Джесмин устремила взгляд на Снайдера:
— Уэйн, скажи, что это не так.
— Увы, это так. — Он с сожалением посмотрел на Джесмин, которая непонимающе трясла головой. Снайдер повернулся к Зое Перселл: — Она не имеет к этому никакого отношения.
— Кто в это поверит. — Зоя Перселл отвернулась с холодной улыбкой. — Салливан, мы всех берем с собой.
— Могу я хотя бы покормить животных? — вдруг спросила Джесмин.
— Каких животных? — Зоя Перселл вопросительно глянула на Снайдера.
— Наших подопытных животных…
— Что за чушь. Что, больше некому это сделать?
— Некому, — решительно сказала Джесмин. — Я уже вызвалась в эти выходные кормить животных. До понедельника здесь никто не появится.
— Да, у нас так — ради экономии средств, — сказал Снайдер. — В выходные люди ухаживают за животными по очереди, кормят их и наблюдают за текущими экспериментами.
— Тогда пусть животные сдохнут от голода, — проворчала Зоя Перселл.
— Ничего не выйдет, — Джесмин отрицательно покачала головой. — Тут есть животные, за которыми надо наблюдать ежедневно. Они проходят активные тестовые испытания, и их реакции должны записываться. Если угодно, эти животные — гарант грядущего оборота Тайсэби.
Нед Бейкер подтверждающе кивнул финансовой начальнице.
— Хорошо, сделайте это. Только быстро.
Спэрроу сопровождал Джесмин в отсек с подопытными животными, преимущественно мышами. Они вошли в первое помещение с клетками, и Джесмин придерживалась при кормлении заданного плана, который висел на стене у двери.
В четвертой клетке вынюхивали воздух шесть полевок, когда она открывала дверцу и насыпала им зерна и сена.
Три из них были молодые и сильные, а остальные три — старые и уже близкие к смерти. Полевки живут до трех лет, и Джесмин знала, что три старых уже почти достигли этого библейского мышиного возраста.
Три старых сидели в задней части клетки. У них уже не было достаточно сил, чтобы пробиться к корму, растолкав молодых, и им приходилось довольствоваться тем, что останется. Если молодые вообще что-нибудь оставят.
Если память ей не изменяла, в клетке номер четыре находились мыши, с которыми экспериментировал Уэйн Снайдер, добиваясь прорыва в новом поколении противоожоговых и заживляющих мазей.
Мыши набросились на корм. Молодые вновь и вновь оттесняли старых. Надо будет предложить Уэйну, чтобы он их рассадил.
Она наполнила поилку водой и вернулась со Спэрроу в лабораторный отсек.
— Теперь, пожалуй, можно отправляться, — Зоя Перселл огляделась.
— Еще один момент, — Джесмин повернулась к Снайдеру: — Уэйн, зачем ты подсадил к старым мышам молодых? У старых уже нет сил бороться с молодыми.
— Ну что там еще? — простонала Зоя Перселл.
Джесмин повернулась к ней:
— Вас это не касается. Не вмешивайтесь!
— Какие еще молодые? — спросил Уэйн Снайдер.
— Вместе со старыми — из серии по противоожоговым мазям — живут еще три…
— Какие еще три…
Она закатила глаза. Уэйн ведь сам просил, чтобы шестеро последних мышей не подвергались никаким стрессам. Он сам ухаживал за этими животными во время серии опытов и даже дал им имена — вопреки инструкциям: это было запрещено, чтобы не возникали эмоциональные мостики к подопытным животным.
— Уэйн, там в клетке шесть мышей. Три старые и три молодые.
Лицо Снайдера багровело прямо на глазах. Сонная артерия на шее набухла, точно пожарный рукав, а глаза вылезли из орбит.
— Клетка номер четыре? — прохрипел он.
— Да.
Снайдер пустился бежать. Он ворвался в отсек подопытных животных, распахнул дверь и ринулся прямиком к четвертой клетке. Пальцы его вцепились в прутья. Шесть мышей. Три старых, три молодых.
Старые забились в заднюю часть клетки, тогда как молодые все еще поглощали корм.
Ему стало дурно. Он почувствовал, как кровь отхлынула от головы, потом заколотилось сердце. Грудь сводило от колющей боли, а в животе будто бы залег огромный камень.
Бежавшие вслед за ним Спэрроу, Салливан и Джесмин остановились рядом, секундой позже подоспел и Нед Бейкер.
— Что такое? — спросила Джесмин. — Все так, как я сказала. Чего ты так взвинтился?
Он начал смеяться. Он хихикал, он раскатисто хохотал, он бил ладонями по прутьям клетки. Его смех постепенно превращался в настоящую истерику, он ржал, он сотрясался. Слезы выступили у него на глазах и потекли по щекам.
Внезапно он повернулся, шагнул к Джесмин и обнял ее. Дрожа всем телом, положил голову ей на плечо, и слезы капали ей на шею.
— Куда вы подевались? Безумец наконец пришел в себя? — воскликнула Зоя Перселл, входя в отсек.
Снайдер оторвался от плеча Джесмин. Глаза его победно сверкнули, прежде чем он, полный презрения, плюнул под ноги финансовой волчицы.
— С этой минуты я требую почтения! — Глаза его горели, как извергающаяся лава.
— Уэйн?.. — Джесмин мягко погладила его по руке.
Снайдер снова повернулся к клетке:
— В четверг здесь сидели шесть старых полевок. Трем из них я ввел ДНК посредством готовой синтетической липидной смеси.
Все молчали. Мышки тоже, казалось, в оцепенении замерли. Из клетки не было слышно ни шороха, ни возни.
— Ты хочешь сказать?..
— Да! Именно это я и хочу сказать! — вскричал Снайдер.
— О чем вообще речь? — высокий голос Зои Перселл выдавал ее волнение. Она не столько понимала, сколько догадывалась, о чем говорит Снайдер.
— В качестве перевозчика генов часто используются вирусы. Но он экстрагировал ДНК и подмешал к транспортной субстанции, готовой к употреблению. Это альтернативный способ. Существуют готовые липидные смеси для экспериментальных трансфекций. Смесь он впрыснул трем старым мышам. — Джесмин была словно в трансе. — И результат — три молодых и сильных мыши…
— Вы имеете в виду ДНК из проб. Тех, что мы только что…
— Из дополнительной Y-хромосомы, да. — Джесмин с сомнением смотрела на Снайдера: — Ведь это ты имеешь в виду, да?
Снайдер кивнул и нагло ухмыльнулся. Отныне он был звездой.
— Я просто не верю в это, — сказала Джесмин.
— Отчего ж? — Снайдер смеялся и от радости хлопал в ладоши: — Мы же знаем, что маленькая захиревшая мужская Y-хромосома имеет способность регенерироваться. А эта дополнительная Y-хромосома такая большая, она же переполнена генами… И разве это не достаточное доказательство? Посмотри на мышек!.. Эта Y-хромосома полностью регенерирована.
Часть четвертаяИскушение
И вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать
Глава 29
Фонтенбло
Воскресенье после полудня
— По крайней мере, он пунктуален, — буркнул Генри Марвин, когда подъехал «Ситроен», посланный им в аэропорт. Он победно улыбнулся и пожал руку монсеньора Тиццани чересчур крепко.
Монсеньору стало больно, однако он не поморщился, а со снисходительной улыбкой оглядел одеяние Марвина:
— Стихарь из лучшей ткани с драгоценной вышивкой. Неплохо, дорогой Марвин. Вы знаете, что вначале его носили с капюшоном для защиты от дождя, и он призван был быть символом богатства? — Тиццани указал на щитовидную затылочную часть.
— Я очень хорошо знаю историю этого предмета одежды, дорогой Тиццани. — Марвин передразнил колкую интонацию монсеньора. — Во времена Каролингов он возник из монашеской рясы…
— Тогда вам известно также, что теперь его надевают священники во время литургических действий под открытым небом. Неужели вам мало руководства всемирным орденом мирян? Вы хотите стать еще и священником? — Тиццани лукаво глянул на него: — На гербе нового папы отсутствует тиара, корона как знак всемирной власти. Бенедикт — первый папа новейшего времени, отказавшийся от него. А вы хотите большего, чем папа?
Марвин подавил поднимавшуюся в нем ярость и успокоил себя мыслью, что Тиццани компенсирует оскорблениями свой челобитный визит к папе. То, что Рим так быстро отреагировал на его звонок, было хорошим знаком. Вопреки всему их притворству, они наверняка сильно заинтересованы в его находках.
— У вас есть поддержка, дорогой Марвин. А вот я один. — Тиццани кивнул Эрику-Мишелю Лавалье и Брандау, которые выжидательно стояли позади Марвина.
Марвин принял такой выход из положения и кивнул себе за спину:
— Месье Лавалье — моя правая рука, кроме того, он эксперт по древним языкам. А почтенный Томас Брандау, как и вы, человек церкви. Он тоже читает тексты на древних языках. И поддерживает дела Преторианцев в Берлине.
— Так-так.
Монсеньор Тиццани запрокинул голову и оглядел главное здание. Стоящий на открытом месте замок с его ренессансным фасадом был построен в конце XIX века. Здание было метров семьдесят в длину, двадцать в ширину и подразделялось на пять конструктивных элементов. По бокам замок был одноэтажный, к середине следовали двухэтажные участки, которые переходили в более узкую трехэтажную среднюю часть. На крышах всех частей здания торчали десять труб.
— Ваши реставрационные работы поистине грандиозны, — негромко заметил священник Римской курии.
— Соразмерно Преторианцам, — довольно сказал Марвин и жестом пригласил гостя в дом.
— Вам известно, что думают об этом ваши противники, — пробормотал монсеньор.
— У меня нет ни одного противника, которого можно было бы воспринимать всерьез! — Марвин самодовольно улыбнулся. — Преторианцы — сплоченный орден. В Риме же случается и по-другому…
Генри Марвин решил основать европейскую резиденцию Преторианцев в Фонтенбло десять лет назад, когда ему было предложено это гигантское имение в пятидесяти километрах к юго-востоку от Парижа.
Исторический город, в королевском замке которого Наполеон Бонапарт отрекся от престола, находился достаточно близко от Парижа. При этом местечко с двадцатью тысячами жителей было на редкость спокойным и удаленным от суеты метрополии.