ой, определенно не были сиреневыми). После того как императрица Евгения выбрала лиловый цвет в качестве королевского, начался настоящий модный бум. В январе 1858 года королева Виктория надела роскошное лиловое бархатное платье на свадьбу своей старшей дочери принцессы Виктории и принца Фридриха Вильгельма.
В середине XIX века мода была почти столь же непостоянна, как и сегодня. В 1858 году, когда состоялась свадьба принцессы Виктории, журнал Punch жаловался на «лиловую заразу». Этот цвет стал ассоциироваться с молодящимися старухами. В 1891 году Оскар Уайльд в романе «Портрет Дориана Грея» советовал: «Не доверяйте женщинам, которые, независимо от возраста, носят платья лилового цвета»[38].
Открытие синтетических и промышленных способов получения цветных красителей стало поистине революционным прорывом — впервые в истории обычные люди могли позволить себе носить одежду тех цветов, которые ранее были прерогативой богатых и знатных. В 1858 году, когда началась мода на лиловый цвет, химики в Германии синтезировали второй анилиновый краситель — ярко-красный фуксин, также известный как маджента. Его производство обходилось дешевле, чем производство мовеина.
Производство синтетических красителей заложило основы современной химической промышленности к середине 1860-х годов, и в мире моды произошел коренной переворот. Однако возникли и некоторые проблемы. Уильям Моррис жаловался: «Выцветание новых красок — это переход во всевозможные отвратительные синюшно-бледные оттенки». Производитель тканей шотландец Джеймс Мортон (1867–1943) оставлял красители на солнце, чтобы проверить, насколько они стойкие, и брал в работу лишь те, которые не выцветали. Затем компании, например Burberry, продвигали эти красители как «несмываемые».
Еще более серьезная проблема, которую предстоит решить нам, — это неизгладимые пятна, которые фешен-индустрия оставляет на нашей окружающей среде. По оценкам Всемирного банка, пятая часть глобального загрязнения воды — результат окрашивания и обработки изделий из текстиля. Чем раньше промышленность перейдет на нетоксичные, биоразлагаемые и стойкие красители, тем лучше будет для всех нас.
Теперь мы знаем, что первый синтетический краситель — египетская лазурь — был изобретен примерно в 2200 году до н. э. и использовался для окрашивания статуй, керамики и гробниц фараонов. Полтора тысячелетия спустя китайские мастера создали синтетический краситель, известный как ханьский фиолетовый. Считается, что его открыли стеклодувы-даосы, обрабатывая окрашенное нефритом стекло. Получать этот краситель было нелегко: сырье измельчали, смешивали в точных пропорциях и нагревали до 850–1000 °C. Однако китайцы произвели много ханьского фиолетового, названного в честь династии Хань, при которой он широко распространился, и окрашивали в этот цвет бусины, фрески и скульптуры, изображавшие Терракотовую армию Цинь Шихуанди, первого императора единого Китая. (К сожалению, после раскопок большая часть красителя на погребальных статуях воинов императора окислилась.) Сам же краситель таинственным образом исчез, как и династия Хань, примерно в 220 году н. э.
В 1992 году формула ханьского фиолетового была восстановлена, и физики удивились, обнаружив, что этот краситель способен «разрушить» третье измерение. Кэсси Райан писала в Vision Times: «Под воздействием низкой температуры и очень сильного магнитного поля пигмент переходит в состояние, называемое квантовой критической точкой, где он “теряет” свое вертикальное измерение. Это означает, что световые волны, проходящие сквозь него, могут двигаться только в двух направлениях, — возможно, из-за черепицеобразной структуры минерала».
Ханьский фиолетовый еще заметен в росписи Терракотовой армии
Наместникам Христа на Земле понадобилось более тысячи лет, чтобы определиться с цветами одежд священнослужителей. В 1215 году четвертый Латеранский собор запретил священникам носить красное и зеленое. После падения Константинополя в 1453 году поставки тирского красителя в Европу были затруднены, и это побудило Ватикан взять под контроль выбор красителей для церковных одеяний. В 1464 году папа Павел II распорядился, чтобы кардиналы носили алое платье. Епископам полагались одеяния розового оттенка пурпурного (такие ткани стоили дешевле), а сам понтифик монополизировал «настоящий пурпур». Позже было высказано предположение, что красный цвет означал готовность кардиналов пролить кровь за церковь.
Цветовая иерархия католической церкви постепенно усложнялась в соответствии с рангами священников. В 1966 году второй Ватиканский собор несколько упростил правила. В новом спектре цветов фиолетовый остался прерогативой папы и тех высших духовных лиц, которые помогают ему в церемониальных и гражданских обязанностях, красный был выделен кардиналам (для шапок и поясов, а также для мантий, надеваемых во время проведения конклава), а у рядовых священников ряса должна быть черного цвета.
В 1508 году пурпурный цвет послужил наглядным доказательством папского лицемерия. Язвы, которые появляются на коже больных сифилисом, в просторечии назывались «пурпурными цветами». Папам и кардиналам предписывалось соблюдать целибат, а потому они не должны были болеть этой болезнью, передающейся половым путем, но в Страстную пятницу 1508 года на ногах у папы Юлия II оказалось так много «пурпурных цветов», что верующим не разрешили целовать ноги папы.
Пурпурный цвет — прерогатива двух высших духовных лиц в Хонмон Буцурю-сю, одном из течений нитирэн-буддизма. В иудаизме пурпурный символизирует союз женского красного (означающего менструальную кровь) и мужского синего, а также союз земли (красный цвет) и неба (синий цвет). Если вы верите в ауру, знайте: пурпурная аура указывает на интуицию, экстрасенсорные способности и духовность.
Пчелы видят оттенок пурпурного, который мы видеть не можем, — у них нет фоторецепторов красного, их видимый спектр включает сочетание желтого и ультрафиолетового света, называемое в ученой среде «пчелиным пурпуром». Ультрафиолетовый свет помогает пчелам увидеть богатые пыльцой части растения. Таким образом они различают цвета быстрее любого другого биологического вида — в пять раз быстрее нас. Как показывают исследования, больше всего пчел привлекают пурпурный, фиолетовый и синий. Как написала Шарла Риддл в Bee Culture, журнале американских пчеловодов, «если бы пчелы были супергероями, их суперсилой было бы зрение».
Так пчелы видят цвет. Они видят свой особенный пурпурный цвет — смесь желтого и ультрафиолетового света
Фиолетовый цвет украшает флаги всего двух стран — Никарагуа и Доминиканской Республики. На флаге Никарагуа этот цвет присутствует на радуге в треугольнике в центре полотнища, а на флаге Доминиканской Республики изображен фиолетовый попугай — императорский амазон, встречающийся в дикой природе только в этой карибской стране и находящийся на грани исчезновения.
Я наконец обнаружил истинный цвет атмосферы. Это фиолетовый. Свежий воздух — фиолетовый.
6 декабря 1926 года гробовщик уже собирался накрыть гроб Клода Моне черной тканью, но тут вмешался Жорж Клемансо, друг покойного и бывший премьер-министр Франции. Вспомнив, что художник старался избегать черного цвета в своих работах, Клемансо воскликнул: «Нет! Не надо для Моне черного!» Тогда из дома Моне в нормандской деревне Живерни привезли фиолетовую ткань с цветочным узором.
Импрессионисты так любили фиолетовый цвет, что критики обвиняли их в «фиолетомании». (Кандинский считал, что фиолетовый цвет имеет «характер чего-то болезненного».) Подобные упреки ничуть не волновали Моне. В 1869 году он писал Полю Сезанну: «Где-то между фиолетовым и зеленым находится цвет, объединяющий все, — там, где-то в бесконечности, между оттенками воздуха и воды». Картины Моне, на которых изображены водяные лилии — а их около 250, — подтверждают эту мысль.
Сезанн однажды сказал о Моне: «Только глаз, но, боже мой, какой глаз». Критики насмешливо заявляли, что глаза Моне уникальны только тем, что их зрительные нервы были слабыми и глазные яблоки дрожали. В то время считалось, что такие симптомы характерны для истеричных и страдающих лунатизмом людей.
С 1908 года зрение Моне ухудшалось, однако повлияло ли это обстоятельство на то, как он видел и изображал цвета? В 1912 году художнику диагностировали катаракту обоих глаз, и он начал маркировать тюбики с краской и размещать краски на палитре в таком же порядке, чтобы не ошибиться с цветом. Анна Грюнер в эссе 2015 года о катаракте Моне в British Journal of General Practice отметила: «Его мазки стали шире, а живопись, как и его катаракта, — более темной [коричневой и непрозрачной]». В 1923 году художнику прооперировали катаракту и удалили хрусталик правого глаза. Швейцарская компания Carl Zeiss изготовила для Моне новые оптические линзы, и зрение художника стабилизировалось.
Мог ли Моне после удаления хрусталика из правого глаза видеть ультрафиолетовый свет? Обычно наши глазные линзы отражают ультрафиолет — никто не знает точно почему, но это так. Однако есть люди с афакией: хрусталик у них отсутствует с рождения или утрачен в результате травмы либо хирургического вмешательства. Такие люди утверждают, что способны видеть ультрафиолетовый свет. Американский академик Билл Старк, у которого афакия одного глаза, говорит, что ультрафиолет кажется ему беловато-голубым или беловато-сиреневым. Другие люди рассказывают, что видят все предметы с синим оттенком или красноватыми. И синий, и красный цвета заметны на картинах Моне, написанных после операции, — возможно, эти цвета даже заметнее фиолетового. Последние работы Моне, лишенные четких деталей и очертаний, похожи на ранние итерации абстрактного экспрессионизма.
«Кувшинки» Клода Моне на фоне «цвета, объединяющего все»