Они вошли в тамбур, который через несколько шагов перешел в просторный подземный зал.
Высотой он был метра четыре; дальний конец зала терялся в непроницаемой тьме. Чернота начиналась в нескольких шагах, за напольными подсвечниками, стоящими в ряд, с зажженными свечами. Мрачные тени плясали по голым скальным стенам. Справа Крис увидел ниши, которые в игре теней казались входами в пещеры. «Саркофаги», — подумал он, присмотревшись и заметив в нишах смутные очертания.
Пламя свечей на другой стороне зала заметалось, когда откуда-то из тьмы донеслось дуновение воздуха.
Тяжелые звуки органа раскатились по залу, как звуки далекой грозы, и яркие снопы света внезапно пролились из потолочных желобов и озарили прямоугольник в полу.
«Мы где-то под церковью», — подумал Крис, в недоумении уставившись на ярко освещенную площадку.
Толчок в спину погнал его вперед. Вокруг освещенной площадки равномерно стояли стулья. Между ними были насыпаны горки камней высотой по колено. Камни были величиной с теннисный мяч.
Прямоугольник располагался немного ниже остального пола и резко отличался от этого скального основания зала совершенно ровной и белоснежной поверхностью.
Навскидку Крис оценил площадь этого прямоугольника как пять на десять метров. Поперечная щель делила эту площадку пополам. На дальней от него половине в поверхность был вделан длинный и узкий крест.
Крису невольно представилось, что это могила гигантских размеров. И еще он успел задаться вопросом, из чего сделана плита: из шлифованного камня или из искусственного материала. Но тут из темноты вдруг выступила фигура, пройдя между рядами подсвечников.
Звуки органа оборвались.
На кремово-белом стихаре Генри Марвина плясали пятна света. Золотые нити, пронизывающие ткань, поблескивали в пламени свечей, а отдельные светящиеся точки медленно угасали в полутьме, словно падучие звезды.
Крис вспомнил ангельские одежды, виденные в детстве на картинках. Но сходство нарушала кроваво-красная вышивка на одеянии Марвина.
— Молились ли вы сегодня? — спросил Генри Марвин, не сводя глаз со своего пленника. — Матутьна — первая утренняя молитва. Вы ее уже прочли? — снова спросил Марвин, поскольку Крис не отозвался.
Крис отрицательно покачал головой.
— Даю вам пять минут помолиться Богу и начать ваш тяжелый день в смирении и благоговении перед Господом.
— Это так важно? — Крис ни разу не молился со времен своей юности.
— Для меня — да! — громовым голосом произнес Генри Марвин. — Надо делать различие между теми, кто верит, и теми, кто не верит. Неверующие не вправе ждать милости, они не могут иметь долю в милосердии Господнем.
— То есть вы считаете, что неверующие заслуживают худшего обращения, чем верующие.
— Вы это постигли. А предатели веры и Бога — хуже всех. Они подлежат наказанию гневом Божьим.
— Я не стану молиться гневливому Богу!
Марвин кивнул Джастину Барри. Внезапно зажужжал мотор. Половинки светлого прямоугольника стали раздвигаться, исчезая под скальным полом в торцовых сторонах.
Постепенно раскрывалась яма глубиной метра два с половиной, и расставленные стулья возвышались над ее краями, как над ареной.
Крис спонтанно подумал о бассейне с песчаным дном. Песок был желтоватый, гладкий и ровный, как нетронутый пляж южного моря.
Марвин поднял правую руку. Мотор снова загудел, и в левой торцовой стене ямы поднялась решетка.
Щебет птиц вырвал Жана Сантерье из полудремы. Он открыл глаза и посмотрел на Виктора Фэйвра — тот сидел у узкой бойницы колокольни и смотрел вниз.
Сантерье протер глаза и вспомнил по порядку события последних часов. Вначале они отправили сообщение, что нашли убежище. Там они пролежали до полуночи, ведя слежку и контролируя приборами ночного видения все перемещения вокруг главного здания. По территории ходили патрули — по два человека, — но они не сохраняли равномерную дистанцию. И время от времени из леса появлялись собаки, крадясь по полянам, словно тигры на охоте.
Около часу ночи в главном здании погасли последние огни, и, выждав еще полчаса, оба «чернопантеровца» приступили к осмотру церкви.
Они сбежали вниз, в центральный неф, и обыскали помещение инфракрасными приборами, а затем спустились по каменной лестнице в просторный подземный зал. Там бросалась в глаза прямоугольная светлая площадка с вделанным крестом, окруженная рядом стульев.
Цифровая камера, закрепленная на голове Виктора Фэйвра, передавала изображение на командный пункт. Оттуда потребовали разузнать побольше об этой светлой площадке, но через несколько минут они прекратили попытки, так и не добившись результата. Нигде не было видно ни углубления, ни ручки, чтобы заглянуть под поверхность, а им в любую минуту могли помешать.
В конце концов они установили — как в церкви, так и в подземном зале — миниатюрные камеры, которые, благодаря поворотной оптике, охватывали помещения целиком. Радиоуправляемые приборы наблюдения были крохотные и имели запас энергии, рассчитанный на тридцать шесть часов работы.
Нашли они и стальную дверь, за которую, должно быть, уходил подземный ход, ведущий к другим зданиям. Главный инспектор Камбре запретил им открывать эту дверь. По показаниям Лавалье в коридоре были установлены камеры наблюдения.
Они пробрались назад на колокольню, так и не узнав почти ничего нового. Свидетельства Эрика-Мишеля Лавалье оставались единственным основанием их операции. Из собственных наблюдений они не узнали ни численности противника, ни его вооружения, не увидели похищенного и не могли сказать, действительно ли здесь держат в плену людей.
Главный инспектор Поль Камбре запретил им всякую дальнейшую разведку. Их пост на колокольне давал ему тактическое преимущество на случай, если придется штурмовать территорию. Даст ли следственный судья Алазар такое указание, и если да, то когда, было неизвестно. После этого Сантерье и Фэйвр вернулись на свой наблюдательный пост и по очереди поспали.
Теперь Жан Сантерье подполз к Фэйвру, который, сидя у бойницы, наблюдал за основным зданием. Несколько минут назад там засветились первые окна.
— Что-нибудь особенное? — спросил Сантерье.
— Пока нет.
Вдруг Виктор Фэйвр что-то прошептал. Сантерье схватил бинокль и через другую бойницу глянул вниз.
На просторной площадке перед шато появился мужчина, одетый в белоснежный балахон. Он был приземист и крепок. По описанию Лавалье это и был тот самый Генри Марвин.
К нему присоединились еще двое мужчин. Казалось, они ждали, но чего? Вдруг из подлеска в разных местах выбежали собаки.
У Сантерье озноб прошел по коже. Он увидел мускулистые тела животных, каждое из которых, навскидку, весило не меньше семидесяти килограммов. Они мчались к троим мужчинам в умопомрачительном темпе, и языки их свисали из полуоткрытых пастей.
Сантерье насчитал семерых собак. Они не издавали ни звука, тогда как утреннее пение птиц наполняло воздух по всей округе.
Сантерье ждал прыжка животных, однако собаки резко остановились перед мужчинами и уселись на задние лапы. Марвин прошел вдоль ряда животных и указал на двух собак, после чего один из мужчин взял их на поводок. Третий мужчина с остальными собаками направился в шато.
— Это наш шанс: они запирают монстров, — тихо сказал Сантерье и посмотрел на часы. Было около пяти.
— Но что это? — насторожился Фэйвр.
Марвин с двумя собаками двинулся к церкви.
Собака вытянула шею, принюхалась. Потом пришла в движение, дошла точно до середины ямы и там притормозила. Ее лапы оставили на песке первые следы.
Крис содрогнулся.
Высота зверя в холке составляла три четверти метра, свинцово-серая короткошерстная шкура с виду казалась жесткой и грубой, а на массивной голове собиралась в морщины и складки. Небольшие треугольные уши спадали на щеки. Крис подумал, что животное весит не меньше семидесяти килограммов.
— Мастино-наполитано, — с глубоким удовлетворением сказал Марвин, внимательно наблюдавший за реакцией Криса. — Еще Александр Великий и Цезарь имели устрашающих молосских догов, которые вонзались в ряды их противников, сея ужас и страх. Это — один из потомков тех животных. И этот — тоже.
Тут Крис увидел вторую собаку, гордо шествующую к середине ямы. Все в этом животном было сила и пластика. Вторая собака, казалось, весила еще больше, была еще выше в загривке, имела еще более широкую грудную клетку и рельефную мускулатуру. Могучий широкий череп казался квадратным из-за пасти, тупым углом отходящей от носовой перегородки. Шерсть отливала песчаным цветом.
— Мастиф, — гордо сказал Марвин.
Оба зверя стояли беззвучно и смотрели неподвижно вверх, подняв головы.
— К чему все это? — гневно спросил Крис.
Марвин с чувством превосходства улыбнулся и направился к горке камней. Взял один камень и взвесил его на ладони.
— Сегодня я буду избран префектом Преторианцев. И с завтрашнего дня Преторианцы приступят к борьбе против неверующих с последовательностью, никогда доселе не виданной. С одной стороны, мы поведем открытую кампанию, при помощи которой речами и аргументами добьемся необходимого послушания Слову Божьему. Но это лишь начало. Среди нас есть люди, полные решимости и готовые на все; они позаботятся о том, чтобы принести в мир справедливый гнев Божий против богохульства.
— Что вы имеете в виду? — спросил Крис.
— Есть люди, у которых любое слово — богохульство. И хулитель имени Господня должен умереть, камнями побьет его все общество: пришлец ли, туземец ли станет хулить имя Господне, предан будет смерти. Третья Книга Моисеева, глава 24, стих 16.
Крис уставился на кучи камней вдоль краев ямы и все понял.
— Вы хотите…
Марвин серьезно кивнул:
— Да, избранные из числа Преторианцев справедливо накажут богохульников. Так, как это предписано Библией.
— Вы не в своем уме.