— Что дает вам уверенность и право быть таким самодовольным? Я думала, мы несем ответственность за то, что делаем. До сих пор я жила в убеждении, что не может быть того, что вы сейчас предлагаете… — Джесмин дрожала всем телом. — Неужто мы дожили до того, что подобное стало возможно?
— Почему вы так самонадеянны? — Торнтен подался вперед. — Вы обвиняете нас в неблаговидных намерениях там, где мы хотим помочь. Мы верим в наше призвание и в то, что мы изучаем. Что конкретно может пойти не так? Не умерли же эти мыши! Они живы! С молодыми телами! Это просто завораживает. Процесс регенерации затронул все клетки… — Торнтен указал на экран: — По правую сторону — здешние мыши. Когда им сделали укол? — Торнтен слегка повернул голову в сторону зала.
— В воскресенье вечером, — подсказал Снайдер.
— Вот видите, всего два дня — и животных не узнать. Представьте себе, что вы могли бы это сказать через два дня про Маттиаса. Вы же знаете, как плохи его дела и как сильно он страдает!
Джесмин неотрывно смотрела на экран и покусывала губу. Внезапно на нее нахлынули картины отчаяния из прошлого, надежды на спасение Маттиаса, потом новое отчаяние. Нет ли в доводах Торнтена правды, которую она просто не видит?
— Где Анна? — спросила она.
— У сына. Она при нем дежурит. Ему все хуже день ото дня. — Торнтен подчеркивал каждый слог.
— Что она ответила на ваше предложение?
— Ну, она отказывается дать согласие.
— Значит, у нее есть свои основания, — сказала Джесмин с видимым облегчением после сомнений, которые она только что пережила. — Это ее родительское право. Ей и решать.
— Но она не видит, какие шансы открываются благодаря новому открытию.
— Я тоже не вижу. Я научная ассистентка Уэйна, я не эксперт. Но мой здравый смысл подсказывает мне, что все идет чересчур быстро.
— Но вы же понимаете гораздо больше, вы можете лучше оценить шансы. Убедите вашу сестру. Пожалуйста! — взмолился Хэнк Торнтен. — Подумайте: без лечения Маттиас умрет, а с этой терапией у него появляется шанс… Чего тут медлить? Я сделал бы все, чтобы спасти жизнь моего ребенка! А мать Маттиаса делает все? Будьте честны: она боится ответственности, она медлит и увиливает и тем самым наносит непоправимый вред своему сыну. А вы? Будь это мой племянник, я бы ни секунды не раздумывал, чтобы спасти его!
— Нет! Прекратите! — воскликнула Джесмин, почти не владея собой. — Почему вы не применяете другую терапию, запланированную для Маттиаса?
Фолсом откашлялся и провел ладонями по лицу:
— Потому что эта терапия у другого пациента прошла неудачно. Не дала результатов, которых мы ожидали, — и это при гораздо меньшем поражении печени.
Джесмин закрыла глаза и подавила слезы. Она уже готова была уступить давлению. Но они сказали ей не всю правду.
Джесмин вспомнила подслушанный под окном разговор. Вспомнила холодный ядовитый голос Зои Перселл. И ни слова о смерти того пациента.
Разве можно этим людям доверять? Нет! Она должна выиграть время. Она должна найти какой-то выход…
— Где доктор Дюфур? Мне кажется, он очень ответственный человек.
— Ему нездоровится, — буркнула Зоя Перселл.
— Но здесь — не прямой репортаж, а запись, — сказала она, глядя на экран. — Насколько эта запись свежая — день, час назад? Что с этими мышами сейчас? Они еще живы? — Ее губы сжались в тонкую полоску.
— Такие же резвые, — Торнтен высокомерно улыбнулся.
Джесмин глянула на Снайдера, и тот кивнул, уверенный в победе:
— Все так, как он говорит, Джесмин.
— Уэйн, ты знаешь, сколько испытаний необходимо провести, прежде чем…
— Джесмин, это научная сенсация. Она действительно работает. Взгляни на мышей. Они чувствуют себя превосходно. Чем быстрее мы проведем испытания в реальных условиях, тем скорее получат помощь многие люди. Мальчик станет знаменитым. Вместе со мной! Тебе осталось только согласиться.
— Что это ты вдруг за них, а?
— Но это же мое открытие! — Уэйн Снайдер просто лопался от гордости. — Давай, Джесмин. Помоги нам осчастливить мир этой сенсацией.
— Подумайте о мальчике! — добавил Торнтен. — Он погибнет самым жалким образом! Конечно, не сегодня и не завтра, а постепенно, его хватит всего на несколько недель. И его мать будет сходить с ума от отчаяния, глядя на это. И вы тоже! Потому что виноваты будете вы. Вы согрешите против ребенка! Только потому, что у вас недостало мужества дать ему шанс, который у него есть сейчас. — Он сунул руку во внутренний карман своего свободного пиджака и неожиданно извлек оттуда ампулу с прозрачной розоватой жидкостью: — Вот вещество, готовое для инъекции. Это чудесная жидкость, растворенная в синтетической липидной смеси, при помощи которой мы можем вводить ДНК. Убедите Анну — и спасите Маттиаса!
Глава 37
София-Антиполис
Вечер вторника
По другую сторону запертой внутренней входной двери появился жирный детина, который, несмотря на свою полноту, двигался очень пластично. Череп у него был голый, а лицо казалось странно худым при таком массивном теле. Один из охранников отпер дверь, и Салливан вышел в тамбур. Глаза его сканировали Криса.
— Что это значит? Чего вы тут размахиваете оружием? — Салливан, не таясь, наморщил нос.
Крис игнорировал этот намек.
— Потому что мне надо войти. Я ищу одного человека.
— Однако ж вы умеете привлечь к себе внимание. Меня зовут Салливан. Я начальник службы безопасности Тайсэби, и сумасшедшим, размахивающим пистолетом, здесь делать нечего. Сейчас я вызову полицию — если, конечно, у вас не найдется убедительного объяснения вашей выходки.
— Мне срочно нужно к Джесмин Пирссон…
Крис пристально следил за шефом службы безопасности. Имя Джесмин, казалось, не вызвало у того видимой реакции.
— Почему бы вам не спрятать оружие? Стрелять вы все равно не станете.
— Если вы не заблуждаетесь на мой счет…
— Довольно. Я начальник службы безопасности международного концерна, и у меня есть нечто более ценное, чем любое оружие. Я знаю людей. Не станете вы тут палить куда попало.
— Мне нужна Джесмин Пирссон. Она мне звонила отсюда. Сказала, что она в опасности. А я ее друг.
— Так-так! — Голос был полон насмешки. — Ваша фамилия?
— Крис Зарентин.
Салливан немного помолчал, потом кивнул:
— Идемте. Я думаю, вас в самом деле ждут. Только спрячьте подальше оружие.
Крис последовал за Салливаном. Тот молча поднялся по лестнице, провел его по длинным коридорам и открыл дверь.
Лицо Джесмин горело румянцем и было прелестно.
Его пульс участился, и кровь застучала в висках.
— Джесмин… — собственный голос показался ему хрипом старого ворона. Проклятье, почему она даже не смотрит на него?
Взгляд Джесмин был прикован к губам сидящего рядом с ней мужчины, а ее стиснутые кулаки крепко прижимались к столу.
«Кажется, я вовремя», — подумал Крис.
Румянец Джесмин выдавал ее волнение.
Он с трудом оторвался от нее и быстро оглядел остальных. Вот удивленное лицо Уэйна. Взгляд Криса скользнул дальше. Центральной персоной всего собрания, несомненно, был человек, сидящий рядом с Джесмин.
— К нам посетитель! — возвестил Салливан, и все головы повернулись к ним.
Лицо Джесмин потемнело еще больше. Ее взгляд выпустил целый сноп стрел с огненными остриями.
— А вот и человек, который сможет ответить на ваши вопросы. Костной пробой мы обязаны ему. — Джесмин вскочила и бросилась к Крису.
— Джесмин, я так сильно… — Крис радостно раскрыл объятия.
Она остановилась перед ним с дрожащими губами.
От ее пощечины из его глаз потекли слезы.
Жак Дюфур вздрогнул, когда зазвонил мобильник, хоть и ждал этого звонка.
— Хорошо, что ты сдержал обещание. Ведь ты в лаборатории? — голос патера Иеронима был исполнен силы и решимости.
— Да.
— Ты сделал то, что мы обговорили?
Жак Дюфур медлил с ответом. Все это время сомнения глодали его, словно гиены падаль.
— Нет.
— Ты должен довериться Богу! — голос Иеронима напирал, не допуская возражений. — Докажи свое упование на Бога! Ведь ты примешь на себя это испытание?
— Я не могу. Я… все-таки ученый. — Во рту у Дюфура вдруг разом пересохло, как в пустыне.
— Ты сможешь. И должен. Он просит тебя об этом.
— Почем тебе знать?
— Я знаю. Доверься! Доверься Богу. Доверься мне.
— Когда ты будешь здесь?
— Скоро. Но ты не можешь ждать. К моему приходу все уже должно произойти. Приступай!
— Иероним, не оставляй меня одного. Я уже не знаю, что правильно, а что — нет. Я… подожду, когда приедешь ты.
— Нет! Надо быстро, надо сейчас.
Дюфур молчал.
— Я не могу…
Жак Дюфур встал. Его кости болели и весили центнеры. С момента смерти Майка Гилфорта его физические резервы таяли, как снег на солнцепеке. Он в отчаянии помотал головой. Слишком многого требовал от него Иероним. Тут как ни поступи — быть тебе предателем.
Дюфура стало трясти. Ляжки его дергались, и он, не веря своим глазам, смотрел на этот нервный тик, заметный даже через брюки.
— На то воля Божья! — своим четким неотступным голосом монах все больше разрушал сопротивление Дюфура. Иероним немного помолчал и продолжал ласково, но твердо:
— Божьей милостью мы те, кто мы есть. И ты, и я. Жак Дюфур, всегда помни о том, что Бог судил для людей. Для тебя и для меня. Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня. Так говорил Господь наш Иисус. И такого же послушания требует в своем Уставе святой Бенедикт от нас, монахов. Ты веришь в Бога, так что следуй и ты его воле. Никто не может уклониться от Божьего испытания. Ведь и я как ни молил, а Бог правит дело так, что я не могу от него уклониться. Ты теперь орудие Бога и действуешь по его воле. Пойми, Жак Дюфур, Он избрал тебя. Подчинись! Такое на тебя возложено испытание.
Дюфур измученно опустил трубку. Он не знал, как правильно, но это знал Иероним. Дюфур благодарно цеплялся за его неколебимую веру. Иероним указывал ему путь.