началом, помогавшим консолидации мультиэтничной страны.
Индуистская цивилизация пассивно, но стойко сопротивлялась, как прежде по отношению к мусульманским правителям, и адаптировалась. Шла вестернизация брахманской верхушки, выходцы из верхов получали европейское образование, как в Индии, так и в Англии, служили в учреждениях Британской Индии, умножали ряды нарождавшейся индийской интеллигенции и буржуазии, ориентированных на европейский образ жизни. Однако, по мере приспособления возрастало и сопротивление.
Британские власти не без успеха внушали, что колониальное господство спасло Индию от «хаоса», способствовало установлению ее государственного единства. Это порождало в сознании образованных индийцев представление об общей стране, которую населяет единая нация. Индийский национальный конгресс (ИНК) — первая общенациональная партия, созданная в 1885 году, — с самого начала отстаивала концепцию единой Индии и претендовала на представительство всех индийцев независимо от региона и конфессии.